Вечером, в восемь часов, приехал за мной безотказный и многострадальный Дима, и мы поехали на стареньких «жигулях» в Гатчину. Тот же номер, та же гостиница, те же девочки, тот же Миша Трофимов. Я только обратил внимание на то, что куда-то исчезла его начинающаяся седина. Мы тихо сидели, болтали, ожидали, когда подъедут наши. Едут наши студенты, едет Леня Колпаков, Лева Аннинский, Саша Щуплов, надо проследить, чтобы всех устроили, ребята здесь впервые, а я по себе знаю, как они все будут тыркаться, долго устраиваться. Мы, конечно, знаем расписание, вот подъезжают, вот подъехали… И почти тут же, уже с вокзала, поступает известие: на перроне внезапно, выйдя из вагона, буквально в несколько секунд умер Мирон Черненко. Сколько этих внезапных смертей за последнее время! Несколько дней назад умер сын Валентина Васильевича Сорокина, сорокачетырехлетний подполковник. Вышел из своей машины — и так же в одночасье инфаркт.

Мы созвонились с Генриеттой Карповной, она попросила меня позвонить Рите Давыдовне, жене. Я позвонил, но, кажется, Рита уже была в курсе. Как ни странно, она была собранна и мужественна. От нее я узнал, что Мирону было 73 года. Может быть, здесь есть какая-то моя вина? Я вспомнил, что, когда мы формировали жюри, кто-то сказал: зачем, дескать, Черненко, он теперь уже не является председателем гильдии критиков? Я ответил: но ведь критиком он остается, именно поэтому. Я книжку его о еврейских фамилиях в кинематографе так и не прочел, а он, наверное, ожидал рецензии. Теперь у меня не будет никакого сна.

25 февраля, среда. О покойном Мироне больше писать не буду, но сегодня на пресс-конференции подниму зал. Вечером пришлось поселить у себя Сашу Волоховского, моим студентам дали комнату на пять человек, по прежним временам знаю, что начнут пьянствовать, дверь у них будет нараспашку, а у Саши аппаратура огромной ценности. Соединю его с Максимом Лаврентьевым, и пусть сразу же ставят материалы в интернет.

За завтракам сидел с Левой Аннинским и его женой Сашей. Слушать их одно удовольствие, длинная жизнь, много интересов, но я просто и не знаю, как мне обойтись с их рассказами. Может быть, ввести рубрику «Литературные истории»? Все это еще годится и в рубрику «Литература и жизнь», но содержание этих двух рубрик я воспринимаю иначе, чем «Литературная газета». Первая история — это родословная графа Алексея Николаевича Толстого. Здесь совершенно прав Булгаков и его герои: все, что связано с кровью, бывает очень запутанно. Молодая женщина выходит замуж за молодого человека, возможно, и графа, но уже будучи беременной от шведа гувернера. Потом папаша-граф оставляет в своих бумагах и письмах разные сведения о том, что это не совсем его сын. Очень хороши также семейные фотографии: огромный сын кукушки и мелкие птенцы родового гнезда. Но кто тогда такие две милые девушки Таня и Катя Толстые? Кроме того, конечно, что у них в роду есть один из самых известных людей в русской литературе — Лозинский.

Но надо знать милую, похожую на воробышка, Сашу Аннинскую, которая долгие годы проработала в музее Л. Н. Толстого, закончила филфак, ходила с мужем в байдарочные походы, всё читала и про всё и всех знает. Она, естественно, «а воробышек прыг, прыг», спросила у одной из девушек с наивностью палача: зачем им надо зваться Толстыми? В ответ было дано определенное построение, в центре которого стояло главное: а это удобно и выгодно. Ах, Булгаков с его рассуждениями о крови! Но все это по застольным рассказам.

Я-то всегда не мог понять этой чисто протестантской натуры А. Н. Толстого с его нерусской усидчивостью, пунктуальностью, плодовитостью. Здесь, именно здесь, все у меня сошлось.

Другой рассказ связан с приятельницей Левы по байдарочным походам Натальей Светловой, ставшей потом Солженицыной. Здесь целая история, начало которой положила все та же Саша. Удивительные подробности рязанской жизни, рояль с письмами на крышке, Решетовская с ее императивом, и маленький рассказ во время байдарочного похода о посещении самого модного в то время писателя. Это почему-то очень заинтересовало Наталью Светлову, которая именно с этой минуты начала отдаляться от своей компании и потом исчезла. Но все это не главное, важны подробности, с которыми эта история была рассказана. Я ведь специалист по подробностям и знаю, когда им можно верить, а когда нет.

