– А если там и в самом деле деревня, на ночлег проситься будем? – спросила Ольга.

– Не стоит, – сказал он. – Начнут расспрашивать – запутаемся. Местности не знаем. А прежняя легенда о бедных погорельцах, которые в одних трусах из пожара выскочили, теперь не годится. По крайней мере, пока мы на машине. Вдруг ее узнает кто?

Минут через сорок неспешной езды Мазур увидел слева долгожданный причал – длинный, дощатый, шириной не более чем в метр. Он тянулся параллельно берегу, и на него в трех местах вели мостки, излаженные на тонких сваях. Остановил машину, присмотрелся, потом вылез и решительно направился туда.

Прошел по первым же мосткам, пружинившим, качавшимся под ногой. Огляделся.

Всего три лодки – дюралька и две деревянных, пришвартованы не на цепях, на толстых веревках. Но весел, увы, нет ни при одной. Прошли патриархальные времена, если вообще были когда-то. Справа светятся огни – точно, деревня, крайние дома стоят вплотную к берегу. Вот только ни единой лодки не видно.

Вернувшись, он развернул машину и поехал назад. Не дожидаясь вопросов, сказал:

– Утро вечера мудренее, малыш. Выберу хорошее местечко для ночлега, а там посмотрим. Не тянет меня что-то впотьмах лазить по этому стойбищу...

То и дело посматривал вправо, пока Ольга наконец не обратила внимание:

– Заметил что-то?

Вместо ответа он плавно нажал на тормоз. Машина остановилась, Мазур жестом велел Ольге откинуться на спинку, перегнулся через ее колени, опустил стекло и поднял к глазам бинокль. Несколько минут не отрывался от окуляров.

На воде слабо светилась бледной рябью, осколками серебристой лунной дорожки напоминавшая нарукавный шеврон полоса – некое крохотное суденышко остановилось на реке почти напротив машины, явственно слышалось мерное тарахтение мотора, удерживавшего кораблик на месте, сопротивлявшегося течению.

– Катер? – спросила Ольга.

– Похоже, давешний катер... – не отрываясь от бинокля, сказал он. – Что-то я его на старом месте не вижу, кстати... Понимаешь, как только вышел на причал, сразу увидел – ползет что-то по реке, полное впечатление, что следит, как умеет... Как ни старайся, а мотор слышно.

– Думаешь, засекли?

– Если у них есть прибор ночного видения – что два пальца... Вот только сомневаюсь я, что номер разглядят на таком-то расстоянии. Скорее всего, интересно стало, что это за тачка в два часа ночи по берегу крутится...

Он бросил бинокль на заднее сиденье, тронул машину. Доехав до развилки, круто повернул, по-прежнему не зажигая ни фар, ни подфарников, врубил второй мост и стал взбираться наверх, к вершине сопки, бормоча сквозь зубы:

– Применим нашу старую тактику – поутру с вершинки оглядимся. До сих пор здорово выручало... Ну вот здесь и тормознемся. Раскладывай сиденья.

Он проснулся незадолго до рассвета – как по будильнику, успел настроить внутренние часы на такой распорядок. В салоне было прохладно, вокруг почти нет тумана – лишь в самой чащобе кое-где стоят меж деревьев зыбкие косые полосы. Значит, погода будет прекрасная. Лучше бы, конечно, ненастье, с ливнем и ветром, чтобы самые рьяные караульщики поневоле попрятались под крышу...

Ольга безмятежно дрыхла. Он вылез, бесшумно притворив дверцу, справил дела за ближайшим деревом, достал из машины плитку и заранее наполненный вчера чайник. Подсоединил маленький красный баллон, зажег, поставил чайник. С таким комфортом они еще не путешествовали. Интересно, куда эта дорога ведет? По ней, похоже, ездят много и часто...

Перешел на другую сторону, спустился под уклон метров на полсотни. Чутье его не обмануло, и место выбрал удачно – отсюда прекрасно видна переправа и поселок, когда солнышко поднимется повыше и паром заработает, можно осмотреться. А вот машину с того берега за деревьями хрен рассмотришь...

