Вот это вляпался, подумал я, поднимая глаза на зеркало заднего вида, и внутренне содрогнулся, увидев незнакомое лицо небритого парня с впалыми щеками и неряшливыми усами, загнутыми книзу. В его невыразительных, широко раскрытых глазах застыла волчья настороженность. Предмет, который он упирал мне в затылок, действительно был пистолетом, очень похожим на «ТТ», и с этим я вынужден был считаться.

– Руки до гори! – тихо добавил он.

– Что? – не понял я.

– От москаль неграмотный! – шепнул усатый и сделал одолжение – повторил: – Руки наверх!

– Не могу, – сказал я, следя за батюшкой, который не видел нас через затемненные стекла и бродил вокруг машины, разглядывая ее борта. – У меня рука ранена.

– Ну, как хочешь. Будет ранена и другая.

Он хорошо владел собой и даже пытался острить. Этот человек давно обращается с оружием и если захочет выстрелить, то без усилий сделает это, понял я и, не двигая рукой, одними лишь пальцами нащупал замок «молнии» на сиденье.

Усатый шумно дышал мне в затылок. Кожа под стволом занемела, и мне очень хотелось дотянуться до пистолета и сдвинуть его чуть выше или ниже.

Из дома вышла Лада с куском белой материи. Она поискала меня глазами и о чем-то спросила батюшку. Отец Агап кивнул на машину.

Замок «молнии» сдвигался очень туго. Лепесток я держал двумя пальцами, как сигарету, и миллиметр за миллиметром отводил его в сторону.

Лада шла к машине, на ходу разглядывая материю со всех сторон. Краем глаза я заметил руку усатого. Он дотянулся до кнопки переднего стеклоподъемника. С тихим свистом боковое стекло заскользило вниз. Лада успела мне улыбнуться до того, как увидела приложение к моему затылку. Шаги ее замедлились. Она опустила руки, и край материи коснулся травы.

– Эй! – крикнул усатый из-за моей спины. – Стой на месте! Руки наверх! Не то твоему дружку зроблю дырку.

– Ты не волнуйся, – сказал я ему. – И не дави слишком на крючок…

– Мовчать! – Несильный удар стволом в затылок.

Лада остановилась метрах в трех от машины. Черт возьми, мне было жалко ее больше, чем себя. На лице девушки было столько недоумения, досады и отчаяния, что мне казалось – она вот-вот расплачется.

– Скажи тому… диакону, – приказал усатый Ладе. – Пусть станет с тобой рядом.

Ладе не было необходимости что-либо говорить. Батюшка на слабых ногах подошел к ней и, неимоверно сострадая мне, словно пуля уже летела по стволу пистолета, пробормотал:

– Кирилл Андреевич, как же так… Вот же беда какая…

– Мовчать! – оборвал его стенания усатый. Каждое его «мовчать» отзывалось болью в моем затылке. – Дивчонка! Снимай куртку!

Я интуитивно почувствовал, как напрягся его палец на спусковом крючке. Лучше бы Лада послушно отдала усатому свой пистолет, чем попыталась бы им воспользоваться. К счастью, так оно и вышло, здравого разума у Лады было больше, чем авантюризма. Понимая, что незнакомец требует от нее отнюдь не стриптиз, она сняла куртку, кинула ее под ноги, а затем медленным движением извлекла из-за спины «макаров» и, удерживая его в двух пальцах, вытянула руку вперед.

– Кидай за машину!

Пистолет перелетел через «Опель» и упал в куст смородины. Лада вопросительно смотрела на меня, как будто хотела убедиться, что я не осуждаю ее за то, что она скрывала от меня «макаров». Но вряд ли она могла что-либо прочесть на моем лице, окаменевшем от напряжения. Я уже наполовину расстегнул «молнию», и теперь внутрь сиденья можно было спокойно просунуть руку.

– Теперь диакон! – сказал усатый и толкнул мою голову пистолетом, словно эти слова относились ко мне. – Снимай рубаху!

Батюшка, все еще сокрушенно качая головой, расстегнул пуговицы и стащил с себя рубашку, оголив загорелое худое тело.

– Повернись!

Батюшка, как исполнительный солдат, повернулся кругом.

– Хорошо! – оценил его старание усатый, убедившись, что у батюшки за поясом нет ни пистолета, ни автомата, ни гранатомета. Он вздохнул и назидательно добавил: – Я тебе говорил, чтоб ты уходил отсюда? Говорил?..

Я лихорадочно мял пальцами поролон.

– Открывай ворота гаража! – приказал усатый батюшке.

Отец Агап потоптался на месте, будто надеялся, что усатый сейчас одумается, и медленно побрел к воротам своей недавней тюрьмы. Со скрипом открыл тяжелую створку и, повернувшись лицом к машине, встал на пороге. Лада не стала дожидаться приказа, подняла с травы свою куртку и рубашку батюшки и независимой походкой пошла к гаражу.

– Надо ж, якая она дисциплинированная! – усмехнулся усатый.

– Дело не в дисциплинированности, – ответил я. – Просто она отошла подальше от взрыва.

– Шо? – возмутился моей наглости усатый. – Якого взрыва? Ты шо там бормочешь?

Не оборачиваясь, я кинул в него кольцо с болтающейся на нем предохранительной чекой.

– Поймал? – спросил я, поднимая над головой кулак, в котором сжимал гранату. – Теперь лови все остальное…

Усатый не успел понять, что я всего лишь нехорошо шучу и прощаться с жизнью не намерен. Он сдавленно крикнул, словно получил удар в солнечное сплетение, и прикрыл лицо руками. Ствол его пистолета теперь смотрел в потолок машины, и мне ничто не помешало с разворота врезать ему кулаком в переносицу, используя гранату как кастет. Я, конечно, здорово рисковал, граната от удара могла выпасть из ладони, и тогда мы оба взлетели бы на воздух, но зато усатый стал послушным и, не сопротивляясь, тотчас отдал мне пистолет.

Я выскочил из машины, сжимая в одной руке гранату, а в другой пистолет, и, думая только о том, как бы поставить чеку на прежнее место и разжать немеющие пальцы, нетерпеливо постучал ногой по заднему колесу:

– Вылезай! Чего притих?

Лада уже ломала кусты смородины, отыскивая свой «макаров». Батюшка, вооружившись молотком, спешил ко мне. Усатый приоткрыл дверь и с опаской посмотрел на меня.

– Чеку! – крикнул я.

– Га? – не сразу понял усатый.

Батюшка, изо всех сил стараясь совершить какой-нибудь подвиг, ворвался в пространство между мной и усатым, воинствующе перекладывая молоток из руки в руку. С трудом справляясь с нахлынувшей на него радостью, он победно посмотрел на поверженного противника, мол, знай наших!