Ростик поборол в себе желание приказать отступление, чтобы понять, с чем они столкнулись. И лишь когда из устья реки, вытекающей из Гринозера, осторожненько, опасливо вышло с полсотни своих, хотя уже и не заливных, а скорее озерных, все стало понятно. Едва ли не каждый второй из них был вооружен пушками… явно захваченными у пауков. Пораскинув мозгами, Рост все понял.
Когда летуны сбрасывали пауков, толкущихся на берегу озера, в воду, чтобы экономить силы и не надрываться, поднимая их, рискуя получить выстрел от других пауков, викрамы, разумеется, этих пауков добивали и получали их оружие. Ружья, которые и в воде могли стрелять. Правда, для этого их необходимо было немного переделать для новых условий, а именно – чуть не каждый патрон, больше напоминающий монету, чем собственно заряд, озерные обертывали очень тонкой фольгой. Зачем они эту фольгу использовали, сообразить было нетрудно. Вода, самый универсальный растворитель во Вселенной, эти самые патроны тоже растворяла со временем, и тогда озерные рыболюди придумали вот такую защиту – фольгу, которую получали, расплющивая какие-то не очень твердые и закаленные свои железки до толщины едва ли не сусального золота. А металла на каждом из этих вояк было столько, что на тончайшую фольгу хватало с избытком. В общем, озерные с этим справились.
Конечно, заряжать пушки стало труднее, потому что приходилось вставлять в приемник не деревянные рамки вроде магазина, а каждый патрон в отдельности. Скорострельность снижалась, но озерных это не беспокоило, они приняли правила игры и правильно поступили, изобретательно и разумно.
К тому же из-за необходимости охранять ружья они научились ходить группами: иногда до двадцати вооруженных бойцов при почти полусотне других, с холодным оружием, что и было, вероятно, наилучшей тактикой. А это уже обещало, что опытные озерные научат новой тактике приведенных Ростом свеженьких рыболюдей. Хотя бы со временем.
Вот только такое тактическое новшество сразу не прижилось. Новоприбывшие не обратили на него внимания, или вожди озерных не сумели объяснить вождям основного каравана необходимость войны группами, или заливные викрамы не очень-то привыкли слушать своих вождей, когда те им что-то советовали, особенно в ущерб их представлениям о настоящей войне.
К тому же, как ни печально это было осознавать, серьезной помощи от озерных караван не дождался. Отряд, который привел Рост, ошалел от той легкости, с которой сбил атакующие устье реки группы океанских, и готов был немедленно двигать к шхерам… не принимая в расчет, что сопротивление будет крепнуть, что плотность вражеских порядков будет нарастать, что сопротивление противника будет все более отчаянным и умелым.
А потом, когда они уже почти полностью очистили устье реки и даже продвинулись вдоль побережья континента километров на сто западнее, Самарха получила два попадания из ружей океанских викрамов. Складывалось впечатление, что эффективность касаток вызвала среди обороняющихся океанских желание… поохотиться на них с помощью трофейных ружей, захваченных в боях с озерными рыболюдьми.
Конечно, выстрелов у океанских было недостаточно для серьезной пальбы, но они как-то подстерегли касаток, которые тоже гораздо чаще, чем хотелось бы, ходили в одиночку, а не парами хотя бы. И вот самая азартная, самая решительная и жесткая в бою Самарха за это поплатилась.
К тому же в тот день она выбрала в пару Вику Бабурину, которая не очень-то и умела драться. Как ее удалось вытащить из этой передряги, Рост до конца так и не понял. Единственное, что было ясно, рыболюди, когда сообразили, что по одной из их касаток стреляют, вдруг все бросились на подмогу и буквально разодрали охотничков, которые устроили эту ловушку. Затем они вытащили касатку Самархи на поверхность, чтобы она могла отдышаться. После этого Рост приказал всей своей группе притормозить, не лезть в первые ряды.
Самарха приходила в себя медленно. Лишь спустя пару часов она смогла пояснить, что с ней произошло.
– Командир, когда эта штуковина в тебя попадает, мускулы сводит, некоторые вообще не работают, – сказала она. – Но выйти из боя, чтобы прийти в себя, еще возможно. Хуже, когда попадает второй выстрел. После этого… Не знаю, как точно определить, но возможность двигаться и сопротивляться гаснет.
