Еще несколько минут – и он, стряхнув наручники, быстро поставил кости на место. Отнюдь не все старинные японские придумки из арсенала ниндзя – не киношных, а реальных – бесполезны в нашей родной действительности. Умение быстро освобождаться от всевозможных наручников, пут и хитрых узлов пригодится под любыми широтами…

Он вынул из-за спины освобожденные руки. Жаль, что не удастся освободить Ольгу – в камере нет ни единого предмета, годного на роль отмычки… Ольга смотрела на него восхищенно, остальные – с ужасом.

– Начнет кто орать – убью, – тихонько, сквозь зубы сказал Мазур, обращаясь главным образом к толстому дневальному.

Возможно, микрофоны иркутскому врачу пригрезились со страху, но все равно, нужно поторапливаться. Мазур подкрался к окошечку и забарабанил костяшками пальцев:

– Господин караульный!

Окошечко было довольно большое, голова в него не прошла бы, но руки с миской – запросто, для того, видимо, таким и задумано… Места для захвата достаточно.

Когда откинулась заслонка и показалась совершенно спокойная, недовольная физиономия, Мазур молниеносно выбросил руки с растопыренными пальцами. Вертухай задергался поначалу, но тут же захрипел, обмяк – лицо попало в железные тиски, все десять пальцев оказались при деле, крючками зацепив под челюсти, за болевые точки ушей, два вошли меж надбровными дугами и глазными яблоками.

Приблизив лицо вплотную, Мазур тихо сказал:

– Дернешься, сука, глаза выдавлю. Понял? Понял, нет?

– Уыы-о…

– Значит, понял, – спокойно продолжал Мазур, ни на миллиметр не ослабив захвата. – Не дергайся, падло, а то сам себя глазынек лишишь… Быстренько взял ключ и отпер замок. Ты дотянешься, без особых хлопот… Ну, считать до трех? – и для пущей убедительности легонько ударил двумя пальцами по барабанным перепонкам. При этом и остальные пальцы невольно усилили на миг нажим.

Караульный придушенно взвыл. Судя по скребущим звукам, он лихорадочно пытался попасть ключом в замок.

– Медленно, – сказал Мазур грозно-ласково. – Не торопись, душа моя, у тебя обязательно получится…

Замок тихонько лязгнул.

– Ага, – сказал Мазур удовлетворенно. – Теперь вынь замок, брось, так, чтобы я слышал, под ноги себе брось…

Стук упавшего замка. Мазур мгновенно отнял руки, ребрами ладоней ударил повыше ушей. Караульному хватило. Он еще оседал на пол, а Мазур уже толкнул дверь и вылетел в коридор. Для верности ударил еще раз – ногой. Босая пятка – хороший ударный инструмент, фильмы тут нисколечко не врут.

Чуть пригнувшись, приняв боевую стойку, прислушался. Тишина. Вертухай лежит неподвижно, доведенный до нужной кондиции. Мазур взял прислоненный к стене карабин – КО-44, охотничья переделка военной модели, неплохая вещь – быстро передернул затвор.

Патрон не вылетел. Мазур передернул еще раз. И вновь не увидел патрона. Нажал защелку, заглянул в магазин. Пусто. Припал на корточки, в темпе охлопал карманы караульного. Ни единого патрона. Обыскал быстренько – сигареты, спички. Все. Непонятно, как сей факт расценить – но думать некогда…

По привычке держа на изготовку бесполезное оружие, тихо прокрался к двери. Чуть-чуть приоткрыл – петли прекрасно смазаны, даже не скрипнула…

Тишина. Поодаль позвякивает цепью пес – судя по звукам, аппетитно лопает обед, возя мордой миску по траве. Рот у Мазура невольно наполнился слюной – принесло запашок жареного мяса, должно быть, кухня неподалеку. И ни единого человека вокруг. С чего начать? Допросить вертухая, когда придет в чувство, или наудачу действовать незамедлительно? Сгодится ли вертухай в приличные заложники?

Он тенью выскользнул на крыльцо, вдоль стены прокрался к углу. Осторожно высунул голову…

И получил в лицо струю чего-то нестерпимо едкого. Дыхание мгновенно пресеклось, перед глазами вспыхнули звезды, сознание помутнело, и он провалился в темную, бездонную яму.

…Он лежал, связанный по рукам и ногам, на левом боку. На чем-то твердом. Ага, нары. Весь окружающий мир заслоняла черная жилетка с длинной серебряной цепочкой поперек живота.

