– С чего вдруг тебе так понадобилась его жизнь? – спросил Ландри не без ревности.
– Не знаю, – простодушно ответила Катрин. – Но если его убьют, мне будет невыносимо горько. И я буду плакать, очень сильно… и очень долго…
Она говорила негромко, спокойно и так уверенно, что Ландри в очередной раз почувствовал: нет, ему ее не понять. И все-таки он знал: он сделает все, о чем бы Катрин ни попросила, проглотит любую ее отраву, как бы она ни была горька. Но что в реальности представляли собой три коротеньких слова, так легко спорхнувшие с губ девочки: надо освободить пленника? Освободить значило отбить у отряда алебардников, который сразу же окружил его за воротами замка, отбить у толпы, которая сопровождала его, отбить у Кабоша и Денизо, которые одним ударом могли прихлопнуть Ландри, и Катрин в придачу. Но предположим, они все-таки его отбили, его еще надо было спрятать во взбунтовавшемся городе, который охотился за такими, как он. Нужно суметь вывести его из бушующего Парижа, пройти сквозь запертые ворота, через запертые мосты и перекрытые цепями улицы, мимо стражников, избежать расспросов и допросов. Ландри решил, что задача эта не под силу даже самому ловкому из ловкачей-мальчишек, к каким он себя причислял.
– Они ведут его в Монфокон, – размышлял он вслух. – Дорога долгая, но не бесконечная. Времени у нас в избытке. Нас с тобой двое, а там вооруженный отряд. Как ты думаешь с ним управиться?
– Пойдем за ним следом! – настаивала Катрин. – А там видно будет!
– Хорошо, пойдем, – со вздохом сказал Ландри, беря Катрин за руку. – Только не вини меня, если у нас ничего не получится.
– Ты попробуешь, да? Ты всерьез решил попробовать?
– Да, – буркнул паренек. – Но беру я тебя с собой в последний раз, иначе в следующий раз мне придется брать в одиночку Бастилию!
Но Катрин уже сорвалась с места и бежала вдогонку за зловещей процессией, которая благодаря многолюдью двигалась, к счастью, не так уж быстро.
Добежав бегом до улицы Сен-Дени, Ландри с Катрин едва дышали, но были счастливы, что все-таки догнали кортеж Монсальви. Кортеж этот не раз останавливался, пропуская громко орущие и распевающие песни ватаги: одни из них направлялись к Бастилии, желая присоединиться к толпе, что осадила крепость, другие шествовали к отелю д'Артуа, резиденции герцога Бургундского на улице Моконсей.
Катрин и Ландри присоединились к кортежу в тот самый миг, когда он в очередной раз остановился. Остановил его палач Капелюш: Кабош прихватил Капелюша по дороге, а теперь Капелюш заметил монаха-августинца и уговаривал его проводить процессию до места казни, чтобы осужденный мог перед смертью примириться с Господом. Монах дал уговорить себя с большим трудом, да и согласился он скорее всего из страха. Кортеж вновь двинулся в путь, монах шел рядом с осужденным и вполголоса читал молитвы.
– Нам везет, – шепнул Ландри, – хорошо, что его ведут пешком. Если бы им пришло в голову тащить его в виде чучела или посадить на тележку, надеяться было бы не на что.
– Ты что-то придумал?
– Похоже на то. Скоро стемнеет, и, если я найду то, что нужно, может, что-то и получится. Однако подумай, где его спрятать…
К ним присоединилась веселая компания школяров с девицами, которым тоже захотелось полюбоваться казнью, и Ландри из осторожности умолк. Осторожность явно излишняя: девицы и школяры, просадив все, что было, в кабаке, были совершенно пьяны и орали во всю глотку песни, шатаясь от стены к стене.
– Лучше всего, – прошептала Катрин, – поместить его у нас в погребе под домом, в нем есть окошко на реку. Надолго, конечно, не получится, но для начала…
Ландри подхватил и стал продолжать. Катрин дала ему возможность реально представить себе предстоящее, и теперь он мог раздумывать над этим дальше.
– Ночью я украду лодку и подплыву к твоему дому. Он спустится по веревке в лодку, и мы поплывем вверх по реке до Корбеи, где стоит лагерем Бернар д'Арманьяк. Я высажу его на отмели. Придется перебраться через цепи, что натянуты между Турнель и островом Лувио, но ночи сейчас безлунные. Согласись, большего мы сделать не можем. А если сделаем это с божьей помощью, то большего и не надо.