– Больно было? – спросил Рост, памятуя о своих догадках о болевом шоке.
– Терпимо, но перед глазами все время стоит очень светлая завеса, и ничего не видишь, не можешь даже понять, куда плыть.
– Командир, – спросил Михайлов, который, как и остальные из группы касаток, внимательно слушал этот доклад, – не пойму, почему она стала тонуть? Ведь когда морских убиваем, они тонут, потому что у них нет легких. Но мы-то дышим воздухом, у нас должен быть запас плавучести.
– Дыхание останавливается. И вода в легкие сразу заливается, – объяснила Самарха.
– Тогда так, – приказал Рост, стараясь, чтобы его слова звучали весомо, хотя посредством непонятного механизма передачи человеческой речи между гигантами интонации почти не читались, – сначала атаковать тех океанских, кто вооружен ружьями. И лишь потом драться с остальными и при этом следить, чтобы другой враг снова не подобрал пушку. Это приказ.
– Понятно, – согласился Рындин. – Разумно. С разгона мы их легче можем колотить.
Но уже к концу того же дня Ростику стало ясно, что не его приказ оказался важен, а то, что викрамы, когда касатки теперь вступали в бой, окружали их стеной, чтобы не подпускать противника, способного стрелять. Иногда это мешало, потому что, следовало бы признать, касатки не дрались, они совершали убийство.
Из мглы, пусть даже и ощущаемой сонарами викрамов, вдруг на огромной, недостижимой даже для океанских рыболюдей скорости выныривала огромная масса, тонн под десять, и несколькими ударами носа и хвоста расправлялась с противником, а потом еще и пускала в ход зубы… Многие из океанских и понять не успевали, откуда пришла смерть.
Все-таки, думал Ростик, было бы лучше, если бы «наши» викрамы подавляли опасных океанских, а мы дрались только с теми, кто вооружен похуже. Но это было уже из области мечтаний. Как всегда на войне, каждый раз ситуация складывалась по-иному, иногда отнюдь не в пользу пусть и сильных, но слишком крупных касаток.
Попытка приостановить караван, в общем, почти удалась, заливные викрамы стали осторожнее или решили, что следует передохнуть после нескольких дней почти непрерывных боев, хотя и не крупными силами.
Ростик воспользовался этой передышкой, чтобы вернуться назад, к устью реки, и войти в нее. Шел он вместе с Самархой, приказав остальным ждать его возвращения, подчинив их на этот раз самому осторожному, Михайлову. Это вызвало заметное раздражение Рындина, который был выше по званию, все-таки старлей, но Ростик решил, что наездники гигантов должны ориентироваться не на человеческие чины, а на опыт и умение. В реку с Самархой, которой необходима была эта передышка, они вошли без помех. Должно быть, среди защитников реки уже стало известно, что касатки, которые пришли с караваном, союзники и друзья. Или викрамы были умнее, чем Рост подозревал, и как-то увидели в теле этих зверюг людей, а потому не стали им препятствовать.
Вода тут стала холоднее, но это было понятно, все-таки река вытекала из горного озера, которое питалось талой водой от снега. Но больше всего мешало иногда изрядно быстрое течение, особенно на стрежне.
Самарха, еще слабенькая после ранений, попробовала придерживаться берегов, но Рост ей запретил – не хватало еще, чтобы она поранилась о камни или почему-то притопленные деревца. Когда Самарха посопротивлялась, но подчинилась, она неожиданно заметила:
– И чего ты, провидец, не понимаешь? Эти деревья затопило, потому что уровень воды сейчас самый высокий в году.
Если бы Ростик мог, он бы головой покрутил, настолько это было очевидно.
В самой реке его интересовала возможность выпустить корабль, который они еще совсем недавно с такими трудами и напряжением провели в Гринозеро. Обследовать фарватер Ростику не удалось, и времени на эти изыскания было маловато, да и сомневался он, что в мутноватой и бурной по весне воде он как следует разберется. А потому попросту решил, что вывести корабль тут возможно, ведь вели же его по этой реке вверх, когда направлялись в озеро.
