– Жив еще!

Внутри на Арсения навалилась жуткая, невыносимая вонь. Глаза наполнились слезами, его затошнило так, что он с трудом удержал подкативший к горлу комок.

В полупустом помещении стояла раскоряченная кровать на колесах, застеленная клеенчатыми простынями. Рядом высилась стойка капельницы, перемигивались лампочками какие-то медицинские приборы.

На кровати лежало бесформенное нечто. Темнота мешала разглядеть – что именно. Арсений протянул руку, нашаривая на стене выключатель.

– Не надо света – ему все равно, а нам экономить надо, – сказала медсестра. – От мэрии денег не дождешься, сущие гроши выделяют.

Она принюхалась. Арсений удивился: «Неужели кто-то не чувствует выворачивающий аромат прямо с порога?»

Медсестра топнула ногой и скорчила гримасу. Оказывается, она уловила в гамме омерзительных запахов что-то новенькое.

– Ну вот! Опять под себя нагадил, сволочь!

В крайнем раздражении она прошла через палату, отдернула тяжелые, посеревшие от пыли шторы и распахнула форточку. В комнату ворвался сквозняк, всколыхнул застоявшийся в помещении воздух, и вонь стала просто невыносимой.

На обратном пути медсестра пихнула коленом неподвижное тело, злобно сказала:

– Совести у тебя нет! Когда ж ты сдохнешь!

Следователь молча смотрел на то, что осталось от Семена Игнатовича Редизара. На кровати, едва прикрытое сползающими простынями, лежало голое, уродливое тело в омерзительных синих струпьях. Из-за многочисленных пролежней кожа отслаивалась целыми кусками. Блестящая от сальных выделений лысина вся покрыта пигментными пятнами. Жидкие седые волосы свалялись, ногти на руках подстрижены неровно, некоторые вросли в кожу.

«Это и есть тот самый человек, которого искали несколько поколений Носителей?»

Арсений подошел ближе, заглянул в гноящиеся, абсолютно бессмысленные, ничего не выражающие глаза и отшатнулся:

«Значит, вот он, Первородный Носитель.

Овощ.

Растение.

Бессмысленная и бесполезная Совесть мира.

Наверное, Круковский был все же не так далек от истины в своей теории. Носитель – действительно раздражающий инородный объект для агрессивного человечества. Зудит, ноет, как незажившая рана, постоянно чего-то хочет, требует. И точно так же, как фагоциты в организме истребляют незваных пришельцев автоматически, без участия разума, некий естественный процесс избавляется от Носителей всеми возможными способами. Подставляет под пули, бамперы автомобилей, травит дымом пожаров. Богдан Владиленович прав: гибель Носителей предопределена, человеческий социум уничтожает их одним своим существованием.

Но Первородный Носитель, видимо, сильнее обычных и может противостоять внешней угрозе. Да, он не погиб. Но то, что происходит с миром, с его родной страной – падение нравов, полное забвение представления о чести и Совести – ударило его с жуткой силой.

Он остался жить. Точнее не жить – существовать на уровне амебы, инфузории туфельки. Неизвестно, что лучше».

– Ну что, – спросила медсестра, – насмотрелись? Может, пойдем?

Арсений растерянно оглянулся на нее, задержался над телом еще на несколько секунд и вышел.

Его проводили до входной двери.

– До свидания.

Он машинально кивнул, спустился вниз по лестнице на один пролет, остановился и стал рыться в карманах в поисках сигарет, вспомнил в который уже раз, что бросил курить. Наверху щелкнул замок, медсестра громко сказала своей напарнице:

– Ничего, крепкий мужик этот следователь. Я думала, его вывернет прямо там, в палате, а он сдержался. Молодец.

– Чего он приходил-то?

– А кто его знает? На овощей посмотреть. Для поднятия аппетита.

Они расхохотались. Арсению стало противно, он спустился на первый этаж.

Навстречу ему медленно, весело переругиваясь, поднимались врачи в синих халатах. Следователь стрельнул сигарету, распахнул форточку и жадно, затягиваясь во всю силу легких, закурил. Он надеялся, что никотиновый дым сможет перебить омерзительный смрад сто третьей палаты, который, казалось, намертво впитался в одежду, в волосы, в кожу.

