Город меняется слишком быстро: то ли это действуют изотопы цезия, то ли я приезжаю слишком редко, и оттого кажется, что время летит быстрее. Так или иначе, я уже не очень понимаю, в чем там сейчас конфликт, где линия противостояния. Иногда кажется, что никакого конфликта вовсе нет. Сериалы на Первом канале вкупе с постоянными отключениями воды и общей бытовой неустроенностью сделали свое дело: свинцовые мерзости 80-х, равно как и тогдашняя тоска по мировой культуре, размылись и поблекли, все крайности, все точки экстремума оказались срезаны, жизнь стала проще, спокойнее и скучнее. Кинотеатры, куда я бегал по несколько раз в неделю - то на «Скорбное бесчувствие», то на «Тайны мадам Вонг», - переделаны в церковь, торговый центр и ночной клуб. Почему-то буйно пошла в рост всевозможная зелень: вокруг аккуратных когда-то дорожек разрослись настоящие джунгли, и трава раскрошила асфальт. Вместо магазина «Аккорд», куда надо было ежедневно заходить, делая нешуточный крюк после школы, чтобы успеть ухватить хоть какую-то стоящую пластинку (хотя бы Александра Градского), появился роскошный магазин «Элвис», владельцы которого вдвоем собрали гигантскую коллекцию «горбушечных» релизов такого немыслимого качества… в общем, мне редко удается выйти оттуда меньше чем с десятью пластинками.
Город меняется слишком быстро, и в нем бессмысленно - да, наверное, и невозможно - доводить что-то до конца. Нельзя даже раз и навсегда покрасить дивные сталинские здания: за год-два краска успевает отслоиться и облупиться, открывая напластования предыдущих, никогда не совпадающих по цвету слоев. И если вправду можно по-настоящему любить только то, что безвозвратно уходит, Новомосковск при каждой встрече бередит эту любовь -известиями о болезнях и утратах, снесенными домами и срубленными деревьями, неуловимо меняющимся пейзажем. Город, который я помню, не то чтобы стирается с лица земли, но постепенно растворяется, мигрирует; чем меньше его остается в реальности, тем подробнее и четче он выглядит во сне: я гуляю по его аллеям и скверам, блуждаю по коридорам школы, выхожу из электрички на станции Ключевка, спускаюсь к берегу и окунаюсь в воду, которая никогда не была и не может быть отравлена. Это город, каким я буду любить его вечно, мой дом, мое счастье, моя секретная калитка в пустоте.
* СЕМЕЙСТВО *
Варвара Тургенева
Варек-хорек, постный сухарек
Записки княгини из Тольятти
Варвара Леонтьевна Тургенева (1856-1934) принадлежала не совсем к тем Тургеневым, о которых вспоминаешь в первую минуту. И хотя всеносители славной фамилии сами себя называли родственниками, бумагами этого подтвердить не удается. Ну и пусть. По всем линиям здесь было много ярких личностей.
Самарские татары неизменно называли Тургеневых князьями и уговаривали их восстановить княжеский титул, отпавший при переходе в православие. Отец Варвары часто говаривал, что потребовал бы титул назад, будь у него сын, а не сплошные дочери.
Дочерей было три: Варвара, Александра и Мария. И все три были литературно одарены. Александра вошла в историю под псевдонимом Бостром и воспитала сына - будущего писателя Алексея Толстого. Мария выпустила ряд детских книжек (продолжая издаваться и при советской власти). О Варварином таланте судить читателю, с поправкой на то, что предлагаемые главы ее воспоминаний переведены с французского.
Предки Варвары принадлежали к так называемой третьей тургеневской ветви (симбирской) и владели в Ставропольском уезде селами Тургенево, Андреевка, Семиключевка и Коровино, которые сочно описаны в заволжском цикле рассказов Алексея Толстого. Кое-кто из этой ветви вошел в историю русской культуры: например, масоны и просветители Петр Петрович и Иван Петрович Тургеневы (последний был одно время ректором Московского университета), два брата - Александр Иванович и Николай Иванович (первый - известный археограф и друг Пушкина, второй - экономист, «декабрист без декабря», заочно осужденный Николаем I на смертную казнь).
