– Вырвался, господин Гирш, – Радлов протер вспотевшие очки.

– Ну да, вот я вам устрою командировку, совсем уж дальнюю, – рассмеялся Гарин. – Там у вас никто не станет выпытывать о недовольстве жизнью в СССР. Но здесь сейчас – никаких пресс-конференций. Сторонитесь вообще этих господ. Пустой народец. Так вот, помните наш разговор «У Фликов», я ваш должник. Результат – сказочный. Этим я немало обязан вам.

Радлов слабо махнул рукой. Потянулся к графину с сельтерской. Выпил фужер с одним движением кадыка. Неужели и у него все так сказочно перевернулось в жизни? Он верил и не верил.

Гарин заказал обед.

– Теперь вам нечего опасаться. Все для утверждения здесь, в свободном и деловом мире, вы получите. Я свое слово держу. Я выбрал вас. Теперь значение имеет только это, – говорил Гарин сладко пившему и евшему Радлову.

Подбородок того задрожал.

– Господин Гирш. Я всецело обязан вам. Располагайте мною…

– Полно, полно милейший… Обустраивайтесь, – прервал его Гарин. Он уже не смотрел на Радлова. Взгляд его зашелся грезой. Все соскочило вдруг разом. Ему припомнился загубленный им в Париже, на улице Гобеленов, в стареньком номере одной гостиницы Виктор Ленуар, его друг и ученый-химик, работающий по его заданию над сверхмощными угольными пирамидками. Теперь вот Зоя – последняя его связь с людьми, и здесь же – «разменная королева» в партии с Роллингом. И еще, и еще… (Радлов оторвался от еды; несколько в замешательстве смотрел на шефа). – Все надлежащее обеспечение вы получите, – тихо, вкрадчиво продолжил Гарин. – И никаких контактов с политическими. Единственный мотив вашего невозвращения в отечество – чисто научный, творческий. Я не намерен брать на себя еще и обузу охранять вас от пусть дефективных, но все же профессионалов из СМЕРШа. Вот, кстати, и повод убраться отсюда подальше. Я предлагаю вам реальное дело: сейсморазведку некоторых очень перспективных (и удаленных от СССР) районов Южной Африки, русло реки Оранжевая, Кимберли, – Гарин неожиданно подмигнул Радлову. – Ну, какое советское руководство вам такое предложит. А?

Радлов помолчал. Серьезно, умно взглянул на «компаньона». И чуть медленно, подбирая слова, заговорил, будто делясь знаниями – лаконично, емко излагая геологическое устройство этого уголка планеты.

– Вот, вот, – Гарин загадочно усмехнулся. – Некоторые интересующие меня данные вам придется подкрепить практическими изысканиями. И еще, это будет несколько не по роду вашей специальности… но, уже зная вас и ценя (точь-в-точь, как тогда у «Фликов», Гарин пригляделся к Радлову), вам желательно будет посетить прииски концерна «Де Бирс», крупнейшей алмазодобывающей компании, контролирующей до 50% добычи сырца и огранки его. С 27-года директором этой корпорации является господин Оппенгеймер, унаследовавший дело Сесиля Родса. Представьтесь как-нибудь… найдите предлог, приглядитесь к тамошним порядкам, особенно к технике безопасности и персоналу, ответственному за это, к жизни старателей, настроению среди них, к администрации городка… Вот вам и надлежащее бумажное обеспечение: членский билет Пражского геофизического общества, просто паспорт, техническая документация по вашей легенде – цель прибытия, изыскания… так скажем; а вот и первые дивиденды, как у нас с вами было условленно, – Гарин, закинув ногу за ногу, небрежно выписал чек на солидную сумму, мизинцем, словно игрок выигрышную талью, подтолкнул чек Радлову. – Пока обоснуетесь здесь, отель выберите себе по вкусу, кроме всего прочего, вас может посетить субъект, по внешности латиноамериканец. Вы должны его помнить. Имейте это в виду. Ну, так что же, Леонид Андреевич, за наше дело, – Гарин поднял свою рюмку с абсентом. Они чокнулись по русскому обычаю.