Повел биноклем. Не похоже, чтобы леспромхоз засыпал хоть на часок, – там по-прежнему грохотали краны, светили потускневшие с рассветом фонари, вниз, против течения, ушел черно-красный буксиришко, волоча с натугой черную баржу, груженную треугольными штабелями бревен. Еще один пароходик, черно-голубой, непонятно зачем отправился тем же курсом, держа ближе к правому берегу. Навстречу ему прошла длинная деревянная лодка с подвесным мотором – похоже, движение здесь оживленное... Интересно, во сколько паром начинает челночить? На том берегу, на причале, не видно что-то машин, жаждущих переправиться на этот берег...

Посмотрел в другую сторону – туда, где ночью выискивал лодку. Вот именно, утро вечера мудренее: подальше за деревней еще причал, пошире и подлиннее, и там не одни лодки – стоят еще три разнокалиберных суденышка. Вот только дома совсем близко, и, несмотря на ранний час, на причале мельтешат фигурки людей. Что-то носят в лодки, вот одна отвалила, под комариное зуденье мотора унеслась вниз по течению – хорошо идет, там наверняка стоит пара «Вихрей»... На рыбалку, что ли?

Услышав негромкий стук дверцы, обернулся: вылезла Ольга, зевая и потягиваясь. Заметила чайник, присела рядом на корточки – ну, присмотрит... Мазур вновь стал разглядывать переправу.

Забавное совпадение: в английском языке «to take the ferry», «сесть на паром», как раз и служит вежливым синонимом, смягченным обозначением смерти. Приказал долго жить. Сел на паром... Ну вот и не будем на паром садиться...

Правда, в сугубо узких кругах одно время бытовало еще и жаргонное выраженьице «сесть на винт». Родилось оно после визита советского крейсера в туманный Альбион. Крейсер был из новейших, и любопытный по должности народ никак не мог такого случая упустить. Ребята Мазура как раз и присматривали, чтобы всякие любопытные не бултыхались под водой, где не следует. И быстро засекли инкогнито с аквалангом (как позже выяснилось из газет – майора Ройял Нэви), увлеченно обозревавшего подводную часть корпуса.

Обижать неизвестного никто не стал – просто по случайному совпадению как раз начались профилактические работы с ходовой частью, и могучий винт крейсера провернулся несколько раз. В конце-то концов, откуда они могли знать, что кто-то балуется с аквалангом в опасной близости, если хозяева ни о чем таком не предупреждали? Словом, куски майора живописно поплыли по акватории... Сел на винт, бедолага...

Он вернулся к машине. Чайник уже пускал пар из носика, и Ольга распечатывала картонную пачку с цейлонским.

– Сыпь прямо в чайник, – сказал он, присаживаясь на корточки и вытаскивая сигареты. – Комфорт, а?

– Что там?

– А ничего интересного пока. Да, в деревне есть-таки лодочки. Попьем чайку и двинемся, – он показал рукой. – Напрямик, вниз по склону.

– А машина?

– Запрем и здесь оставим. Все равно, не зная окрестных дорог, приличные автогонки устраивать глупо, если что...

С реки послышался длинный гудок, и Мазур упруго выпрямился, подхватил бинокль. Рысцой вернулся к наблюдательному пункту.

И прибыл туда как раз вовремя: бело-зеленый паром, мощно вспенивая воду, оставляя широкий кильватерный след, плыл поперек реки. И на палубе стояли только две машины: УАЗ-469, раскрашенный в желто-голубые милицейские цвета, с мигалкой и репродуктором – и «Волга» в такой же раскраске, с мигалкой, но без репродуктора.

«Что-то это мне не нравится, – подумал Мазур, не опуская бинокля. – Конечно, в глуши любой представитель власти, милицейской в том числе, держится маленьким князьком и погонит пустой паром ради себя одного, конечно, у милиции в районе пожара могут оказаться свои дела – и все же совпадение чересчур многозначительное. Мы ведь давно уже договорились, что оптимизма ради всегда будем надеяться на лучшее, но готовиться к худшему...»

А вот и катерок – торчит себе на якоре почти на том же месте, весь темно-синий, только иллюминаторы обведены белой каймой, на носу виднеется белое короткое название, но из-за расстояния не прочесть. Закрыт почти целиком, только в корме осталось свободное место – и там торчит у низкого борта человеческая фигура. То и дело подносит к глазам какой-то черный предмет, направляя его на берег, – и, что характерно, не видно ни единой удочки, ничего похожего на сеть... Странные рыбаки, право. А кроме рыбаков, никому другому вроде бы и незачем торчать всю ночь на якоре посередине реки...