Варвара Леонтьевна происходила от их двоюродного брата Бориса, которого передовые кузены в семейной переписке называли не иначе как гнусным крепостником. Сын этого человека, отец Варвары, однако, стал набожным бессребреником. Впрочем, об этом она пишет сама.
Скажем о том, что осталось за пределами мемуаров. В 1880 году Варвара Леонтьевна вышла замуж за дипломата Николая Комарова и отправилась с ним в многолетнее странствие. Православные церкви попадались в ту пору далеко не всюду, а религиозное чувство требовало какой-то обрядности, и Варвара перешла в католичество (ее записки показывают, что конфессиональной строгостью Тургеневы вообще не отличались).
Она родила троих детей - Александру (названную в честь любимой сестры), Екатерину (в честь матери) и Леонтия (в честь отца).
Прожив с мужем четверть века и вырастив детей, Варвара Леонтьевна рассталась с Комаровым, сохранив его фамилию, и вернулась в родные места - туда, где ее еще помнили по детскому прозвищу «Варек-хорек, постный сухарек». Прозвище это - чистая ритмическая форма, постной Варвара не была никогда. Наоборот, все знакомые отмечали ее буйный и строптивый нрав.
После октябрьской революции, разорившей семейные гнезда, Варвара Леонтьевна вместе с дочкой Катей через Сибирь и Харбин бежала в Европу. Они поселились в окрестностях Бордо. Вскоре дочь ушла в бенедиктинский монастырь Сен-Сколастик в Дурнэ и стала матерью Евстафией. Потом к ней присоединилась и Варвара Леонтьевна, приняв монашеское имя матери Павлы. Под именем Павлы она и принялась, с благословения настоятельницы монастыря, за свои записки - кроме того, вместе с Катей расписывала небольшие образа.
Варвара Леонидовна скончалась в 1934 году, ее «Воспоминания о русском детстве» изданы монастырской типографией через 32 года - в 1966-м. Тогда же в Тулузе вышла книга о ней, принадлежащая перу Жака Пиньяля и справедливо озаглавленная «Татарский пыл и бенедиктинский покой».
Иван ТОЛСТОЙ
Варвара, Варенька Тургенева родилась в ночь, вернее, на заре 1 марта високосного 1856 года - года падения Севастополя - в небольшом заштатном городке Ставрополь Самарской губернии (ныне - Тольятти. - Ив. Т.). Ее отец был офицером добровольной дворянской армии, организованной для защиты отечества (а до севастопольских событий служил во флоте, выйдя в отставку в чине лейтенанта. - Ив. Т.). Родители девочки жили во дворе того здания, где располагалась дружина, которой командовал Леонтий Тургенев; солдаты, обучавшиеся во дворе, приветствовали появление дочери командира военным маршем «Аврора», которым обычно встречали лишь генерала.
Годы спустя мама говорила: «Родись ты мальчиком, глядишь, стала бы генералом, семью прославила, а так - девочка - и говорить не о чем».
Правда, волю и независимость я проявляла с самого рождения, поспешив явиться на свет семи месяцев. Моя бедная мать чуть не умерла при родах. Узнав об этом, отец прибежал, отцепил саблю, швырнул ее на кушетку и кинулся к постели жены.
На новорожденную никто и не смотрел, поскольку никому не приходило в голову, что она может быть жива. Повивальная бабка положила меня на кушетку, где валялась отцовская сабля. Потом, не глядя, туда положили белье и в конце концов спохватились: «А ребенок-то где?» Наконец отыскали. Девочка была живая, но такая маленькая, что ее первой колыбелью стал ящик из-под сигар. Ногтей у младенца еще не было, и пальчики укутали ватой.
Едва только я заговорила, как стала хитрить. Мама рассказывала мне, какой плутовкой была я в детстве. Я терпеть не могла кипяченое молоко, а мне непременно подавали его по вечерам, когда я уже была в постели. Я подпускала няню поближе и, когда она наклонялась надо мной, резким ударом выбивала чашку из ее рук. Молоко проливалось, и я, довольная, укладывалась спать. Это повторялось каждый вечер. Чашка была из серебра и не билась.
