В углублении двери куча тряпья зашевелилась и с глухим смехом устремилась вслед перепуганной Катрин. Девушка побежала еще быстрее, стараясь не оглядываться. Но, не видя, куда она наступает, Катрин поскользнулась на куче гниющих отбросов, ухватилась руками за липкие камни и прижалась к стене, едва дыша и закрыв глаза… Преследователи настигли ее…
Она снова почувствовала руки на своей талии, зловоние ударило в нос. Человек был очень высоким, он закрывал от нее небо.
– Ну, – хрипло прошептал он, – мы очень торопимся? Куда это мы так бежим – на свидание?
Как только человек заговорил, он перестал казаться страшным призраком, и Катрин немного пришла в себя.
– Да, – пролепетала она слабым голосом. – Да… меня ждут.
– Подождут. А я не могу ждать… Ты пахнешь молодостью, чистотой… Ты, должно быть, милашка… Ммм! Какая нежная кожа!
Катрин было до тошноты противно, но она ничего не могла поделать. Руки незнакомца, быстро ощупав ее шею и грудь, задержались там, где кончалась косынка. От человека несло винным перегаром, гнилью, у него были жесткие руки. Эти руки как раз ухватились за вырез платья и потянули вниз, когда откуда-то снизу раздался насмешливый голос:
– Эй, кум, потише!.. Я тоже ее приметил!.. Давай на пару!..
Гигант, державший Катрин, от удивления разжал руки и повернул голову; у него вырвалось глухое ворчание. Позади него стояла куча тряпья, ожившая на глазах у Катрин, – короткая, приземистая тень с неровными краями: человек был одет в лохмотья. Катрин почувствовала, как мускулы гиганта напряглись, он собрался ударить, но тот, другой, продолжал:
– Ну, Драчун, успокойся!.. Ты же знаешь, Жако Морской будет недоволен, если ты наставишь синяков его лучшему другу. Поделись девочкой… Уверяю тебя – там есть за что подержаться. Ты же знаешь: я вижу в темноте не хуже кошки.
Бродяга снова заворчал, но не стал спорить. Он только крепче прижал к себе добычу и сказал:
– А, это ты, Побирушка!.. Иди своей дорогой, девочки – это не для тебя.
– Да что ты! Я, конечно, золотушный и кривобокий, но в постели не хуже других… Отведи девочку к дому на берегу Сюзона. Там, под аркой, мы ее разденем. Жако всегда говорит, что нельзя судить о девочке, пока у нее хоть одна тряпка осталась на теле… Ну пошли!..
Он говорил повелительно, как хозяин, и, без сомнения, Драчун должен был послушаться. Но Катрин, при которой два раза назвали имя короля нищих, несмотря на свой страх, решила действовать. Ничего не могло быть хуже участи, ожидавшей ее в лапах этих бандитов.
– Вы говорили о Жако, – она старалась, чтобы ее голос звучал твердо. – Я шла к нему, а вы меня задерживаете…
Руки колосса немедленно разжались, второй бродяга тем временем приблизился и с удивительной для такого корявого создания силой вырвал девушку из рук Драчуна.
– Что тебе делать у Жако? Ты не из его девочек. Они все сейчас на работе.
– Я должна его видеть! – чуть не плача, воскликнула Катрин. – Это очень, очень важно! Если вы из его людей, умоляю, проводите меня к нему.
После недолгого молчания Побирушка с откровенным сожалением вздохнул.
– Это меняет дело! Если ты идешь к Жако, мы должны тебя отпустить. Но это очень обидно. Ну, Драчун, иди сюда – надо проводить эту девственницу… ведь это так, а, девчушка? Это заметно, иначе ты не стала бы поднимать шум из-за такого пустяка – дать побаловаться двум честным бродягам.
Слишком взволнованная, чтобы отвечать, Катрин пошла дальше в сопровождении этих двоих, все еще остававшихся для нее безликими тенями. Она больше не боялась, смутно понимая, что до дома их повелителя не встретит опасности, что эти два бандита охраняют ее. Огромная тень одного тяжело плыла с одной стороны, а с другой – подскакивала на неровной земле вторая тень.
