– Что, неправда?

Ксения опять тряхнула дивными волосами.

– Правда, только вы смотрели когда-нибудь «Лебединое озеро»?

– Да.

– Помните там стадо лебедей у пруда? Все стоят рядами – первый, второй, третий!

– Ну?

– Так вот, рядов семь, и я танцую в последнем, честно говоря, меня из зала не видно, создаю фон, одно название, что балерина. Ну ничего, скоро выйду на пенсию, рожу ребенка…

– На пенсию?

– Мне тридцать пять, – объяснила Ксения, жуя сухой тостик, – через год «ренту» получу.

Я с трудом переваривала информацию. Ничего себе, она моя ровесница, а выглядит волшебно, просто зависть берет, такие волосы, глаза, кожа… Ну почему мне от природы не досталось красоты?

– Балет – это ужасно, – вздохнула Ксюша. – Изуродованные ноги, больная спина, гастритный желудок… Выбиваются единицы, а сотни остаются в тридцать с небольшим на обочине жизни, причем без профессии. Ну скажите, чем заняться бывшей танцорке? Идти преподавать в Дом культуры или в школу ритмики?

– Ты выйдешь замуж за Антона и родишь ему детей – мальчика и девочку, – перебила Вика. – Хорошо иметь брата или сестру! Всегда мечтала о сестричке.

– Почему вы не велели подать ужин? – спросила Альбина, быстро входя в столовую.

Она обошла стол, поцеловала Ксюшу и сказала:

– Страшно рада видеть вас, Виолочка.

Потом, спохватившись, повернулась к Вике и погладила ее по голове. Я невольно отметила, что Ксению Альбина обняла машинально, так совершают привычный поступок, а к Вике подошла по велению рассудка. Согласитесь, не слишком хорошо, поцеловав любовницу брата, не заметить собственной дочери.

– Где мои грибы? – раздался голос Никиты.

Внесли глубокое блюдо с жульеном, потом появилась изумительно вкусная рыба, печеная картошка с сыром, следом подали чай.

– Антоша в городе? – поинтересовалась Альбина.

Ксюша пожала плечами:

– В библиотеке, материал набирает. Позавчера подписал договор в издательстве на поэму об Иване Грозном.

Никита резко отодвинул тарелку. Я отметила, что мужчина в одиночку съел весь жульен, который в этом доме подавали не в маленьких кокотницах, а в огромной миске.

– Иван Грозный! Придет же в голову такое. И потом, стихи – совершенно не коммерческий проект. Сколько раз говорил ему: напиши хорошую песню, разом купят. Текстовики отлично зарабатывают. Нет! В Древнюю Русь потянуло.

– Понимаешь, Кит, – кинулась на защиту любимого Ксюша, – творчество – сложный процесс. Ну не может Тоша творить по заказу!

– Другие могут, а он нет, – хмыкнул хозяин, – просто не хочет!

– Ну зачем ему заниматься тем, чем не хочется, – продолжала Ксения. – Вдохновение не поддается разуму.

– «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать», – буркнул Никита. – Кстати, данные слова принадлежат великому Пушкину. Зачем, говоришь, заниматься тем, чем не хочется? Да ради заработка или нашему драгоценному Тошеньке, любимцу милых дам, кушать не хочется?

– Можно подумать, Антон нуждается?! – вспылила Ксюша. – По-моему, у него достаточно денег, чтобы творить…

– У моего родственничка нет ни гроша, – отчеканил Никита. – Все средства принадлежат мне, и Антон живет в этом доме до тех пор, пока я, хозяин, разрешаю. Объясни своему муженьку, что он голый и нищий, а если у него по-прежнему не будет желания работать, я просто выставлю его вон.

– Кит, – предостерегающе сказала Альбина, – не нервничай, давление подскочит. И потом, Тоша нам совсем не мешает, дом большой…

– Мне не нравится содержать нахлебников, – несся дальше Никита, которому шлея попала под хвост. – Мужик в сорок лет обязан трудиться. А ты, Альбина, лучше помолчи. Знаю великолепно, что потакаешь милому братцу, денег даешь, вещи покупаешь. Пойми, ты его портишь! Он и так желеобразный субъект, а из-за вашей чрезмерной заботы…

Внезапно хозяин утих, потом положил руку на живот и пробормотал:

– Тошнит что-то.

