Я никогда у В.С. Розова не учился — и все-таки учился, когда видел, еще мальчиком, отрывок из его спектакля в старом здании ВТО, на 5-м этаже, помню и яростную саблю Олега Табакова в фильме по пьесе Розова — ничего подобного по художественному впечатлению Табаков потом не играл. Потом всю жизнь мы пользовались маленькими этическими открытиями великого драматурга. Года за три до своей смерти (а умер В. С. Розов как праведник) он был у нас в институте, и я как мальчик, как студент сидел и записывал то, что он говорит. Эти записи хранятся в моих Дневниках.

Для меня высокая честь получить «Хрустальную розу Виктора Розова». Являются ли мои «Дневники» литературой — я не знаю, они писались как дневники. Случайно один раз была проделана компьютерная распечатка, и я обратил тогда внимание на то, что они интересны. Вообще-то литература имеет краткий срок жизни. Селекцией литературы занимается сама литература. Но вот парадокс: сколько всего поуходило, а в наш век всё печатают и печатают дневники писателей. И каждый раз это бывает интересно.

Последнее, что хочу сказать. Не меньшая для меня честь, чем получение этой замечательной премии, — та компания, в которой я получаю эту премию. Я нынешних лауреатов хорошо знаю, с некоторыми из них была прожита жизнь. «Магический кристалл», мне кажется, выбирает именно тех людей, которыми мы будем гордиться.

И, наконец — самое последнее. Хочу выразить свою глубокую благодарностьи экспертному совету премии и Клубу Николая Ивановича Рыжкова, который он своей мощной дланью ведет по бурному морю нашей жизни».

21 октября, четверг. Опять тяжелый день, в который ничего не сделаю для себя. Утром совещание по лифтам в общежитии. И Лыгарев и Матвеев на меня, конечно, сердятся за мою резкость, но ведь последнее время совершенно не желают думать наперед и по-хозяйски решать хозяйские же проблемы. Приехал человек из лифтовой фирмы «Шиндлер», начали говорить о замене лифтов, причем в разговоре выяснилось, что мы могли все сделать поэтапно, если бы начали тогда, когда нам дали предписание. Но Лыгарев сделал лишь то, что позволило лифты не закрывать. Все успокоились и повторяют, как попугаи: в институте нет денег. А они бывают, как прилив. Здесь есть и определенная вина И. Н. Зиновьевой, не очень интересующейся общими делами, ее дело — деньги учитывать. Но когда после совещания сели искать деньги, то полмиллиона нашли почти сразу, надо только переделывать сметы. Вот этого, наверное, не хочется.

А в четыре надо было совершенно обязательно ехать в МГУ, потому что там Инна Андреевна Гвоздева устраивала на кафедре свой юбилей. Надо сказать, что в МГУ порядка и чистоты стало побольше, в порядке лифты, народ спокойный ходит, в туалетах довольно чисто.

Устроила Инна Андреевна все в высшей степени роскошно, и выпивка была роскошная, и еда, и сам порядок кафедры, который верной рукой ведет Вас. Иванович, — все это вызывает зависть и восхищение. Сидело, кажется, две кафедры, античной истории и древних языков. Были мы вместе с Л. М. Моя задача состояла еще в том, чтобы обнародовать профессорскую должность Инны Андреевны, на которую совсем недавно мы ее назначили. Я в своей речи напомнил о дипломе Макарова по Гильгамешу, а Людмила Михайловна вспомнила наше старое литинститутское студенческое присловье: «Меняю автомат Калашникова на «автомат» у Гвоздевой». Совершенно замечательная была жаренная в кляре рыба. Хорошо, что на кафедре вместе с величественными женщинами есть и много молодежи.

Заехал в институт — сегодня должен был состояться вечер Бриля — за Максимом, он же ведь музыкант, его покойный отец был дирижером. К семи часам поехали на юбилейный вечер Игоря Бриля, моего коллеги по Авторскому обществу. Вечер в зале Павла Слободкина, и потом там же мы все получили фуршет. Игорь Бриль — выдающийся джазовый пианист, профессор Гнесинки. Этой области нашей музыкальной жизни я совершенно не знаю. Играет он, конечно, замечательно. Это все как бы мелодии незабываемых шестидесятых. Читал на вечере Жванецкого и Вас. Аксенова Александр Филиппенко, делает он это тоже очень и очень неплохо, с некоторой социальной зловещностью. Наибольшее впечатление на меня произвело семейное трио: Бриль и два его сына, Алексей и Дмитрий, играющие на саксофонах. Красивые парни, замечательно дующие в свои дудки. Такому итогу жизни можно позавидовать.