Гарин торопился. Со дня на день можно было ждать повестки из отделения «Кристи» в Берне. Беспокоила его и дурацкая публикация в газете о «лучах смерти». Дурацкая в том смысле, что при всей безалаберности этого… здесь явно проглядывала злонамеренность всей публикации. На кого бы ни была рассчитана эта заметка, она была в первую очередь нацелена на лиц заинтересованных, а значит и на него. Здесь было о чем подумать и чего предостеречься.

Они расстались с чувством, что это надолго. Каждый, вверяясь будущему по-своему.

Когда Шельга тогда методом индукции – от физических характеристик элемента М, и далее по технологической цепочке – вспомнил о Хлынове, ничего решительного по делу о хищении он еще не предпринял, если не считать тех провокационных заметок, помещенных его агентами в нескольких газетах. И все – с очень неясными последствиями.

Разыскал он Хлынова в физической лаборатории при Московском университете. Со дня их последней встречи прошло пять лет, когда ими было дано положенное количество интервью, исписаны тома докладных записок и следственных протоколов. Проведены встречи с широкой общественностью и с немногими узкими специалистами. Далее – тишина. И не то, чтобы так, как прикрыли тему, но скорее сдали в архив исторических курьезов, приравняв гаринскую авантюру к Тунгусскому диву, или хуже того – к нахождению гвоздей в породе юрского периода. Интересоваться этим – означало проявлять нездоровый интерес, неподобающий серьезному исследователю. Вскоре Шельга получил назначение в Москву, в отдел внешней разведки. Позже, по мере формирования физической лаборатории, в столицу перебрался и Хлынов. Тогда, в Ленинграде, немало взволнованные, они расстались с заверениями писать друг другу, и, по мере возможности, встречаться, но жизнь и работа развели их.

Сейчас они встретились в конференц-зале университета. Шельга помнил Хлынова сухопарым, несколько малокровным (в его мнении) субъектом, с ликом староверца, в окладе русой бороды и с пронзительными голубыми глазами. На этот раз, пусть и в белом халате, Хлынов произвел на него впечатление человека крепкого и необычайно загорелого для этих широт. Они обменялись рукопожатиями.

– Я только-только и выяснил, где вы и как, Алексей Семенович. Очень рад нашей встрече. Значит, соседями будем по Москве… А вы никак еще и с юга. Где вы успели так загореть? А я вот все не выберусь. Текучка заела, – и, похоже, довольный, Шельга провел по своей гладко выбритой, мучнистой щеке.

Хлынов чуть изумленно взглянул на него:

– Если вы об этом… Ну нет, так можно поджариться лишь на высокогорье «крыши мира» – Памире. Что касается отдыха, нет. Отдохнем как-нибудь. Какие наши годы, – отшутился он.

– Это высоковато, пожалуй… «крыша мира», – Шельга открыто улыбнулся. – Ваша специальность – физика, Алексей Семенович. Ну, там атомы… Что же в горы потянуло? Опять ваши любимые парадоксы, или как?

Глаза Хлынова со строгим волнением уперлись в Шельгу.

– Вы слышали что-нибудь о космических лучах?

Шельга внутренне так и подобрался: такого встречного раскрытия интересующей его темы он не ожидал.

– Признаться, если только по связи с «лучами смерти». Бульварщина, конечно.

– Ах, ну да, – Хлынов передернул плечами, чуть задумался, поджал губы, не выдавая иронии. – Хотя как знать, – произнес он, направляясь к высоким стеллажам. – Если отнять у Земли ее шубу-атмосферу, то радиационный космический фон стал бы губительным для нас, землян.

И Хлынов вдруг с непосредственностью энтузиаста и лектора на общественных началах, при подмоге диаграмм и фотографий, развернул перед Шельгой целую научную поэму в традициях некоторых стихов символиста Брюсова. Здесь были и «черные зеркала Вселенной», и «двойные лики цефеид», и всполохи «чарующей ионизации» (особо отмеченные Шельгой). Только диву можно было даваться, где тут факты и анализ, а где неуемный вымысел. Но не есть ли и сама наука, – лучшая и прекраснейшая поэма человечества.

Хлынов также внезапно прервал свою импровизированную лекцию, как и начал. Более требовательно, сухо взглянул на старого товарища. Проговорил:

– Что же все-таки у вас ко мне, Шельга? Давайте сразу и начистоту. Мы-то уж с вами побывали в переделках… А то, что проведали, именно вы (Хлынов выждал паузу, акцентируя), спасибо.