Совершенных глупостей на сегодня было уже вполне достаточно, и, прежде чем снова сесть за руль, я поспал, как Штирлиц, минут двадцать, откинувшись на спинку сиденья. Потом не торопясь доехал до недостроенного и заброшенного пансионата подводников и искупался.

Домой я вернулся свежим как огурчик и никаких следов общения с Владом на моем лице не осталось. В безлюдном дворике кафе, каким он всегда бывал в часы полуденной сиесты, лишь расслаблялись за чтением духовной литературы отец Агап и его рыжеволосая ученица. Краем глаза заметив мое появление, священник ближе придвинул Библию к глазам и громче продолжил:

– «Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы пронзить идущих прямым путем. Меч их войдет в их же сердце, а луки сокрушатся. Малое у праведника лучше богатства многих нечестивых…» Добрый день, Кирилл Андреевич!

Отец Агап встал, поклонился и, положив Библию на колени Марине, сказал ей:

– Прочитай вслух три псалма до сорокового. Только не торопись, вдумчиво читай.

Марина кивнула и, негромко бормоча себе под нос, углубилась в чтение.

– Милиция приезжала, – доложил отец Агап, беззвучно ступая босыми ногами по бетонному полу. – Вами интересовалась.

Последние слова он произнес шепотом, приблизившись ко мне почти вплотную. Отец Агап, как все бродяги, милицию не любил. Он слишком часто попадал в поле ее зрения и устал от бесконечных претензий к его привычке спать под открытым небом на топчанах и скамейках, ходить по городу босиком и крестить народ посреди городского пляжа. И потому, коль мною тоже заинтересовалась милиция, проявил ко мне естественное чувство солидарности.

– Что они хотели? – спросил я, не останавливаясь. Мы подошли к стойке. Риты на своем рабочем месте не было, и мы могли поговорить без свидетелей.

– Сказали, что проводили подводные поиски у берега заповедника и нашли два акваланга, которые скорее всего принадлежат вам.

– Только акваланги? – коротко спросил я, опираясь на стойку локтями и глядя на свое темное отражение в полированной поверхности. – Или еще что-нибудь нашли?

– Нет, Кирилл Андреевич, речь шла только об аквалангах. Милиционер велел вам прибыть в отделение с паспортами на акваланги, чтобы по номерам выяснить, ваши они или нет.

– Они мои, – ответил я, заходя за стойку и заглядывая в холодильник. После портвейна с «Бифитером» меня мучила жажда, и я открыл сразу три бутылки колы. – Про Сашку что-нибудь спрашивали?

– Про официанта? Упаси, господь, его душу грешную! Нет, Кирилл Андреевич, про него ничего не спрашивали… Вот только мной они интересовались, Валерием Петровичем да Мариной.

– Что хотели?

Кола была теплой, наверное, Рита недавно загрузила холодильник бутылками.

– От нас требуются все паспортные данные и – по числам – когда приехали, когда уедем. Это для временной регистрации и взимания особого курортного налога, как мне объяснили. Чем дольше, значит, живешь, тем больше надо будет им заплатить. Это катастрофа, Кирилл Андреевич. Вы же знаете, у меня сейчас временные финансовые трудности.

Временные финансовые трудности у священника уже тянулись с марта по сегодняшний день. Для меня не стало открытием то, что ему нечем расплатиться с милицией. Нервно поглаживая бородку, священник смотрел на меня, как госслужащий на бухгалтера в эпоху тотальных невыплат.

– Как же быть, Кирилл Андреевич? – не выдержал он моего молчания. – Вы, должно быть, меня прогоните? Или, может быть, дадите в долг? У меня скоро будут деньги, это временные трудности.

Священник стал меня раздражать, он вынуждал слушать его, когда моя голова была занята совсем иными мыслями.

– Что вы хотите? – спросил я, отрываясь от горлышка бутылки. – Чего вы трясетесь? Никто вас отсюда не выгонит, пока я здесь хозяин.

– Кирилл Андреевич! – взволнованно и с пафосом ответил священник. – Я никогда – слышите? – никогда не стану у вас нахлебником. Если хотите, я могу отслужить вам по полной программе каждый церковный праздник, я буду исповедовать и причащать вас и ваших служащих каждое воскресенье…

– Вы вот что, батюшка, – перебил я отца Агапа. – Вы лучше по мне панихиду отслужите, когда меня грохнут. По полной программе. Договорились?

Батюшка глянул на меня, как на юного богохульника, и сокрушенно покачал своей взлохмаченной головой.

– Что вы говорите! Как вам, однако, не стыдно! Грешно так нехорошо шутить.

– Да какие шутки! – отмахнулся я. – Я сначала тоже думал, что кто-то нехорошо шутит. А потом понял, что два утопленника и один повешенный ушли из жизни по чьей-то злой воле.

– Вы… о ком? – шепотом спросил отец Агап.

– О молодоженах и Сашке, – ответил я, снова отпивая и глядя на черную пузырящуюся жидкость на дне бутылки.

Эти слова сразили священника, словно громом. Я даже испугался, как бы ему не стало плохо с сердцем. Он вяло перекрестился, затем его рука замерла у левого плеча, и отец Агап стал оседать на пол. В последнее мгновение я успел подсунуть под него стул.

– Выпейте воды! – крикнул я, вставляя бутылку в руку батюшки. – Что ж вы такой слабонервный? Да пейте же, не то в обморок упадете.

Священник, отрицательно качая головой, отодвинул бутылку от себя. Он не мог воспринимать что-либо иное, кроме меня и моих слов.

– Вы в самом деле так считаете? – слабым голосом спросил он.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Но ведь это ужасно! Ужасно, Кирилл Андреевич! Кому, зачем, для какой сатанинской цели понадобилось убивать этих прекрасных молодых людей? Почему здесь? В этом райском уголке, в вашей замечательной гостинице?.. Нет, мой мозг отказывается понимать это!

Я внимательно следил за его лицом. Отец Агап беззвучно шевелил губами, словно обращался к самому себе, пожимал плечами, разводил руками, спорил, недоумевал.

– Какое несчастье! – снова заговорил священник. – Лучше бы я никогда не жил у вас и не знал бы этой страшной новости.

– От того, жили бы вы у меня или нет, ничего бы не изменилось.

– Да, да, – рассеянно кивал головой отец Агап. – Вы правы, вы правы… Она, конечно, еще не знает. Господи, сумеет ли ее хрупкое сердце пережить такой удар?