Вместо ответа Катрин молча пожала руку Ландри. Затеплившаяся надежда взволновала ее до глубины души. Очень скоро и впрямь стемнело. Там и здесь загорались факелы. Пляшущее пламя выхватывало выступы домов, пестрые вывески, свинцовые переплеты окон, багровые лица прохожих. Толпа гомонила все громче, ее пьяный веселый шум, верно, был странен идущему на смерть узнику. Ландри заметил наконец то, что искал, и по его лицу расплылась широкая довольная улыбка.
– Ну вот, – сказал он, – думаю, что в суматохе нам улыбнется удача…
Ангел-спаситель, на которого они возлагали столько надежд, принял на этот раз облик большущей упитанной свиньи, что появилась из-за угла улицы Прешер и искала капустные кочерыжки. Свинка принадлежала пастве монастыря Сент-Антуан. Целыми днями важный монах прогуливал пару этих почтенных животных по Парижу, и они очищали помойки, расправляясь со всевозможными отбросами. Собственно, они были единственными мусорщиками Парижа.
Как и все ее сестрицы, толстуха была в эмалевом ошейнике с голубой буквой «тау» – эмблемой святого Антуана. Желая насладиться кочерыжкой, свинка выбрала угловой дом и остановилась у стены. Ландри выпустил руку Катрин.
– Недалеко и вторая свинья! Иди дальше без меня! Встретимся у монастыря Христовых Невест. Все осужденные останавливаются там ненадолго, монахини угощают их стаканчиком вина, тремя кусочками хлеба и позволяют поцеловать распятие, что стоит возле церкви. Стража следит там за ними не слишком внимательно. Этим я и постараюсь воспользоваться. А ты жди и будь готова бежать со всех ног в ту же секунду!
Ландри говорил и все поглядывал на свинью. Она схрупала кочерыжку и затрусила обратно к улице Прешер, где ее дожидались товарка и монах-пастух. Катрин увидела, как Ландри бросился вслед за свиньей и они исчезли в потемках улицы. Катрин пошла дальше. Только теперь поняла она, как невероятно устала, может быть, потому, что она осталась одна, без Ландри, без его успокаивающей силы. Ноги у нее болели, ныли, деревенели. Но вот факел невдалеке вспыхнул ярче, и в потемках засветились светлые волосы Мишеля. Катрин вдруг почувствовала необычайный прилив мужества. Усталые ее ноги будто сами собой зашагали быстрее, вот она уже догнала толпу, вот стала потихоньку пробираться вперед.
Трудное, тяжелое занятие: никто не хочет уступать другому место, все злятся, толкаются. Но что такое толкотня по сравнению с тем странным, необычайным чувством, что вело Катрин вперед? Вскоре она уже видела перед собой спины алебардников. А дальше, между спинами в кирасах, виднелась стройная, высокая фигура пленника. Спокойно и не спеша шел он, высоко подняв голову, и столько в нем было благородной гордости, что Катрин задохнулась от восхищения.
На ходу она читала про себя все молитвы, какие только знала, горько жалея, что не знала их столько, сколько набожная Лоиза: у Лоизы были молитвы на все случаи жизни ко всем святым и угодникам.
Вскоре они подошли к монастырю Христовых Невест. Двенадцать монашек в черных рясах и белых нагрудниках выстроились на ступенях лестницы по обеим сторонам от абатиссы с пасторским посохом в руках. Одна из монашек держала в руках оловянное блюдо с хлебом, другая – кувшинчик и кубок. Стража остановилась перед монашками. Сердце Катрин остановилось тоже. Вожделенный миг… Но она нигде не видела Ландри.
Капелюш намотал на руку веревку, которой был связан Мишель, и собрался подвести его к часовне. Люди потеснились, давая им пройти, и вдруг оглушительный визг повис в воздухе. Из проулка, дико визжа, выскочили две свиньи и понеслись прямо на стражников. Они летели с нездешней силой, и вот уже четверо алебардников барахтаются на дороге, глотая пыль. На хвостах у свиней пылает пакля, доводя их до исступления, до безумия. Они сшибают людей с ног, один роняет факел, другой обжигается. В суматохе и панике никто не замечает, что следом за свинками доброго святого Антуана в толпу замешался Ландри с ножом в руке, что он перерезал веревку и потащил пленника в узкий темный проход напротив монастыря. Самые отважные в толпе были заняты поимкой свиней, остальные бежали, падали, вставали и потирали ушибленные места. Одна Катрин отдала должное мужеству, быстроте и смекалке Ландри и бросилась следом в тот же узкий черный проулок, увязая в грязи, спотыкаясь о камни, но с каким-то радостным ужасом в душе.
