В бараках - грязь, постельное белье не выдают, или выдают очень редко, нет тумбочек, в результате некуда даже положить хлеб и его приходится держать под подушкой, на пять бараков - один кипятильник, так что попить вечером чаю почти невозможно, где-то нельзя пользоваться раковиной - протекает, и никто не собирается чинить. Тут течет крыша, не вставлены стекла в окна, там нет возможности пользоваться газовой плитой. С культурным досугом тоже нелады. В красных уголках нет шашек, патефон сломан, пластинки достать невозможно. Где-то есть биллиардный стол, но нет шаров. Радио есть, но оно испорчено.

О жизни в бараках много писали и в других изданиях того времени. И мы снова и снова наталкиваемся на одни и те же противоречия. Так, например, журнал «Культура и быт» начала тридцатых годов публикует заметку «Квартира ударницы»: «На стенах - новенькие плакаты. Печка чисто побелена. Скромная обстановка аккуратно расставлена. Нигде ни пылинки. Чисто. Постелены половики. На столике лежат свежие газеты. Чуть поодаль алеет переплет ленинского шеститомника. На полке много и других книг. Это - квартира работницы Бондарчук - имеет все шансы получить одну из премий на интересном конкурсе на лучшую рабочую квартиру и общежитие, объявленном в Подольске…»

А вот еще один пример «должного», правильного быта, который представляется в качестве нормы. «Барак номер 2 - лучший - премирован железными койками с полными постельными принадлежностями. Для рабочих открыта баня. Во всех общежитиях установлены радиоприемники. Всюду развешаны плакаты, портреты вождей». Это - отрывок из статьи Э. Шапировского «За культурный советский барак». «Премированы железными койками» - на чем же спали до того? Ответ я нашла в следующей статье - на деревянных топчанах (подозреваю, кишевших клопами).

И опять проблемы повседневности прорываются на страницы журнала, создавая куда менее радостную картину. «В бараках тесно, грязно, темно и холодно. В грязи и темноте рождается хулиганство, процветает пьянство. В результате классовый враг находит благоприятную почву для агитации». И все же, надеется Шапировский, «каждый барак можно сделать очагом культуры». Была проведена воспитательная работа. Прошло несколько месяцев. «… В бараке стало тихо, - пишет автор. - После выселения шинкарей прекратились пьянки и драки. У рабочих появилась тяга к учебе».

Еще в одной статье рассказывалось о «перекличке квартир» - разновидности конкурса на лучшее жилье. Были отдельные примеры для подражания, но все же общая картина оставалась нерадостной: «В просторных комнатах огромных корпусов грязно, на балконах висят грязные тряпки, лестницы украшены мусорными ведрами. Вонь на лестницах, вонь в квартирах, грязные стены, грязная утварь - вот в какой обстановке живет немало пролетариев „Красного богатыря“».

Этот отрывок напомнил мне другой текст, написанный в 1846 году: «Зато уж про черную (лестницу) и не спрашивайте: винтовая, сырая, грязная, ступеньки поломаны, и стены такие жирные, что рука прилипает, когда на них опираешься. На каждой площадке стоят сундуки, стулья и шкафы поломанные, ветошки развешаны, окна повыбиты; лоханки стоят со всякою нечистью, с грязью, с сором, с яичною скорлупою да с рыбьими пузырями; запах дурной… одним словом, нехорошо» (Достоевский, «Бедные люди»).

Условия быта были тяжелыми, но и условия труда, судя по публикациям заводской газеты, не лучше: халатов не выдают, в раздевалках пропадают вещи, в цехах грязь, нет полотенец. Особенно доставалось начальнику отдела снабжения т. Рабиновичу. Здесь он не отреагировал на критику, там чего-то не выдал, тут пообещал и не сделал. «Я просил серые брюки, а мне выдали белые. На что мне белые брюки, если я вожусь с навозом?» - жалуется один из рабочих. А другой констатирует: «Месяц назад т. Гутовский дал т. Рабиновичу распоряжение купить для нас плащи. Но этого распоряжения Рабинович до сих пор не выполнил».

А уж столовая номер 17 - просто притча во языцех: огромные очереди, грязь, вместо восьми блюд, указанных в меню, всего два: суп непонятно из чего и знаменитый гуляш из хрящей и костей (и это на комбинате, где полно мяса!). А на все замечания сотрудники столовой отвечают: «Не нравится? Идите в столовую номер один».

Или вот - прекрасное начинание - бесплатное бритье рабочих комбината в специальной парикмахерской. Но, видимо, неудачное: всего два мастера, большие очереди, и, кроме того, бесплатно они брить не хотят. То есть, может, и побреют (раньше бритье стоило 75 копеек), но потом освежат одеколоном за 95 копеек. А кто не хочет освежаться, того отказываются брить.

Интересна заметка заведующей библиотекой о том, что читают рабочие. Одна работница берет в основном французскую литературу: Мопассана, Флобера, Ромена Роллана. Другие выбирают русскую классику: Толстой, Чехов, Пушкин. Читают и советскую литературу, и учебники по истории партии.

По отношению к литературе сотрудники комбината выступают не только как потребители, но и как требовательные критики. Рабочие комбината обсуждали роман «Мясо» Беляева и Пильняка, который был опубликован в журнале «Новый мир» в 1936 году. «Роман, естественно, возбудил большой интерес на нашем предприятии, так как книга написана на знакомую, близкую нам тему». Впрочем, роман разругали в пух и прах.

Некоторые рабочие и сами сочиняли - вот, например, стихотворение мастера убойно-разделочного цеха Георгия Резвова «Дырки»:

Осознание вины материализуется в виде сюрреалистического кошмара:

Во сне герой понял свою ошибку и сообразил, что надо делать, чтобы не портить шкуры.

И вот счастливый конец:

Стихотворение «Дырки» знал весь комбинат.

Сон Федотыча явно не случаен. Если внимательно прочитать газету, обнаружишь, что значительная часть материалов посвящена животным. Это вполне закономерно: для мясокомбината нужен скот, свиньи и коровы должны быть в хорошей форме, чтобы из них могла получиться вкусная колбаса.

И животные, и люди вовлечены в Систему. Границы между ними довольно условны. И те, и другие выполняют определенные функции в процессе производства: разница лишь в том, что одни, в конце концов, съедают других, но это, возможно, и не конец цикла. Система вполне может пожирать людей.

Образы очеловеченных животных в заводской прессе встречаются не реже, чем в заводской поэзии. Вот, например, удивительная статья с почти басенным заголовком «Овцы в гостях у свиней»:

«Сплошь и рядом можно видеть, как рабочие ходят, предположим, по клеткам свиней и выгоняют из них залезших туда овец. Не всегда эти переходы животных из одной клетки в другую кончаются благополучно. Овцы, например, более слабые, чем свиньи, немало терпят от них преследований. Но хорошо еще, что овца отделывается до прихода рабочего двумя-тремя укусами. Иногда случается хуже. Часто животные, перелезая из клетки в клетку, застревают между брусьями. На глазах у бригады одна свинья, пролезая между брусьями кормушки, безнадежно застряла и могла быть задушенной».