В этот раз у меня на семинаре был Дмитрий Галковский. Накануне я вывесил объявление, чтобы наш дошлый народ, проходящий Галковского по текущей литературе, сообразил — кто будет выступать. Но народу пришло мало, обидно, потому что Галковский наряду с Лимоновым, конечно, одна из самых заметных фигур в литературе, в современном процессе, если говорить о его фундаменте, о его базовом принципе. Здесь ребята не могли взять никаких особенных баек или рассказов, но могли понять сам принцип критически подробного рассмотрения действительности. Ведь как создаются большие толстые книги? Вот начало его лекции: «Я всю жизнь провел в Москве и только сейчас решил поездить по миру: впервые был в Париже, в Минске, в Пскове. Я впервые увидел аэропорт, впервые летел на самолете, как Герман Титов в космосе: попробовать поесть, попробовать полетать…

Дальше. Мне хотелось бы уйти из советского мира, но он сильно изменился. Люди вашего поколения не знают, как тогда жили. Если бы я был преподавателем вашего института, я бы предложил такую тему: один день советского человека 1977 года».

Опять «мысль»: «Во Франции старое общество, где человек оценивается по двум десяткам параметров, у нас молодой человек оценивается по двум-трем: какая машина, какая квартира».

Дальше я записывать не стал. Но пытался сформулировать свое впечатление: у него ум, который каждый предмет пытается увидеть, но не по-своему, а вообще наоборот. У него точные, как и у меня, детские и юношеские впечатления. Он значительнее интереснее в своих книгах, человек письменных формулировок.

Вот еще его точка зрения, похоже, что справедливая: «Человек, родившийся до 60-х годов, не может по-настоящему общаться с компьютером, в лучшем случае у него пишущая машинка».

Поговорили два часа, ребята задали ему много вопросов.

3 ноября, среда. На коллегии министерства культуры на этот раз всех нас рассадили по-новому. Я привычно глянул налево, но М. Б. Пиотровского, директора Эрмитажа, видно не было. Позже я обнаружил его на своей стороне, через одного человека от меня. Зато напротив оказался Юрий Иванович Бундин, с которым можно и есть о чем всегда переговорить, хотя бы глазами, а чуть левее — Женя Миронов. Он, собственно, еще до начала коллегии сам начал разговор: «Сергей Николаевич, я перед вами в долгу, вы не видали у нас «Тринадцатый номер». Хотите сегодня?» Я поколебался, но потом решил: была не была, дела и усталость — они всегда, но пойду сегодня во МХАТ, другой возможности посмотреть спектакль не будет. Еще когда я вручал ему за кулисами МХАТа премию Гатчинского фестиваля, тогда как раз репетировали «Тринадцатый…» — такой визг доносился со сцены, гам, столько оглушающих разгоряченных вульгарных криков, что я тогда еще решил: нет, на эту легкую комедийку, поставленную кумиром Вл. Машковым, не пойду. А тут вот сдался — и получил огромное удовольствие, по крайней мере, обнаружил, что виртуозное владение техникой, поразительное умение держать себя в рисунках роли — это в России не потеряно. Наибольшее впечатление произвел Авангард Леонтьев, игравший главную роль. Но об этом ниже.

Не обладаю я спокойной манерой относиться ко всему легко. Вот и сейчас, на коллегии, где было, кроме вопроса о наградах, еще два пункта — подготовка к празднованию 60-летия Победы и концепция Конкурса им. Чайковского, — легко отнестись к происходящему не смог. По студенческой привычке всё записывал, фиксировал.

А. С. Соколов, министр, говорил о процессе и мероприятиях. О людях. Присылают письма, заявления… Потом он произнес ключевую фразу, произнес с некоторой горечью: «Через десять лет мы с этим проблем иметь не будем». Подразумевалось, что сейчас надо молчать и терпеть, потому что люди эти — уже уходят.