Спускаясь, извиваясь между домами, улочка превратилась в проход между высокими стенами двух садов, в конце которого возвышалась странная, на первый взгляд бесформенная постройка, состоявшая из двух причудливо соединенных домов. За ставнями горел огонь. Женский голос пел, или скорее бормотал нараспев, что-то на незнакомом языке.
По мере того как они приближались к дому, голос звучал все отчетливее. Иногда он поднимался до невыносимо пронзительной ноты, затем, оборвавшись, снова звучал хрипло и глухо. Рядом с собой Катрин услышала странный скрежещущий смех Побирушки:
– Ха-ха!.. У Жако сегодня праздник… тем лучше…
Когда они оказались у двери, от дома отделилась тень, блеснуло оружие.
– Пароль, – произнес надменный голос.
Побирушка ответил, и часовой пропустил их.
Дверь открылась, и они вошли в знаменитый кабачок Жако, место встречи всех дижонских подонков. Честные горожане говорили о нем намеками, крестясь в священном ужасе. Они не могли понять, как можно было допустить существование этого приюта греха.
Любая дама Дижона должна бы упасть в обморок, узнай она, что порой под покровом ночи ее почтенный супруг проскальзывает в этот проклятый дом, чтобы купить ласки доступной красотки. Но Жако Морской умел выбирать своих девочек. Хороший торговец, он умел угодить покупателям…
В первый момент Катрин ничего не разглядела среди вихря резких красок. Ее оглушили крики и музыка, но они тут же смолкли, таким странным показалось появление этой красивой, бледной и растрепанной девушки, вошедшей с двумя зловещего вида спутниками. Тогда Катрин увидела большую комнату с низкими сводами, куда вели несколько каменных ступеней. В глубине был огромный камин, где жарились на вертелах сразу три барашка, все скамьи у засаленных деревянных столов были заняты. В дальнем углу поднималась, исчезая за потолком, деревянная лестница. Посетители являли собой пестрое зрелище: пьяные солдаты вперемежку с молодыми людьми, студентами и подмастерьями, пришедшими развратничать. У очага две старухи были заняты стряпней. Повсюду, на скамьях, на коленях у пьющих, даже на столах среди винных луж, сидели девушки в расстегнутой одежде или совсем голые. Их тела выделялись бледными пятнами в дымном полумраке. Пламя масляных светильников и очага, танцуя, бросало атласные блики на смуглую или белую кожу, заставляя рубиновым светом гореть пьяные рожи.
На минуту прервавшись, вакханалия возобновилась, не успели Катрин и ее спутники сойти по лестнице в комнату. Снова начались танцы, послышались крики. Темнокожая, с тяжелой грудью девушка, забравшись на стол, сладостно извивалась среди леса протянутых рук. Катрин показалось, что она в аду, и девушка в ужасе закрыла глаза.
Из глубины ее памяти вставали похожие картины.
Большой Двор Чудес, куда она попала, когда пряталась в лачуге Барнабе. Но тогда, ребенком, она лишь удивилась и испугалась, а теперь ее возмущало и оскорбляло странное нечистое удовольствие, испытываемое ею.
Женщина, которая пела прежде, начала другую песню, и низкий, хриплый, тоскливый звук ее голоса заставил Катрин открыть глаза. Эта женщина, одетая в огненного цвета атлас, с золотыми цехинами в волосах, сидела на лестнице, окруженная толпой мужчин. Склонившись к ней, ей аккомпанировал на лютне музыкант. Она пела, закрыв глаза, обняв руками колени, и Катрин почти не удивилась, узнав ее, – это была ночь сюрпризов. Эта женщина была Сара…
Она не видела Катрин, а если бы и видела, это ничего не меняло – насколько девушка могла судить, цыганка была пьяна. Но вино лишь помогло цыганке забыть окружающий мир и перенестись мысленно к своему далекому племени, к кочевой жизни. Катрин слушала, завороженная. Сара часто пела, баюкая ее, особенно в начале их изгнания, в Бургундии, но никогда ее голос не звучал так глухо и страстно, в нем не было этой невыносимой боли…
Сара была неузнаваема – Катрин видела, что в ней проснулась дикая девочка, ребенок, родившийся где-то на далеком Кипре, в повозке кочевника. Катрин не смущало, что она проникла в тайну исчезновения цыганки, что она нашла Сару в этой подозрительной таверне, укрощающей своим волшебным пением зверей в человеческом обличье, подданных Жако Морского.