– Дай пройти, ну! Все перегородил, боров неуклюжий, как ходить – непонятно.

Арсений обернулся. Толстая краснолицая медсестра в неряшливо накинутом на плечо грязном халате тащила реанимационный набор. Ткнула его в бок углом аппарата и, даже не подумав извиниться, поволокла свою ношу наверх, бормоча что-то нелестное.

– Привет, начальству! – сказал Глеб, как только Арсений вошел, – как дела? Что сказал твой свидетель?

Следователь пожал плечами. Он еще не совсем пришел в себя после встречи с Редизаром. Жуткое, омерзительное в своем безумии существо, недочеловек, умеющий только потреблять и гадить там, где спит, не пробудил в нем даже жалости.

Тот, в сто третьей палате никак не походил на Первородного Носителя, чей светлый образ, судя по записям Круковского, долгое время поддерживал надежду в Алине, Нике, а вполне возможно, что и в самом профессоре. Дневник рисовал его совсем другим – честным, благородным, стойким, можно сказать, борцом за правду. По крайней мере, Носителям очень хотелось надеяться на это. Прав был Сивур – мифы редко оказываются правдой, но поддерживают веру одним своим существованием.

Конечно, это довольно цинично, но, может, и хорошо, что они не успели его найти.

Иначе бы их вера рухнула в один момент.

«Интересно, – подумал Арсений, – а если Носитель совершает самоубийство, он может передать свой дар? Или нет?… Тьфу! Что за гадость в голову лезет. „Интересно“! Словечко-то какое мерзкое».

– Арсе-ений, ау! Вернись на бренную землю!

– Прости, Глеб, я задумался. Ничего он не сказал.

– Почему? Помер уже, пока ты ехал?

– Да нет. Хотя, честно скажу, – лучше б он действительно умер.

—??? – наверное, впервые в жизни напарник не нашел, что сказать. Полностью потерял дар речи и вытаращил глаза от изумления.

– Лучше не спрашивай пока, ладно? Я сейчас не очень хочу про это вспоминать. Потом, как-нибудь. Напои лучше чаем.

Глеб все также молча кивнул и пошел наполнять чайник. Арсений сел за свой стол, упираясь носком в каблук, поочередно стащил ботинки и вытянул ноги. Полного расслабления, на которое он так надеялся, не получилось, но все же полегчало.

Тяжело увидеть такое. Редизар, Первородный Носитель оставался последней надеждой, если верить причитаниям Марка Сивура. Да, теперь Арсений мог признаться, хотя бы самому себе, что в ходе расследования почти поверил в Носителей.

«Какого черта – почти! Целиком и полностью!»

Четверо обычных людей, ничем не примечательных, кроме, пожалуй, излишней честности и щепетильности – не героев, не суперменов и не атлантов, способных нести на своих крепких плечах судьбы мира – волею судеб получили опасный дар. Осознав свою силу, они нашли себе подобных и заняли круговую оборону против черствости, жестокости и зла целой страны. Против неотвратимого процесса, того самого, что Круковский косвенно сравнил с фагоцитозом. Зная, что рано или поздно естественная реакция человечества уничтожает Носителей, ни один из них не сдался и не отступил.

А ведь перед глазами был пример Сивура, который совершил не самый хороший, но по-человечески объяснимый поступок и потерял свой дар. Конечно, он сделал это не специально, но он указал путь…

Для подобных действий совсем не нужно было выпрашивать согласие других – зачем? Тяжело потом всю жизнь ходить с клеймом изменника, ловить на себе осуждающие взгляды: мол, как ты мог бросить нас в самый тяжелый момент? Но ведь можно было просто совершить бесчестный поступок, наверняка такая возможность не раз возникала у любого Носителя. Пусть не ответственный Богдан Владиленович Круковский и не стыдящийся своих прошлых заслуг поэт Лин Черный, но Алина, которая, судя по дневнику, боялась всего, верила в жуткую и неумолимую Антисовесть, вполне могла бы… Ну, например, проехать зайцем, украсть коробку конфет в супермаркете – да мало ли способов!