Фарах облегчено перевел дух и быстро пошел прочь. Он очень обрадовался тому, что ученый не спросил его: а что воспитанник делает около кабака? Кажется, Ламераносу это и в голову не пришло. И еще подмастерье был доволен приглашением. Наверняка, дома у Ламераноса полно книг. Самых настоящих книг, битком набитых знаниями…

– Фарах!

Из темноты появились Килрас и Грендир. Вынырнули из теней внезапно, словно по волшебству, и подошли к другу.

– Ну что, – жадно спросил Грендир, – попался?

– Да нет, – отозвался Фарах. – Ничего такого он не сказал. Только спросил, где Совиное Урочище. Искал каких-то помощников.

– Пронесло, – вздохнул Грендир. – Старый пень, небось, и не понял, чего ты там околачивался. О чем болтали?

– Он пригласил меня в гости. Обещал показать телескоп.

– Телескоп, – насмешливо протянул Грендир. – Аккуратнее, южанин. Старички, они знаешь, какие шустрые бывают! И телескопы у них…

– Грендир! – буркнул Килрас. – Прекрати. Ламеранос – хороший.

– Да, да, – отозвался бывший воришка. – Старый хрыч ничего не замечает кроме своих драгоценных бумаг. Знаю.

Килрас, которому нравился добрый учитель, набычился, готовясь дать отпор язвительным речам друга, и Фарах поспешил вмешаться:

– Пошли отсюда. Састион, наверно, нас уже обыскался. Разозлиться. Будем опять драить отхожие места.

Друзья с ним согласились, что старшего воспитателя расстраивать, пожалуй, не стоит, и все трое быстро зашагали к приюту. Састион славился тем, что мог дать провинившимся воспитанникам задание не слишком тяжелое, чтобы выглядеть наказанием, но вместе с тем такое неприятное, что оно все-таки им являлось.

К счастью, все обошлось. Састион, уже начинавший нервничать, встретил воспитанников во дворе приюта, но ругать не стал. Все же это было их время – день свободный от занятий. Но задание он им все-таки дал. Дело оказалось не очень важным, но, по словам старшего воспитателя, срочным. Оказывается, Састиону понадобились помощники, чтобы разгрузить повозку. Прислуги в приюте не держали, кроме старика солдата, следившего за воротами. Но сейчас от него толку было мало, – повозка оказалась нагружена тяжелыми деревянными ящиками. Такими, что и молодому парню поднять нелегко.

Ребята сразу взялись за дело. Как самым старшим, им часто доставалась тяжелая работа, так что они и не удивились. Ящиков было не много, штук десять, и воспитанники быстро перетаскали их в приют, в одну из свободных комнат.

Грендир не удержался и тайком вскрыл два ящика – самый легкий и самый тяжелый. Легкий был набит теплой одеждой: ткаными плащами, кожаными леаранскими куртками и шерстяными штанами. Ничего интересного. Зато во втором обнаружились три кольчуги, переложенные промасленными тряпками. Это было уже интересно. Друзья удивились и попытались представить для чего воспитанникам могут понадобиться кольчуги. Но фантазия их подвела, они так и не смоги придумать ничего вразумительного. К тому же близилось время вечерней молитвы, и пора было расходиться по комнатам, чтобы привести себя в порядок.

Умываясь ледяной водой из бака, Фарах подумал о том, что его друзья отнеслись к находке довольно равнодушно. Ну, кольчуги и кольчуги. А вот он сразу насторожился. Почувствовал: что-то назревает. Нечто, способное в очередной раз круто изменить его жизнь. И это его нисколько не радовало.

Поговорить с Састионом о визите к ученому Фарах решился только на третий день. Ламеранос уже пару раз напоминал о своем приглашении, но воспитанник никак не мог улучить удобный момент: старший воспитатель ходил хмурый, раздражался из-за мелочей и явно был не в духе. Когда он бывал в таком настроении, просить его о чем-либо было бессмысленно, – это Фарах уже уяснил.

