Но настанет день, и я ей отплачу. Причем так, что меня это не заденет. Это будет больше, чем разбитое зеркало, гораздо, гораздо больше.

Обязанности врача и сами пациенты порушили множество моих планов. В тот знаменательный день я пропустила балетный класс и сразу после школы помчалась домой. Хенни я застала на кухне, она трудилась над ужином, меню которого было составлено мной и состояло из любимых блюд Пола. Мясо по креольски с креветками, крабами, рисом, зеленым перцем, луком и грибами — столько всего, что я замаялась отмеривать чайные ложки того и этого. Потом грибы и овощи надо было тушить. Вряд ли я еще раз согласилась бы готовить такое затейливое блюдо.

Едва поставив все в духовку, я принялась печь второй торт из того, что было под рукой, первый не поднялся в середине и не пропекся. Я прикрыла провал толстым слоем глазури и отдала его соседским ребятишкам.

Хенни суетилась вокруг и бросала на меня неодобрительные взгляды.

Когда я уже выкладывала кремом последнюю розочку, прибежал с черного хода Крис с подарком в руках.

— Я не опоздал? — спросил он, переводя дыхание. — Я могу пробыть только до десяти, мне надо успеть на вечернюю перекличку.

— Ты как раз вовремя, — сказала я торопливо, мне уже было пора мчаться наверх, принимать душ и переодеваться. — Накрывай на стол, а Хенни доделает салат.

Конечно, накрывать на стол было ниже его достоинства, но тут он безропотно согласился.

Я вымыла голову и уложила волосы крупными локонами, накрасила серебристо-розовым лаком ногти на руках и на ногах. Сделала макияж, используя весь опыт, который я приобрела из долгих бесед с мадам Маришей и разговоров с продавщицами парфюмерных отделов. Теперь, глядя на меня, никто бы не подумал, что мне только семнадцать. Я спустилась с лестницы, купаясь в восхищенных взглядах Криса, завистливых Кэрри и радостных Хенни.

Я быстро переставила все на столе, переложила хлопушки, дудки и смешные разноцветные клоунские шапочки. Крис надул несколько шариков и подвесил их к люстре. Затем мы сели и стали ждать, когда придет Пол и насладится устроенным для него праздником.

Шли часы, а он не приходил, и тогда я стала шагать взад и вперед по комнате, как шагала мама в тридцать Шестой день рождения папы, а он так и не пришел домой — никогда.

Наконец Крису пора было ехать. Кэрри стала зевать и капризничать. Мы покормили ее и отправили спать. Теперь она спала в собственной комнате, обставленной в бордово-красных тонах. Остались только я и Хенни, мы сидели, смотрели телевизор, а жаркое по-креольски остывало и высыхало, салат таял, потом Хенни стала зевать и отправилась спать. Праздник погиб, я осталась одна, ходила по комнате и волновалась.

В десять часов я услышала, как подъехала машина Пола, и он вошел через заднюю дверь с двумя чемоданами, которые брал с собой в Чикаго. Он кинул мне обычное «Привет!» и только потом заметил, как нарядно я одета.

— Эй, — сказал он, осматривая празднично украшенную столовую, — я что, как-то нарушил ваши планы?

Он был настолько необеспокоен своим опозданием на три часа, что я бы его убила, если бы так не любила. Я бросилась на него, так всегда поступают те, кто хочет скрыть правду.

— Что ты забыл на этом медицинском конгрессе? Мог бы и догадаться, что мы что-то готовим к твоему дню рождения. Но ты туда все-таки отправился. Что же ты позвонил и сказал, когда возвращаешься, а сам на три часа опоздал?

— Самолет задержали… — начал объяснять он.

— Я выложилась, пока пекла тебе торт, который получился не хуже, чем у твоей мамы, — перебила его я, — а ты так и не явился!

Я бросилась на кухню и вытащила жаровню из духовки.

— Я голоден, как волк, — извиняющимся тоном сказал Пол. — Если ты не ела, мы можем вместе хоть как-то отметить этот день. Сжалься надо мной, Кэти! Я же не управляю погодой.

Я коротко кивнула, чтобы показать, что слегка ему сочувствую. Он улыбнулся и легко дотронулся до моей щеки.