– Шустрый ты, голубь, – словно бы даже удовлетворенно произнес сидевший на краешке нар Кузьмич. – Верно я подумал, что следует посидеть поблизости, посмотреть, что и как… – он повертел пластмассовый баллончик с яркой маркировкой. – А хорошо из ума вышибает, чего только эта немчура не выдумает…

Мазур по-лошадиному фыркнул, помотал головой. В глотке и в носу еще чувствовался мерзкий привкус нервно-паралитической химии.

– Нехорошо из гостей-то уходить, голубь, хозяев не то что не предупредив, а еще и изобидев…

– А разве запрещали? – хмыкнул Мазур. – Этот толстый дурачок мне подробно растолковал насчет принятых у вас запрещений, но вот насчет того, что нельзя из гостей уходить, хозяев не предупредив, там ни словечка не было…

Кузьмич тихонько захихикал:

– А ведь верно, голубь, тут с запретами вышла промашка. Ну, это ж само собой подразумевается…

– Да? – тоном невинного дитяти спросил Мазур. – Что-то не помню я таких законов – «само собой подразумевается»…

– Ты, голубь, часом не жид? А может, адвокат? Ерзкий больно насчет законов…

– Я майор в отставке, – сказал Мазур.

– То-то и привык в морду заезжать… А там Ванюша обидой исходит. Больно ему и унизительно… Дайте мне, кричит, или над самим поизгаляться, или по крайности его бабенку повалять… – он с удовольствием наблюдал, как Мазур дернулся. – Ты не переживай… сокол. Произведу-ка я тебя, пожалуй, из голубей в сокола. Заслужил. По молодцу и почет. Ты зубами брось скрежетать. Скажу тебе по дружескому расположению, не так наша жизнь примитивно устроена, чтобы каждый кухонный мужик вроде Ванюши мог свою блажь в жизнь претворять. Но еще я тебе скажу: если оставлять провинность без наказания, выйдет не жизнь, а сущий бардак…

Он отодвинулся в сторону. На нарах, кроме них с Мазуром, никого не было – видимо, другая камера, обустроенная точно так же. Ольга лежала на полу лицом вниз, руки вытянуты вперед и скованы, двое знакомых по поездке на телеге парней без труда удерживают ее в этой позе.

– Валяй, Митрий, – сказал Кузьмич. – Только смотри мне, след сделай, а кожу не просеки – на первый раз…

Ольга пыталась биться, пока с нее стягивали штаны, но верзилы навалились, прижали. Незнакомый Митрий шагнул вперед и взмахнул нагайкой – как бы небрежно, ловко. На ягодицах моментально вспух алый широкий рубец.

– Штаны ей натяните, нечего пялиться, – сказал Кузьмич как ни в чем не бывало, повернулся к Мазуру. – Уловил нашу механику, сокол? Ты замечаньице заработал – а молодая женушка и ответит, может, попкой, а может, если особенно рассердишь, и другим местом. Так что ты уж впредь соблюдай, что велено, не расстраивай старика. Взяли, ребятки.

Мазура подняли и потащили в коридор, занесли в соседнюю камеру – прежнюю, с четверкой испуганных людей, прижавшихся к стене. Небрежно кинули на нары, завели следом Ольгу и сняли с нее наручники.

– Когда дверь запрем, развяжете сокола, – сказал Кузьмич в пространство. – И чтоб распорядок соблюдать, как по нотам. Марш на нары, голубка, и не переживай особенно, денек кверху попкой полежишь – пройдет…

Мазур лежал долго, но к нему никто так и не посмел приблизиться. Он видел, как Ольга собралась было попросить сокамерников о помощи, но остановил ее взглядом – чтобы не напоролась на замечание. Она осталась лежать на животе, глядя на мужа с преувеличенно бодрым видом, однако в глазах стояли слезинки, скорее от бессильной злобы, чем от боли. Понемногу Мазур распутал руки сам – веревка оказалась самодельная, то ли конопляная, то ли льняная, завязанная не особенно хитрыми узлами, – а уж развязать ноги и вовсе было проще простого.

– Больно? – прошептал он Ольге на ухо, погладив по щеке.

– Обидно, – откликнулась она.

Пока он отсутствовал, сигареты и зажигалка улетучились. Дедуктивных способностей Шерлока Холмса тут не требовалось – Мазур уткнулся угрюмым взглядом в толстого дневального, и уже через минуту тот заерзал, занервничал, а через две осторожно приблизился и протянул издали захапанное. Мазур с Ольгой выкурили по сигаретке, отчего жизнь вновь несколько повеселела.