– Большие ценности встречаются очень редко, – пояснил он, демонстрируя неожиданно проснувшийся аппетит и старательно запихивая в рот большой пучок зелени. – Но обломки старинных амфор иногда находим.
– И есть покупатели на эти обломки?
В моем голосе сквозила ирония, но Влад сделал вид, что не заметил ее.
– Богатых чудаков много.
– А Анюта у тебя, интересно, на какой должности?
Владу надоел мой тон. Он наконец поднял глаза и очень выразительно посмотрел мне в лицо, будто хотел напомнить о своем ударе, повергнувшем меня в нокаут.
– У нас нет должностей, – ответил он. – Она просто живет и работает в нашем лагере.
– Копает ямы? – Я продолжал напрашиваться на грубость.
– Нет, – пока еще сдерживаясь, ответил Влад. – Она не копает. Она ныряет… А почему ты так нервничаешь?
Я не просто шел, я без тормозов летел на новый конфликт, не думая о том, что он снова может закончиться не в мою пользу, но последние слова Влада вдруг встали на моем пути стеной.
– Ныряет? – переспросил я, но скорее не у Влада, а у самого себя, желая скорее выяснить, что меня так насторожило. – Как это – ныряет? – хлопал я глазами. – С трубкой, что ли?
– Нет, не с трубкой. С аквалангами.
– Вот оно в чем дело! – закивал я. – С аквалангами, это, конечно, совсем другое дело. И где, извини за любопытство, вы проводите свои изыски?
– Где есть смысл, там и проводим. Под Феодосией, на Кара-Даге. Эту неделю мы работаем в заповеднике на Караул-Обе… Послушай, ты закусывай, а то твои глаза сейчас на лоб вылезут!
Надо же, какой наблюдательный, подумал я, отворачиваясь и медленно направляясь к опушке. Все замечает – и что у меня с глазами, и что нервничаю. А как тут быть спокойным? Столько совпадений, что вне подозрений остаюсь только один я.
Я брел вдоль строя деревьев, и мне представлялось, что это зеленые истуканы с лицами профессора, его падчерицы, отца Агапа, Риты, Анны, Уварова, и думал о том, что за два года «простоя» потерял навыки и былую прозорливость и впервые, имея целую гору фактов, не могу составить хотя бы одну более-менее стройную версию.
Когда я вернулся к Владу, он, согнувшись над столиком, что-то торопливо писал на маленьком листке, вырванном из записной книжки.
– Тебя не затруднит передать Курахову? – спросил он, складывая листок вчетверо и протягивая мне. – Там нет никакой тайны, можешь прочитать.
Я развернул записку, прошел глазами по тексту, с трудом распознавая мелкие и неимоверно растянутые слова:
«ДОРОГОЙ ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВИЧ! МНЕ НАДОЕЛО ЖДАТЬ. ПОСЛЕЗАВТРА ВЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ МНЕ МАНУСКРИПТ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ Я НЕ ОБЕЩАЮ ВАМ НИЧЕГО ХОРОШЕГО. УВАРОВ».
– Это какое по счету предупреждение? – спросил я, пряча записку в карман.
– Не помню, – ответил Влад. – Какая разница?
– Он не вернет тебе рукопись, – сказал я. – Или вернет, когда будет поздно. – Я сам не понял, что сказал.