В среду же, Састион с самого утра находился в хорошем расположении духа. Фарах приметил это еще на утренней молитве. Во время занятий он продолжал наблюдать за воспитателем, стараясь понять: не изменилось ли его настроение. Это было важно. Если просьба Фараха пришлась бы Састиону не по вкусу, он мог не только не разрешить намечающийся визит к Ламераносу, но еще и запретить даже думать об этом. На веки вечные. Запросто. Такое уже случалось, например, тогда, когда веселая троица собралась заняться музицированием. Хотели на праздник осени разучить пару мелодий на свирелях и сыграть их за праздничным столом. Тогда они не учли плохое настроение наставника, и теперь в стенах приюта нельзя было упоминать даже барабан. Да и все остальные музыкальные инструменты тоже. Састиону очень не понравилось предложение старших воспитанников.

И теперь, уткнувшись носом во второй том книги молений, Фарах старался понять – сохраниться ли хорошее настроение старшего воспитателя до обеда. Ведь именно в обед, перед занятиями с Ламераносом, Фарах и хотел поговорить с Састионом о своей небольшой просьбе.

Занятие тем временем шло своим чередом. Воспитанники прилежно повторяли слова моления о защите от ночи, водили пальцем по пергаментам, а Састион внимательно вслушивался в их голоса. Фарах, разумеется, тоже повторял слова, что не мешало ему размышлять о визите к ученому. Он помнил моление наизусть, и в книгу заглядывал только чтобы припомнить правильные ударения. Книга – пачка пергаментных листов, сшитая шелковой нитью, – была учебником. Раньше Фарах видел только молитвенник, имевшийся у каждого жреца. Выглядел он солиднее: толстая книга в кожаном переплете с текстами молений на каждый день. Теперь Фарах знал, что их пишут в Храмах столицы, а потом рассылают жрецам. Когда он только начинал учиться в приюте, то думал что и слова молитв, называемых молениями, – они будут учить по такой же книжке. Но оказалось, что есть специальный сборник, состоящий из пяти толстенных томов. Там содержались все тексты воззваний и молитв, что употреблялись жрецами. Все те, что удостоились ответа Энканаса. Причем, в трех первых томах были записаны молитвы простые, на каждый день. В четвертом – те, что следовало использовать редко, в особые дни. В пятом же, содержались самые секретные тексты, для тех, кто общался с Энканасом и получал в ответ Силу Огня. Моления составлялись жрецами, и сборник был плодом трудов нескольких сотен лет. Подобрать нужные слова и нужную интонацию было нелегко, и если это удавалось, то удачный вариант тут же записывался.

Но все это было известно бывшему подмастерью лишь по слухам. Дальше второго тома Фарах, Килрас и Грендир еще не продвинулись. Васка и Сасим порой хвастались, что дополнительно занимаются с Састионом по третьему тому. Но даже их не допускали до следующих разделов.

Книга молений для воспитанников сильно отличалась от молитвенника. Причем не только текстами. Над каждым словом были сделаны специальные пометки для учеников: как правильно произносить звуки, как долго должны звучать гласные, где в предложении сделать вдох, где выдох, а где паузу. Так же каждое моление сопровождалось подробным комментарием, – когда следует его творить, в какое время года, день недели. Утром ли, вечером, в полдень или в полночь. Кроме того, в комментариях толковались и возможные варианты ответа Всеблагого: от легкого внимания до явления воплоти. Конечно, от молитв по текстам второго тома никто не ждал чудес, вряд ли Энканас явиться на зов о ниспослании теплой ночи, но порядок должен быть во всем. И воспитанник, по словам Састиона, должен быть готов к тому, что в ответ на просьбу о теплом деньке, Всеблагой лично явиться проверить, кто это там к нему взывает, немилосердно перевирая интонации.

Все тексты были, разумеется, на северном языке. Ведь обучение проходило в Таграме и предполагалось, что ученики останутся в Сальстане, где основным языком был северный. Фарах уже знал, что для занятий на южном и леаранском есть отдельные учебники. Слова там, конечно те же, но язык другой. Поэтому и произносить фразы надо было по-другому, делать паузы в других местах и тянуть совершенно другие гласные. Когда Фарах жил в Эшмине он молился на южном языке. По словам жрецов особой разницы не было, – Всеблагой знает все языки мира. Но тогда он и понятия не имел о том, как следует произносить молитвы. Конечно, искренне произнесенная речь все одно достигнет Бога, – по крайней мере, так говорили жрецы. Но чтобы вышло наверняка, надо соблюдать правила. Ведь жрец, возносящий молитву во имя Бога Огня, должен всегда быть уверен в результате.