Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Двое мужчин вели долгие беседы. Катрин часто присутствовала при этом, но умирала от скуки, потому что, в отличие от Гарена, ничуть не интересовалась ни чудесами медицины, ни опасной и тонкой наукой о ядах. Маленький мавр-лекарь был для своего времени блестящим практиком, но еще более выдающимся токсикологом.

Наконец настал день, когда принцессы – Маргарита и Анна – покинули со своей свитой Дижон. Длинная вереница лошадей, иноходцев, фур и нагруженных сундуками мулов под защитой мощного вооруженного эскорта, с которым не смогли бы справиться никакие грабители, пересекла границу города у Порт-Гийом в последние дни марта. Очень скоро крепостные стены и фантастический рисунок башен и колоколен, делавший Дижон похожим издали на лес из копий, исчезли из виду.

Веселости, обычно свойственной подобным экспедициям, на этот раз не было и в помине – Катрин заметила это без всякого удивления. Здоровье герцогини Маргариты в последние недели сильно ухудшилось, и, к своему глубокому сожалению, она не смогла сопровождать дочерей. Ее заменяла графиня Эрменгарда.

Уверенно сидящая в седле, укутанная в огромную темно-красную шубу на рыжей лисе, графиня ехала рядом с Катрин. Обе молчали, предпочитая любоваться пробивающейся на ветвях свежей зеленью, вдыхать утренний воздух и наслаждаться солнцем. Солнцем, которое так редко проникало на узкие, извилистые и зловонные городские улицы… Катрин всегда любила путешествовать, пусть даже совсем недолго, а эта поездка напоминала ей другую, прошлогоднюю, такую богатую событиями поездку с дядюшкой Матье.

Что до графини Эрменгарды, то она тоже любила путешествовать, но вовсе не по тем причинам, что ее юная спутница. Если не считать жгучего любопытства, вообще ей свойственного, то самым главным для нее в путешествиях была возможность, пустив лошадь тихим шагом по бесконечной дороге, удобно устроившись в седле, спокойно спать, приобретая за время этих сиест на открытом воздухе отличное самочувствие и зверский аппетит.

Герцог Бургундский поджидал сестер в Амьене, где должна была быть отпразднована двойная помолвка – плод многомесячных переговоров с английским регентом и герцогом Бретонским. Этот епископальный центр, в целом нейтральный, был выбран, чтобы не огорчать герцога Савойского, поскольку переговоры, шедшие под его покровительством, нельзя было считать неудавшимися. А кроме того, епископ Амьенский был предан герцогу, и тот чувствовал себя в его землях как у себя дома.

К тому моменту, когда после малоинтересного путешествия через разоренную Шампань кортеж наконец-то достиг Соммы, от графини уже нельзя было услышать ничего, кроме коротких восклицаний, становившихся все более надменными по мере продвижения вперед. Неудивительно: на всем пути следования роскошной кавалькады попадались лишь истощенные, в лохмотьях мужчины, женщины и дети с волчьими взглядами и впалыми щеками.

Везде англичане и бродяги, везде нищета, страх, ненависть. Заканчивающаяся зима была ужасной. Голод, вызванный тем, что урожай был разграблен или сожжен на корню, опустошал мили и мили территории, уничтожал целые народы. Если даже от деревень оставалось что-то, кроме обугленных бревен, то они были пусты. Это путешествие, такое радостное для Катрин во время продвижения по Бургундии, стало постепенно настоящим кошмаром. Сердце ее сжималось, и она закрывала глаза, чтобы не видеть, как вооруженные люди из эскорта грубо отталкивают копьями группы несчастных, просящих милостыни. Однако всякий раз, как это происходило, принцесса Анна с негодованием вмешивалась и сурово выговаривала солдатам за их жестокость. Ее благородное сердце при виде такой страшной нищеты переполняла жалость, и она неустанно подавала, подавала снова и снова, отдавала все, что могла, оставляя за собой светящийся след нежности и сочувствия. Если бы Гарен почтительно, но твердо не противостоял этому, она раздала бы по дороге тридцать тысяч золотых экю, которые везли мулы, – часть своего приданого, составлявшего сто тысяч золотых экю, которое должен был после свадьбы получить английский герцог. Это приданое вызывало у мадам Эрменгарды гнев, который она вынуждена была скрывать.

