Там было еще кое-что, в частности сообщалось, что заменит меня Иоланда Ланж! Это был для нас хороший шанс, еще один, чтобы стать звездами, а он заменил меня на Иоланду! Будь он неладен! И когда он повзрослеет? Как только нам предоставлялась возможность, он ее упускал. Ему и без болей в спине было бы нелегко поднять Иоланду.

Крис странно взглянул на меня и спросил:

— Что ты собираешься предпринять?

— Ничего! — рявкнула я в ответ. Секунду или две он молчал.

— Кэти, он не хотел, чтобы ты приехала на выпускную церемонию, правда? Потому-то он и взял вместо тебя Иоланду. Я предупреждал тебя, чтобы ты не делала его своим менеджером. Мадам Зольта обращалась бы с тобой более справедливо.

Я встала и начала прохаживаться на крыльце. Наш изначальный контракт с мадам Зольта истек два года назад, и теперь мы были должны ей лишь двенадцать выступлений в год. Все остальное время мы с Джулианом работали без контракта с любой труппой по нашему выбору.

Пусть себе Джулиан танцует с Иоландой. Пусть выставит себя в глупом виде: я молила Бога, чтобы он ее уронил! Пусть забавляется постельными играми со своими со-плюшками… Мне безразлично. И тут я ринулась в дом наверх к себе в спальню, упала ничком на кровать и заревела.

Все обстояло тем более печально, что днем раньше я нанесла тайный визит гинекологу. Для женщины с таким нерегулярным циклом, как у меня, две пропущенные месячные по-настоящему еще ничего не значили. Я вряд ли была беременная, это должна была быть очередная ложная тревога… А если нет, я уповала на то, что у меня достанет сил решиться на аборт! Мне не нужен был ребенок. Я знала, что роди я его, он или она стали бы центром моего существования, и чувство погубит еще одну балерину, которая могла бы быть лучшей.

В ушах у меня звучала балетная музыка, когда я ехала на машине Криса навестить мадам Маришу. Стоял жаркий весенний день, делавший весь мир сонным и ленивым, за исключением идиотических детишек, которых муштровала визгливая маленькая летучая мышь, облаченная, как водится, в черное. Я присела в тени у дальней стены огромной аудитории и наблюдала, как танцует большой класс мальчиков и девочек. Было жутковато сознавать, насколько быстро подрастут эти девочки, чтобы прийти на смену нынешним звездам. И тогда я сама превращусь в еще одну мадам Маришу, и годы полетят точно секунды, пока я не стану мадам Зольта, и моя красота сохранится лишь на старых расплывчатых фотографиях.

— Кэтрин! — радостно позвала мадам Мариша, заметив меня. Она пошла ко мне быстрой, грациозной походкой. — Что это ты в тени сидишь? — спросила она. — Как приятно снова увидеть твое милое личико. И не воображай, что я не догадываюсь, отчего ты такая грустная! Надо быть круглой дурочкой, чтобы оставить Джулиана одного! Он ведь большой ребенок: ты знаешь, что его нельзя бросать, или он начнет сам себя изводить, а если он начинает изводить себя, то заодно изводит и тебя! Почему ты позволила ему вести дела? Почему разрешала просаживать твои деньги, когда они еще в карман к тебе попасть не успели? Говорю тебе, на твоем месте я бы нипочем, нипочем не допустила, чтобы он взял кого-то другого на мою роль в «Жизели»!

Боже, ну и тараторка она была!

— Не беспокойтесь обо мне, мадам, — произнесла я холодно. — Если я больше не нужна моему мужу, как партнерша, найдутся другие желающие.

Она насупилась и приблизилась ко мне. Положив свои костлявые руки мне на плечи, она встряхнула меня, будто хотела разбудить. Стоя вплотную к ней, я заметила, как ужасно она постарела после смерти Жоржа. Ее волосы, черные, как эбеновое дерево, теперь почти совсем побелели, остались лишь отдельные угольного цвета прядки. В тот момент она сердито ощерилась, обнажив гораздо более белые и здоровые, чем раньше, зубы.

— Ты собираешься позволить моему сыночку оставить тебя в дураках? Я думала, в тебе больше пороха! Давай, дуй хвост трубой в Нью— Йорк и шугани эту Иоланду подальше от него! Брак свят, и клятвы супружеской верности делаются, чтобы их блюсти!

