— Я разве говорил о деньгах? У меня так много денег, что они для меня ничего не значат. В вашем случае я имел в виду совсем другую плату.

— Ну, не надо, не надо, Барт Уинслоу! Вы притащили меня за город. Вы что же, захотите теперь заниматься любовью на траве? Или это мечта всей вашей жизни — заниматься любовью с бывшей балериной? Я не раздаю такие призы и не плачу таким образом. Да и что в вас, собственно, такого привлекательного: просто карманная собачка на коленях у избалованной, испорченной богатой женщины, которая может купить все, что пожелает, в том числе молодого мужа! Просто удивительно, как это она до сих пор не вдела вам в нос кольцо, чтобы вы всегда были подле нее, сидели у ее ног с просящим видом!

И тут он с силой и резко схватил меня и прижался губами к моим губам с такой яростью, что мне стало больно. Я отбивалась кулаками, колотя его по рукам, пытаясь высвободить голову от него, но куда бы ни двигала я головой, вправо или влево, вверх или вниз, я не могла уйти от его поцелуя, настойчиво раздвигавшего мои губы языком. Тогда, осознав, что мне не вырваться из его стальных объятий, я, помимо своей воли, обвила его шею руками. Мои предательские пальцы погрузились в его густую темную шевелюру, и этот поцелуй, казалось, длился целую вечность, пока мы оба не задохнулись от охватившего нас жара, и тогда он отшвырнул меня от себя с такой злостью, что я едва не упала со скамейки.

— Ну что, маленькая мисс Маффет, теперь вы по-прежнему назовете меня карманной собачкой? Или вы теперь Красная Шапочка, повстречавшая Серого Волка?

— Отвезите меня домой!

— Я отвезу вас, но только после того, как получу нечто большее, чем вы только что мне дали.

Он сделал рывок вперед в попытке опять схватить меня, но я успела вскочить и уже бежала к его машине, чтобы забрать свою сумочку, где у меня лежали маникюрные ножницы, которыми я приготовилась его встретить.

Он ухмыльнулся, протянул руку и вырвал их у меня.

— От них будет противная царапина, — издевался он. — А я не люблю царапин, разве что на спине. Когда я выпущу вас, вы получите назад свои крошечные ножнички.

Перед моим домом он протянул мне ножницы.

— Теперь можете делать самое худшее. Выколите мне глаза. Проткните мне сердце, вы и на это способны. Ваш поцелуй — это начало, но я все еще требую полной платы.

Спустя несколько дней ранним воскресным утром я разогревалась у балетного станка в своей спальне. Мой маленький сынишка с серьезным видом пытался повторять за мной. Было трогательно наблюдать за ним в зеркало, которое я передвинула от шкафа к станку.

— Я танцую? — спросил Джори.

— Да, Джори. Ты танцуешь!

— Я хорошо танцую?

— Да, Джори. Ты великолепен!

Он засмеялся, обхватил меня за ноги и снизу заглянул мне в лицо с выражением полного восторга, какое бывает только на детских мордашках: в его глазах было все удивление жизнью, радость познания нового, которое происходит каждый день.

— Я люблю тебя, мамочка! — Мы говорили это друг другу по десять и больше раз на дню. — У Мери есть папа. Почему у меня нет папы?

Это было действительно больно.

— И у тебя был папа, Джори, но теперь он на небесах. Но может быть, когда-нибудь мамочка найдет тебе нового папу.

Он улыбнулся, потому что ему было приятно это слышать. Папы занимали немалое место в его мире, ибо у всех детей были папы, у всех, кроме Джори.

И тут я услышала звонок в дверь. Знакомый голос позвал меня по имени. Крис! Он уже вошел в дом, а я спешила ему навстречу в своих синих трико и балетных тапочках. Наши глаза встретились. Не говоря ни слова он протянул руки, и я не раздумывая бросилась к нему, но, хотя он хотел поцеловать меня в губы, я подставила ему только щеку. Джори дергал его за серые фланелевые брюки, горя желанием взлететь вверх в сильных мужских руках.

— Как мой Джори? — спросил Крис, расцеловав его в обе пухлые розовые щечки. Мой сынишка смотрел на него широко распахнутыми глазами.

— Дядя Крис, ты мой папа?

— Нет, — ответил он угрюмо, ставя Джори на ноги, — но мне бы хотелось иметь такого сынка.