На вечере также состоялись две для меня сенсации. Это совершенно феноменальная игра молодого джазового пианиста Алексея Чеснокова, переигравшего всех, и как бы вразрез всему вечеру с его современной музыкой — Николай Петров, огромный и мощный, чуть прикасаясь пальцами к клавишам, исполнил «Рождественский хорал» Баха. Откуда все это возникает?

22 октября, пятница. Впервые за много лет не пошел на работу потому, что плохо себя почувствовал. Заболевать стал еще вчера, утром проснулся весь мокрый. И даже, пожалуй, еще раньше. Позавчера купил себе, напуганный всяческими сообщениями о гриппе, импортную прививку, но почувствовал себя не так хорошо, чтобы, как в прошлом году, уколоться. А уже тут во второй половине дня и свое любимое «терафлю» купил и некий «биопарокс». Тем не менее утром прихватило, вместе с потливостью и самой для меня плохой температурой 36, 2.

Утром принялся смотреть фильм Майкла Мура «Фаренгейт 9-11». Этот фильм стал лучшим на Каннском фестивале 2004 года, я о нем много слышал. Фильм документальный, сделанный из пленок самого Мура и телевизионных операторов, снимавших Буша. Практически фильм о страшной современной коррупции и коррупции международного капитала, когда Дж. Буш-старший, разгромивший Ирак, был, оказывается, тесно связан с семьей Бен-Ладена. О жестокости власти и ее полнейшей беспринципности. Фильм произвел на меня огромное впечатление, потому, что, в первую очередь, проецировался на положение дел у нас, а во-вторых, я с грустью думал, что подобный фильм у нас совершенно невозможен. Разве кто-нибудь осмелится снять жестокий фильм о Ельцине или правдивый фильм о Горбачеве? Как эти люди пришли во власть, как они к ней шли, что сделали лично для себя. Нет, мы торопливо нацепили на Ельцина статус неприкосновенности.

В пять часов все же поехал на дачу. Развел там электрическое тепло, выпил чаю с медом, терафлю, биопарокс, улегся под два одеяла и проснулся на следующий день в десять часов. Тишина, капли дождя, хрустящие листья во дворе, полуразбитая теплица, еще зеленеющая петрушка, яблоки, разбросанные по мокрой траве. В поселке почти никого нет, лишь мои соседи напротив, да горит свет у Матвеевых. Те, кто не хочет ехать в московскую тесноту.

24 октября, воскресенье. В этот день покойная мама обычно праздновала свои именины, потому что родилась 31 декабря, а два праздника в один соединять никогда не хотелось. Как же быстро мелькает время на даче! Вчера ездил на рынок, купил продукты, Долли обрезки мяса, которые тут намного дешевле. Топил баню, пропарился и вечером написал сцену в окончание романа.

Утро сегодня начал с продолжения последней главы, полночи через сон думал о разных мотивировках. Все получается очень благостно и красиво. Боюсь, как бы не соскользнуть в банальщину.

Ничего не читаю, даже не достал из рюкзака компьютер, чтобы немножко поработать с Дневником. Книгу Лимонова, которую перевожу, забыл на работе. Но зато возился с террасой, пытаясь утеплить ее к зиме, сделать двойное остекление. На это пошли листы плексигласа, который я каждый год снимаю с теплицы. Очень хорошо получается. Еще обтянул дерматином и утеплителем дверь между входом и тамбуром. Очень довольный сделанным и собою, в два часа уехал с дачи.

Вечером собирал В. С. в Матвеевское.

26 октября, вторник. Начинать надо всегда с самого хорошего. Все-таки Лекачи — большие молодцы. Уже к концу дня во вторник приехал парень и привез деньги для Арутюнова и Тани Бек, Арутюнову — 1 тысячу долларов, Тане — 200 долларов. Это им за перевод и редактуру. Мы с Романом Михайловичем договаривались на пятницу, но в пятницу я заболел, а он улетел в Нью-Йорк, и вот, такой молодец, ничего не забыл и велел своему помощнику послать деньги. Я уже созвонился с С. Арутюновым, обрадовал его, буду звонить Татьяне Александровне Бек. Кстати, она вместе с Чуприниным сегодня заходила ко мне. У них нелады со Стасом Ефросининым, начавшиеся уже давно. Стас — парень умный, но, видимо, не только образованный, а еще и едкий. В общем, и Бек и Чупринин от Ефросинина отказываются. От Сережи Бочкова, которого они определили нацболом, за его любовь к революции и который всё время подыгрывает Стасу, они еще не отказались. Мне-то Стас очень нравится, он был со мною в Гатчине, вёл себя хорошо, читал стихи, но вот в чем-то они не сошлись характерами, я думаю, что не сошлись и мировоззрением.