Открылся фестиваль более строго, нежели в предыдущие разы. Было приветствие В. В. Путина, несколько концертных номеров, речи, потом все высыпали на сцену. Армия весьма серьезная, здесь и Хитяева с Теличкиной, и Хуциев, и Лавров, который неизбежно, как верный часовой, приезжает на фестиваль, и Наташа Бондарчук, и Андрей Харитонов, бывшая суперзвезда, актер, снявшийся в «Оводе», и многие другие. Я построил свое выступление на противопоставлении зарубежных маршей в исполнении детского оркестра, отрывков из американских мюзиклов, которые пели приглашенные певцы, и русского кино. Выступал строже, чем обычно, и зал хорошо принимал.

Начал с того, что на этой сцене я уже в 19-й раз. Смутил меня на сцене только ансамбль малышей, которые привычно «кокетничая», в очень смешных красных штанах, танцевали. Я понимаю, почему родители не так охотно разрешают детям участвовать в подобной самодеятельности. Здесь рождается много неискреннего, искусственного, деформируется психика. Перед концом торжественной части вручали призы конкурса сценариев. Мне эта затея не нравится, но пусть как будет. Для этой церемонии приехала балетная звезда Анастасия Волочкова. Меня познакомили с нею еще перед началом в комнате жюри. Я так и не смог отделаться от наваждения ее широких открытых смуглых плеч. Туалет у нее был роскошно-экстравагантный: черные брюки, и на черный же то ли широкий пояс, то ли бюсгальтер надет некий черный с золотом пышный тюль. Говорила со сцены она очень взвешенно и хорошо, поминая талант писателя и Бога. Возможно, текст ей и написали, но она его выучила и талантливо произнесла. Потом был прием в ресторане, полутьма, масса народу, поговорить невозможно, орет какая-то музыка.

Я довольно быстро ушел, спал до часа ночи, а потом читал рукопись дневника до четырех.

26 февраля, четверг. Начались просмотры с дебютных фильмов ВГИКа и Ленинградского института кино, называется он теперь как-то не так, но я по старинке. Были фильмы двух мастерских: В. Абдрашитова и Л. Менакера. Собственно, разностью этих двух художников и отличаются фильмы. Лучший, наверное, это «Попутчик инжира», сделанный Егором Анашкиным по рассказу А. Уткина: мальчик-офицер едет в поезде и видит сцену, как женщина вынуждена отдаться проводнику, потому что так сложились обстоятельства жизни. Все очень тактично и мягко. Второй фильм, может быть, и послабее, и проза поближе — это «Гарун», в основу которого лег один из рассказов Довлатова о зоне. Здесь семейная офицерская пара и собака, которую необходимо пристрелить. Это уже Павел Фетисов. Здесь замечательно работает актер. По крайней мере оба парня из мастерской Абдрашитова думают о жизни и сегодняшнем дне. Фильмы мастерской Менакера понравились мне меньше. Один — «Автостоп», режиссер Виктория Зуева, сделан по рассказу Милоша Кундеры: отношения двух молодых людей, которые так заигрались в современную жизнь, что вынуждены были расстаться. Все это немножко облегченно, но работает замечательный молодой актер Максим Михайлов. Второй фильм ленинградской серии — «Рог быка» по одноименному рассказу Хемингуэя. Здесь все нормально, даже мило (Дмитрий Корель), но нет современной духовной задачи.

В этой же серии дебютов на меня произвел впечатление фильм «Колодец» (Татьяна Гладкая), но здесь, конечно, больше сам рассказ Горького «Губин». Играет Юрий Назаров, который отчего-то все время монотонно кричит (это, кажется, задание режиссера), и очень интересно играет Баширов. Ах, Горький, какой тонкий аналитик русского, с подлостью и широтой, характера, и какой провидец отношений русских и мусульман!

Показали еще новый фильм Ирины Евтеевой. Она делала его пять лет, но в основе его, как первичный, лежит материал знаменитых фильмов, в которых действует Петербург. Это «Шинель», «Петр Первый» с Симоновым и Тарасовой, «Маскарад» с Мордвиновым и др. Потом эти уже готовые изображения совмещаются, монтируются, от руки раскрашиваются. Стилистика, мною уже виденная, талантливо, я бы даже сказал, неповторимо. Образ города и образ литературы из щели небытия.