– Ну вот, – всплеснула руками Альбина, – так и знала, давление подскочило. Пойдем, ляжешь в кровать, а я вызову врача. Надо укол сделать.

– Ладно, – неожиданно миролюбиво кивнул мужик, и они ушли.

– Только не подумайте, Виолочка, – принялась объяснять Ксюша, – что Кит не любит Тошу и жалеет потраченных денег. Ни в коем случае! Наоборот, Никиту заботит будущее Антона, поэтому он так переживает за его судьбу.

На шее у балерины быстро-быстро билась жилка, тоненькие руки подрагивали, но на лице сияла широкая улыбка. Мне стало жаль беднягу. Ну и влипла Ксюша. Несколько лет угрохала на мужика, который, судя по всему, не собирается на ней жениться, да еще родственник скандальный попался. Из такого не выколотишь лишний рубль. А Ксюша просто молодец, она мне нравится. Нервничает ужасно, и понятно, что расстроена, но старается сохранить перед всеми лицо и улыбается изо всех сил.

Дома царило оживление – Томочка учила Кристю печь кекс. Поскольку в кухне готовить из-за ремонта было невозможно, они приволокли кастрюлю с тестом в большую комнату.

– Мы тебе не мешаем? – спросила Томуся, наблюдая, как я вытягиваюсь на диване.

– Нет, – пробормотала я.

Ну не говорить же им правду, что надоели до одури и больше всего мечтаю остаться хоть на часок одна. К тому же день выдался трудный. Ездила в милицию, занималась с Темой, потом просидела у Вики и бегом ринулась в Дом моделей. К тому же «вешалки» сегодня уделали комнаты до такого состояния, что я, оглядев груду разбитых тарелок и горы рассыпанной шелухи от фисташек, честно говоря, подумала: а не бросить ли вообще эту работу? Теперь, получив конверт от Альбины, можно особо не надрываться…

Нет-нет, прогнала я эти заманчивые мысли. Деньги, которые платят Соловьевы, тратить нельзя, буду собирать на квартиру.

– Изюм класть? – спросила Кристя.

Я выпала из полусна. О черт, в Москве одиннадцать, значит, в Екатеринбурге около двух ночи, неудобно звонить в такое время даже с радостной вестью о нашедшейся племяннице. Ладно, завтра, все завтра…

– Ты не знаешь, где Ленинид? – поинтересовалась Тамара.

Я вновь вынырнула из сладкой полудремы и попыталась включить разум.

– Понятия не имею, поехал в «Бауклотец» за пружинами утром.

– Не случилось бы чего, – забубнила Тамара.

Я вновь закрыла глаза. Тут же кто-то забарабанил в дверь. Интересно, куда подевалась кнопочка от звонка?

– Вила, открой, – попросила Томуся, – у нас руки в тесте.

Собрав всю силу воли в кулак, я сползла с дивана и распахнула дверь. В прихожую вошел папенька… на четвереньках.

– Вот, блин, дела, – заплетающимся языком произнес папуля, пытаясь принять вертикальное положение. – Встречайте, девки, папка вернулся, ставьте чайник… – Неожиданно он громко икнул, по квартире разнесся жуткий запах, похоже, папуля съел на закуску дохлую крысу.

Полная негодования, я ринулась в ванную. Где моя швабра? Сейчас алкоголику мало не покажется.

– Вила, его тошнит, – заорала Тамара.

Я схватила круглый пластмассовый тазик и полетела в гостиную. Папуля сидел на диване, издавая жуткие звуки, я подставила ему под нос таз. И тут раздался стук в дверь. Тамара побежала открывать, а я еле-еле сдержалась, чтобы не треснуть папеньку по голове.

– Виола, тебя, – сказала Томуся.

С тазом блевотины я выскочила в прихожую и увидела смущенно улыбающуюся Лельку.

– Тебе чего?

– И воняет же у вас, – констатировала Юркина супруга.

– Пришла посоветовать мне купить освежитель?

– Нет, – хихикнула Леля, – погляди, как смотрюсь.

Она распахнула бордовый, весьма застиранный байковый халат, и тазик чуть не выпал у меня из рук. На женщине красовалось невероятное кружевное черное боди. Сквозь ажурный рисунок красиво просвечивало розовое тело. На ногах у Лели были чулки, заканчивающиеся широкими подвязками.

– Ну как? – кокетливо поинтересовалась Леля. – Не слишком?

– В самый раз, – ответила я, ставя тазик. – Очень сексуально!