Козлов, директор архивной службы, — о находках новых документов, связанных с военными, которые погибли за рубежом. Я подумал: столько лет прошло, а все еще ищем и, главное, — находим. О рассекречивании материалов, о готовящейся выставке «Невольники Третьего рейха». Некоторые, вернее, наши демократические СМИ считают, что вот, если бы немцы победили, мы бы жили хорошо… О том, что это было бы рабство, медленное или быстрое убийство, использование людского материала, за той валютной помощью, «компенсацией», которая сейчас поступает в адрес пленных и мирных жителей, в свое время отправленных на работу в Германию, мы уже стали забывать. Я-то хорошо помню, что моя покойная тетка Антонина, тетя Тося, и ее муж, дядя Ваня были угнаны в Германию. Сколько же потом дядю Ваню, который работал слесарем на судоремонтном заводе в Таганроге, таскали в КГБ.

Далее Козлов говорил о подготовке издания, связанного с судьбой военнопленных в СССР — что они сделали, что построили, как мы с ними потом расстались. А было этих военнопленных шесть с половиной миллионов, тоже цифра немалая, и могил, полагаю, осталось после них немало. Готовится документальный сборник «Молодая гвардия» — есть возможность сравнить роман с тем, что происходило на самом деле. Наверное, для науки это сделать надо, но бережнее всего следует относиться к народным мифам. Фадеевская «Молодая гвардия» принадлежит к нашим сокровенным мифам, не дай Бог, со страной что-нибудь случится, еще будем издавать, переиздавать и заново снимать в кино. Китайцы знают, что делают, переснимая постоянно «Как закалялась сталь» и подобные именно наши героические эпосы. Происходит рассекречивание военного фонда Сталина, фонд поступил в открытое хранение. Отдельно Козлов говорил об ужасном положении военно-морского архива в Гатчине, о неподходящих, разваливающихся и требующих ремонта его помещениях. «Я видел много архивов, но этот в ужасающем положении». Тут, естественно, я вспомнил прорванный в прошлом году в Гатчине коллектор, когда говном затопило центр, а главное, озеро и доблестного гатчинского мэра.

Сеславинский, директор агентства, говорил о поддержке средств массовой информации и телевидения. По лексике и самой стилистике сразу видно, что человек всю жизнь провел в аппарате, передать это на письме невозможно. Я пишу другие оттенки. «Эху Москвы» заказано 800 программ; интересно: заказали ли хотя бы 500 программ «Маяку»? Сеславинский говорил также о тех заявках, которые выполнить уже невозможно, мол, надо было делать это раньше. Это справедливо, но только в представлении администратора художник думает заранее, он мыслит импульсами, а они возникают с опозданием по отношению к календарю. Современная администрация делает все, чтобы скрыть, когда на тот или иной грант надо подавать документы, стремится, чтобы широкие слои заинтересованных в этом лиц ничего не знали и о самих этих грантах. Говорил о заказе телевидению цикла передач о красных командирах. Я для себя уже пометил, что красными командирами были и Бакланов, и Бондарев, и Алексеев, и Ваншенкин — интересно, войдут ли они в этот командирский раздел и вообще кто туда войдет?

Попутно я все время делал пометки для своего выступления, и постепенно у меня вырисовывалось три тезиса. Выступавший с содокладом последним Швыдкой, как всегда, был убедителен и говорил по существу. Моего лояльного отношения к Швыдкому, которого я ценю, мои друзья-патриоты мне не простят никогда. Он говорил о попытке регионов всё водрузить на центр — и памятники, и содержание в порядке военных кладбищ и мемориалов. На фронт, дескать, призывала не Орловская или Тульская область, а государство. Будто слово «государство» способно скрыть отсутствие собственной региональной совести. Говорил о реставрации памятников в Сталинграде. Произнес такую замечательно-грустную фразу: «Основную часть средств на Родину-мать дает федеральный бюджет». Говорил о ставшем традиционным поезде «Москва — Берлин»: «Используя ветеранов, другие люди делают много своих дел: кто их встретит, кто поедет, приезжают люди очень старые, больные, с совершенно другой судьбой, нежели судьбы побежденных». Да уж, действительно, насмотрелись мы на этих бодрых, подтянутых старых немцев со спортивными фигурами и хорошими зубными протезами. А если наши старые победители еще не передохли за время перестройки и их не споили, то сейчас ходят в старой одежде и ищут, где бы найти денег на протезы. А минфин в это время думает: ох, если бы не их льготы и пенсии, как легко было бы сверстать бюджет!