– Что ему еще нужно, этому хапуге? – начала она поверять свои тайные мысли Катрин, едва завидев вдали стены Амьена. – Он получает удовольствие от того, что душит Францию, которую он занял совершенно незаконно. Он берет в жены самую нежную, самую красивую, лучшую из наших девушек, и он еще требует золота! Он, который должен всю жизнь стоять на коленях, целовать пыль у ее ног и благодарить небо за милость, которую оно ему послало! Я, честно говоря, лопаюсь от бешенства – от бешенства, слышите, – когда я вижу, как наш герцог протягивает руку вечному врагу королевства и отдает ему собственную сестру…

– Я думаю, ему очень хочется отомстить королю Карлу. Он его так ненавидит.

– Он хочет отомстить, но еще больше он хочет занять его место, – проворчала графиня. – Это вероломство со стороны подданного, пусть даже он и принц и не хочет думать о том, что он подданный. Законы чести едины для всех!

Улыбка мелькнула на губах Катрин, высушенных поднявшимся ледяным ветром, который гнал облака к башням Амьена.

– Такие слова опасно говорить, графиня, и, может быть, опасно слушать, ведь если герцог узнает… – сказала она лукаво, но толстая дама вдруг бросила на нее такой гордый и прямодушный взгляд, что девушка почувствовала, что краснеет.

– Ему известен мой образ мыслей, мадам Катрин. Женщина моего ранга не опускается до того, чтобы скрывать их, даже перед лицом герцога Бургундского. То, что я сказала вам, я так же спокойно скажу и ему!

Катрин не могла не прийти в восхищение. Громогласная, тучная, даже несколько комичная, Эрменгарда принадлежала тем не менее к великому и прекрасному роду, и это всегда было заметно, несмотря на жир, несмотря на любые эксцентричные выходки. Ее величие, ее благородство были инстинктивными и перевешивали маленькие человеческие странности. Она могла быть и верным другом, и опасным врагом. Лучше быть на ее стороне.

В Амьене принцессы отправились к брату. Он ждал их во дворце епископа. Свита разместилась в предназначенных для нее домах. Эрменгарда, естественно, сопровождала тех, кому заменяла в поездке мать, а Катрин с мужем расположились в ближайшем к большому белому кафедральному собору доме, задние окна которого выходили на тихий голубой канал. Этот маленький, но удобный дом принадлежал одному из самых крупных городских суконщиков, с которым у Гарена были давние тесные деловые связи. Сначала Гарен послал туда своего мажордома Тьерселена с лакеем, секретарем и служанками Катрин, которых возглавляла Сара. Под надежной охраной они доставили большую часть вещей, и, войдя в дом суконщика, Катрин не могла не признать, что все устроено как нельзя лучше. В каминах горел огонь, спальня была прелестна – вышитые драпировки, приготовленная постель, а на столе в расписном фаянсовом горшке – фиалки… Ужин был накрыт в главной комнате.

То, что их поселили в этом, пусть даже относительно скромном домике, было редкой привилегией в перенаселенном городе, где любую постель оплачивали золотом. Многочисленные свиты герцогов Бретонского и Бэдфордского, графов де Ришмона, Солсбери и Суффолка наводнили Амьен. Многие горожане были вынуждены ютиться в одной комнате с семьей и слугами, чтобы предоставить место этим, в основном грубым и надменным людям, всем этим сеньорам, прибывшим сюда, чтобы встретиться с герцогом Филиппом. Дома были украшены гербами, развевались флаги. Бретонские хвосты черных горностаев на серебряном поле были вывешены на всех домах к востоку от дворца епископа, а окровавленные колья графа де Фуа – в западном квартале. Юг принадлежал алым розам Ланкастера, герцога Бэдфордского. Английский регент с подкреплением из графов Солсбери и Суффолка занимал полгорода. Бургундцы скопились на севере, а слуги епископа Амьенского разместились там, где смогли устроиться.

Несмотря на усталость, Катрин долго не могла уснуть. Всю ночь в городе пели, кричали, трубы звучали так громко, что дрожали дома. Шла подготовка к великолепному празднеству, обещанному герцогом Филиппом. А кроме того, к этому оглушительному шуму за окном добавлялась и нервозность. Вечером Гарен побывал в епископском дворце по приглашению своего хозяина. Вернувшись, он вошел к жене, которая только что легла и болтала с Сарой, пока та чистила ее пропыленную за день одежду.

55
{"b":"3154","o":1}