Потом она смягчилась и со словами «Ну идем, Кэтрин!» повела меня в свой маленький кабинетик, где все было вверх дном.

— Сейчас ты мне расскажешь, какой такой дурью вы там мучаетесь с твоим мужем!

— Вообще-то, это вас не касается!

Она развернула еще один стул с прямой спинкой, чтобы усесться на него, широко расставив ноги. Уперев руки в колени, она вперила в меня свой пронзительный взгляд.

— Все и вся, касающееся моего сына, меня касается! — отрезала она. — Изволь, посиди здесь и помолчи, а я расскажу тебе кое-что, чего ты не знаешь о своем супруге.

Ее голос зазвучал чуть добрее.

— Хоть я и была старше Жоржа, когда мы поженились, я решилась не заводить ребенка, пока не убедилась, что мой звездный час остался позади. Тут я забеременела. Жорж никогда не хотел детей, чтобы ничего не связывало и не обременяло его, потому Джулиан с самого начала стал ему поперек горла.

Я убеждаю себя, что мы не навязывали карьеру танцора нашему сыну, но он все время был с нами, поэтому балет стал частью его жизни, самой важной частью.

Она тяжко вздохнула и вытерла высохшей рукой нахмуренный лоб.

— Признаю, мы были суровы с ним. Делали все возможное, чтобы он стал по нашим понятиям совершенством, но чем больше мы старались, тем упорнее он стремился превратиться в нечто прямо противоположное нашим желаниям. Мы пытались привить ему надлежащий выговор, а он пришел к тому, что начал издеваться над нами с помощью вульгарных уличных словечек, подзабор-ного трепа, как называл это Жорж. Знаешь, — продолжала она задумчиво, — лишь потеряв и похоронив мужа, я осознала, что он совсем не разговаривал с нашим сыном, не считая запретов что нибудь делать или указаний по усовершенствованию балетной техники. Я никогда не понимала, что Жорж мог ревновать к собственному сыну, видя что тот лучше танцует и обещает стать более знаменитым, чем он сам. Сколько ночей мы лежали, прижавшись друг к другу, мечтая об аплодисментах и поклонении… эту жажду нам не дано было утолить, пока мы не услышали аплодисментов нашему сыну.

Она опять помолчала и птичьим движением вытянула шею, чтобы взглянуть на меня и проверить, внимательно ли я ее слушаю. О да, я слушала внимательно. Она рассказывала так много из того, что мне необходимо было знать.

— Джулиан старался обидеть Жоржа, а Жорж обижался, потому что Джулиан пренебрежительно относился к его репутации. Как-то раз он назвал своего отца второразрядным артистом. И Жорж не разговаривал с ним целый месяц! После этого они уже никогда не ладили. Станови-лись друг другу все более чужими… пока водно прекрасное Рождество в нашу жизнь не вошло еще одно чудо. Ты! Джулиан прилетел повидать нас только потому, что я упрашивала его попробовать помириться с отцом… И тут Джулиан увидел тебя.

Передавать свой опыт молодежи — наш долг, и все же, принимая тебя, я испытывала какое-то дурное предчувствие, прежде всего боясь, что ты сделаешь больно моему сыну. Не знаю, с чего я это взяла, но с самого начала казалось очевидным, что ты любила того доктора. Потом мне пришло в голову, что у тебя есть нечто необычное, редкая страсть к танцу. По-своему ты была ровней Джулиану, а в паре вы были настолько блестящи, что я глазам своим не верила. Мой сын тоже ощущал эту гармонию. Ты воззрилась на него своими огромными, ласковыми, восхищенными голубыми глазами, и чуть позже он пришел ко мне и сказал, что ты — этакая чувственная кошечка, которая легко попадет под его очарование и окажется у него в объятиях. У нас с ним всегда были тесные отношения, и он открывал мне то, что другие мальчишки держали бы в секрете.

Она прервалась, вскинула на меня свои безжалостные глаза и опять заговорила без остановки:

— Ты явилась, ты стала им восторгаться, ты любила его, когда вы вместе танцевали, в другое время оставаясь безразличной. Чем труднее было тебя завоевать, тем сильнее он желал тебя добиться. Я-то думала, ты соображала, что к чему, и по-женски искусно с ним играла, а на деле ты была ребенком! А теперь ты, ты, уезжаешь и бросаешь его одного в чужой стране, языка которой он не знает, тогда как должна бы уже изучить его многочисленные слабости и понять, что он не выносит оставаться один!