При этих словах я неловко повернулась, так чтобы он не мог видеть моих глаз, после чего я спросила, что он здесь делает, в то время как ему следовало бы быть со своими больными.

— У меня свободные выходные, и я подумал, почему бы не провести их с вами, если ты позволишь, конечно.

Я слабо кивнула, думая совсем о другом, кто тоже мог бы нагрянуть на эти выходные.

— Я вел себя очень хорошо, как только может врач, живущий при клинике, и вот мне предоставлен свободный выходной, безо всяких дежурств.

Он одарил меня одной из своих самых обезоруживающих улыбок.

— Что-нибудь слышно от Пола? — спросила я. — Он появляется намного реже, чем раньше, да и пишет мало.

— Он в отъезде на очередной медицинской конференции. Я думал, он поддерживает связь с тобой. Он чуточку сделал ударение на «с тобой».

— Крис, я беспокоюсь за Пола. Не в его правилах не отвечать мне на письма.

Он рассмеялся и опустился в кресло, а затем взял Джори на колени.

— Возможно, милая сестрица, ты наконец встретила мужчину, который может устоять перед тобой.

Я не знала, что сказать на это и куда девать свои руки и ноги. Я села и уставилась на пол, чувствуя на себе долгий, испытующий взгляд Криса. Не успела я об этом подумать, как он спросил:

— Кэти, а что ты делаешь здесь, в горах? Что ты задумала? Уж не хочешь ли ты отбить Барта Уинслоу у нашей матушки?

Я резко подняла голову и встретилась с его прищуренными голубыми глазами. Я почувствовала, как у меня от сердца пошла горячая волна.

— Не смей допрашивать меня, как десятилетнюю безмозглую девчонку. Я делаю то, что должна делать, как и ты.

— Конечно. Я знаю это, я мог и не спрашивать. Тебя насквозь видно. Я знаю, чем ты живешь и каков ход твоих мыслей, но оставь ты Барта Уинслоу в покое! Он никогда не бросит ее ради тебя! У нее миллионы, а у тебя — только твоя молодость. Он волен выбирать из тысяч молодых женщин, почему он должен выбрать именно тебя?

Я ничего не сказала, только ответила на его сердитый взгляд уверенной улыбкой, заставившей его вспыхнуть, а затем отвернуться. Я чувствовала себя подлой и жестокой, мне было стыдно.

— Крис, не будем ссориться. Давай останемся друзьями и союзниками. Ты и я — вот все, что осталось от нас четверых.

Его глаза, изучающие меня, потеплели.

— Я только сделал попытку, как всегда, — он огляделся по сторонам, затем снова посмотрел на меня. — В клинике я живу в комнате вдвоем с еще одним врачом. Было бы здорово, если б я мог жить здесь с тобой и Джори. Как когда-то — только мы.

При этих словах я вся напряглась.

— Но тогда тебе пришлось бы каждый день ездить так далеко. И ты не мог бы работать по вызовам. Он вздохнул.

— Знаю. Тогда, как насчет выходных? У меня через раз выпадает свободный уикенд. Это не слишком будет тебе мешать?

— Да, это будет мне мешать. У меня есть своя жизнь, Кристофер.

Я наблюдала, как он закусил нижнюю губу, прежде чем выдавить из себя улыбку.

— Ну хорошо, будь по-твоему… Делай, что ты должна делать, надеюсь на Бога, тебе не придется потом сожалеть.

— Может быть переменим тему? — Я подошла к нему и крепко обняла. — Будь умницей, принимай меня, как я есть — упрямой, как Кэрри. Что бы ты хотел на ланч?

— Я еще не завтракал.

— Тогда пусть это будет первый и второй завтрак вместе.

После этого день прошел быстро.

В воскресенье утром он явился к завтраку, настроившись на свой любимый омлет с сыром. Слава богу, Джори был всеяден. Помимо своей воли я подумала о Крисе, что из него вышел бы хороший отец для Джори. Казалось так естественно, что он сидит с нами за столом, как когда-то,.. и мы с ним играем в родителей. Изо всех сил. А ведь мы сами только дети.

После завтрака мы неторопливо прогуливались по лесу, по всем тем тропинкам, где я каждое утро бегала трусцой. Джори ехал верхом на плечах у Криса. Мы смотрели на мир, простиравшийся сразу за стенами Фок-сворт Холла, смотрели на все те места, которые были недоступны нашим взорам, когда мы сидели на крыше или в своем чердачном плену. Теперь мы стояли вместе, дивясь на огромный дом.