— Ты выглядишь изумительно, — нежно выдохнул он, — поэтому перестань хмуриться и подавай на стол. Я буду готов через десять минут.

За десять минут он принял душ, побрился и переоделся. Мы сели за длинный обеденный стол, освещенный четырьмя свечами. Я сидела слева от него. Я устроила все так, что мне не нужно было вскакивать то за тем, то за этим. Все необходимое стояло на тележке рядом. Блюда, которые надо было подавать горячими, стояли «а морми-тах, а шампанское остужалось в ведерке со льдом.

— Шампанское — от Криса, — объяснила я. — В последнее время он его полюбил.

Он взял со льда бутылку и взглянул на этикетку.

— Хорошего года. Должно быть, дорогое. Твой брат становится гурманом.

Мы ели медленно, и мне казалось, что каждый раз, когда я поднимаю глаза, я встречаю его взгляд. Он появился такой усталый, замученный, а теперь он заметно посвежел. Его не было две недели, две долгих недели. Пустые недели, в которые так не хватало его присутствия У двери в мою комнату, где я занималась у станка, разминаясь перед завтраком под прекрасную музыку, от которой у меня ныла душа.

Когда ужин закончился, я бросилась в кухню и торжественно внесла великолепный кокосовый торт с крохотными зелеными свечками, вставленными в розочки из алой глазури. Поверху я выписала кремом, как могла аккуратно «С днем рождения, Пол!».

— Ну и как тебе? — спросил Пол, когда свечи были задуты.

— Как мне что? — переспросила я, ставя на стол торт с двадцатью шестью свечами, потому что для меня это был его возраст, возраст, в котором я хотела его видеть.

Я чувствовала себя подростком, которого затягивают зыбучие пески взрослого мира. Мое короткое простое платье было из ярко-алого шифона, на бретельках и очень открытое. Но даже если и удались мои попытки выглядеть умудренной, у меня все плыло перед глазами, пока я пыталась играть роль соблазнительницы.

— Мои усы, ты ведь заметила? Ты на них полчаса смотрела.

— Очень мило, — выдавила я, став примерно одного цвета с платьем. — Тебе идет.

— С того самого дня, как вы приехали, ты постоянно намекала, что с усами я был бы гораздо красивее и привлекательнее. А теперь, когда я наконец взял на себя труд их отрастить, ты говоришь «мило». Мило — такое невыразительное слово, Кэтрин.

— Это потому… потому что ты стал таким красивым… — замямлила я, — и я не могу подобрать слов. Боюсь, Тельма Меркель уже нашла те слова, которыми тебе польстить.

— Откуда, черт подери, ты о ней знаешь? — взвился он, сощурив свои прекрасные глаза.

Ну должен же он понимать, сплетни повсюду, поэтому я сказала так:

— Я пошла в ту больницу, где Тельма Меркель старшая сестра на третьем этаже. Я села около поста и часа два за ней наблюдала. На мой взгляд она не слишком красивая, но приятная, и она показалась мне ужасной командиршей. И еще она заигрывает со всеми врачами, если ты этого не знаешь.

Я оставила его хохочущим во все горло. Тельма Меркель была старшей сестрой Клермонтской больницы, и, казалось, все знают, что она решила стать второй миссис Пол Шеффилд. Но она была всего лишь медсестрой в белоснежном халате далеко-далеко отсюда, а я была у него перед глазами, и запах моих новых духов щекотал ему ноздри (в рекламе говорилось, что это таинственный, завораживающий, соблазнительный запах, перед которым не может устоять ни один мужчина). Какие шансы были у двадцатидевятилетней Тельмы Меркель против меня? От трех бокалов Крисова шампанского у меня закружилась голова, и я плохо соображала, когда Пол начал разворачивать подарки, которые Кэрри, Крис и я купили на сэкономленные деньги. Я вышила ему шерстью картину — пряничный домик с деревьями над крышей и кусочком кирпичной стены, за которым виднелись цветы. Крис сделал для меня рисунок, и я потратила много часов, чтобы все это вышить.

— Это же изумительно красиво! — сказал он потрясен-но. Я не могла не вспомнить бабушку, она всегда с жестокостью отвергала все наши попытки завоевать ее расположение. — Большое спасибо, Кэтрин, за то, что ты меня не забыла. Я повешу ее у себя в кабинете, пусть ее все видят.