И если директриса не сделает должных выводов, через некоторое время прокуратура, возможно, обнаружит в Эсто-Алтайской средней школе нечто такое, от чего кровь моментально застынет в жилах всей калмыкской общественности: какие-нибудь бесчеловечные издевательства над школьниками или присвоение школьного имущества в чудовищных размерах. И тут уж дело не ограничится дисциплинарным взысканием.

Дмитрий Данилов

Одна семья на рубеже веков

Наша семья происходит из Подолии. Об ее истории мы знали не много, никаких, насколько я знаю, необычных событий в ней не было, и ни к какому знатному роду мы не принадлежали. Было обычное скромное дворянское семейство. Когда Западная Русь отошла к Польше, то наш род был присоединен, как тогда было принято, к гербу знатного рода, но поляками Лозинские не стали и оставались всегда православными. Наш герб - подкова, увенчанная крестом. Тут хочется рассказать один эпизод. Уже в эмиграции, вероятно, в 1927 или 1928 году, я шла на урок к ученице, жившей недалеко от «аристократической» церкви Сент-Оноре-д'Эйло, где принято было венчать и отпевать выдающихся жителей Парижа. Вдруг я увидела, что на драпировке, которой во Франции украшают входные двери для знатных похорон, красуется наш герб, но со всеми атрибутами, в красках. Я не поверила своим глазам. На другой день я рассказала об этом двоюродному брату мужа, узнав из газет, что там отпевали графа Орловского - поляка, члена Государственного Совета, эмигрировавшего во Францию. И брат, который отлично знал генеалогические дела, рассказал мне о польском обычае приписывать к гербу другого рода.

В Подольской губернии мои предки жили, вероятно, до первой четверти XIX века, потому что потом там из родных никого не было, но в Подолии было очень большое число Лозинских, что рассказано у Короленки в рассказе «Без языка». Чтобы их отличать, им давали разные прозвища, и наша фамилия, в сущности, двойная - Дижа-Лозинские. Дижа - большая бочка, вероятно, дана была какому-нибудь любителю выпить или за его объем.

В детстве нам рассказала тетя Юлия Яковлевна, что у нас был предок по боковой линии Феликс Лозинский, который был не то разбойник, не то сумасшедший. Он грабил помещиков своей губернии и отдавал награбленное мужикам - по принципу товарища Ленина. На нас это произвело большое впечатление, и мы очень этим гордились - подумайте, предок сумасшедший… (версия тети Юли). Потом забыли о нем совершенно. И вдруг, уже в 1915 году или в начале 1916 года, когда я лежала больной плевритом, муж мне принес приложение к «Новому времени», где были напечатаны воспоминания кого-то об этом самом Феликсе Лозинском, к сожалению, я забыла имя автора, а с последующими событиями все это пропало в Петербурге. Автор говорит о своем детстве в деревне и о приезде Феликса Лозинского к ним в гости, как гувернер в волнении им сказал: «Дети, Лозинский приехал». Дальше идет самое интересное - автор говорит, что Пушкин взял этого Феликса образцом для своего Дубровского, и действительно, то, что пишет автор, напоминает фабулу «Дубровского». Когда я прочитала книгу профессора Ледницкого «Польша и Запад», где он в главе о Блоке - нашем очень дальнем свойственнике - упоминает о нашей семье, считая нас за поляков, то я, между прочим, рассказала об этом Феликсе, и он мне ответил, что считал Дубровского помещиком Островским, о чем Нащокин говорил Пушкину. Воспоминания в «Новом времени» ясно указывают на Лозинского, но возможно, что в те времена такое явление бывало нередко, и оба могли заниматься тем же самым спортом.

Своего деда я не помню. Его звали Яков Клементьевич, и он родился в Гдове или Гродне, память изменяет, потому что жил в обоих городах. Кончил жизнь в Петербурге управляющим делами Главного общества российских железных дорог, где отец мой служил в юридическом отделе. После оно перешло в казну. Дед был женат два раза. Первый раз на Елизавете Маттисон, не то немке, не то скандинавке, рано умершей от туберкулеза, оставив 5 человек детей (двое умерли до ее смерти)- моих дядей Евгения, Александра, отца Леонида и дядю Сергея, дочь Софию. Дед женился второй раз на Клавдии Семеновне Новинской, бывшей институтке Еленинского института в Петербурге, и имел дочь Юлию.

Отец наш (Леонид Яковлевич) был юристом, окончил Санкт-Петербургский императорский университет, занялся адвокатурой и был очень известен как специалист. Он был очень культурный человек, хотя на иностранных языках говорил не очень хорошо, но знал всю литературу не только в переводах. Память его была поразительна, и он так и сыпал цитатами из классиков и современных писателей. Библиотека у него была очень большая, отведена была под конец его жизни большая комната, и книги помещались еще в других комнатах большой квартиры на Николаевской, 68. Кроме общей у него была еще исключительная юридическая библиотека, которой не было даже в Юридическом обществе и которая после его кончины, перешла к моему мужу, единственному юристу семьи в Петербурге. Что с ней сталось - неизвестно. Сердце было золотое.

Дядя Евгений был инженером путей сообщения и жил в Витебске. Женат он был на Фелиции Феликсовне Кублицкой-Пиоттух. Две девочки умерли в младенчестве, потом был сын Николай, исключительный мальчик, умерший от тифа 16 лет, после смерти отца, и дочь Анна (Ася).