“<...> если, к примеру, я и профессор Шайтанов сходимся в том, что нечто — чепуха, так уж это и вправду чепуха (выбрасываем за пределы профессионального поля), но если наши мнения расходятся, то консенсус состоит в нашей общей готовности обсуждать некоторое явление”.

“<...> мне бы не хотелось тут явным образом называть, какие именно из поэтических событий девяностых и нулевых я считаю главными и судьбоносными, — потому что положение редактора [журнала “Воздух”], стремящегося совместить под одной обложкой авторов с очень разными манерами и позициями, требует в некоторых случаях придерживать язык”.

Рустам Рахматуллин. Елизавет. Из рукописи книги “Облюбование Москвы”. — “Новая Юность”, 2008, № 5 (86) < http://magazines.russ.ru/nov_yun >.

“Первые опыты метафизики Москвы опубликованы автором этих строк в „Новой Юности” в 1992 — 1999 годах. Опыты быстро становились черновиками, но черновиками к большой книге. Под названием „Две Москвы, или Метафизика столицы” она вышла из печати только в 2008 году. Первоначально предполагавшаяся в ней глава „Облюбование Москвы” достигла при работе двухсот страниц и была изъята автором, чтобы стать отдельной книгой. Это размышление о природе и адресах московского любовного мифа...”

См. также: Рустам Рахматуллин, “Имя Русь” — “Новый мир”, 2009, № 2.

Михаил Ремизов. Философия одиночества. О цивилизационном психоанализе Вадима Цымбурского. — “АПН”, 2009, 26 марта <http://www.apn.ru>.

“<...> там, где русское сознание не слышит Цымбурского, оно невротически не хочет его слышать. Вероятно, здесь я и сам рискую быть непонятым, попробую выразиться яснее: концепция Цымбурского затрагивает некие глубокие „неврозы” русского сознания, которые, с одной стороны, могут „блокировать” ее восприятие, но с другой — вступают с ней в резонанс и делают ее жизненно важной, как форму цивилизационной психотерапии . <...> Во-первых, это „территориальный невроз”. Во-вторых, „европеистский невроз”. В-третьих — „апокалиптический”. <...> Стоит задуматься о том, что лежит в основе всех трех перечисленных геокультурных „неврозов”. Конечно, это большой и отдельный вопрос. И все же рискну предположить, что это страх цивилизационного одиночества. Не так-то легко остаться наедине с судьбой. Но от собственного страха нельзя сбежать. Единственный путь — двигаться ему навстречу”.

Генрих Сапгир. Тринадцать ниоткуда. Стихи на неизвестном языке. Публикация Юрия Орлицкого. — “Полилог”. Теория и практика современной литературы. Электронный научный журнал. Статьи. Исследования. Публикации. Эссе. Рецензии. 2008, № 2 <http://polylogue.polutona.ru>.

Весь номер (выпускающий редактор — Анна Голубкова) посвящен творчеству Генриха Сапгира. “В его основу вошли материалы пяти международных конференций „Творчество Генриха Сапгира и русская поэзия конца ХХ века”, проведенных в РГГУ в последние годы. Наиболее полно представлены труды участников последней конференции, прошедшей 28 — 29 ноября 2008 года”.

А также: “В предисловии к первому номеру журнала „Полилог” интересующий

нас период развития русской литературы был определен как середина 1980-х — конец 2000-х гг. Также при необходимости предполагалось обращение к недостаточно исследованным фигурам и явлениям литературы всей второй половины ХХ века. Однако в процессе презентации первого номера и сбора материала для второго и последующих номеров выяснилось, что, собственно, практически вся русская литература второй половины ХХ века относится к недостаточно исследованным явлениям, поэтому некоторое расширение хронологических рамок периода в будущем представляется нам неизбежным”. (Предуведомление от редакции.)

Сергей Сергеев. Еще раз о русской интеллигенции. 100-летию “Вех” посвящается. — “АПН”, 2009, 11 марта <http://www.apn.ru>.

Среди прочего: “„Интеллигент — антоним хаму” (Ю. М. Лотман). „Интеллигентом нельзя притвориться” (Д. С. Лихачев). „Если пользоваться известной поговоркой об одеяле, которое тянут на себя, то интеллигент оставляет себе лишь минимальный кусочек одеяла, а то и просто остается непокрытым…” (Б. Ф. Егоров). Неловко читать этот патетический вздор, подписанный именами уважаемых ученых, вмиг утративших способность к критической рефлексии, как только дело дошло до разговора о том социальном слое, к которому они принадлежат, и потонувших в откровенной — до пародийности — самоапологетике. Может, каких-нибудь чувствительных домохозяек она и способна привести в состояние благоговейного экстаза, но… „мы ведь с тобой кое-что знаем про интеллигенцию” (Р. Олдингтон)”.

Полный текст статьи — в журнале “Москва”.

Юрий Солозобов. Необитаемый “Остров Россия”. — “АПН”, 2009, 24 марта <http://www.apn.ru>.

“От нас ушел гений. Может быть, последний из живущих в России. Гения звали Вадим Леонидович Цымбурский. Он был философ, филолог и геополитик. А геополитик — это всегда гений места , оберегающий страну”.

“<...> в случае с Цымбурским и одаренности и неустроенности хватало даже через край. Да, надо признать открыто, он не был кабинетный философ в модном костюме, изучивший Хайдеггера от аппаратной скуки... „Мне приходится работать дома, а это тяжело. Я же живу вместе с мамой и ее двадцатью драными кошками в маленькой квартирке с видом на орехово-зуевское кладбище. Разумеется, иногда мне приходят в голову довольно мрачные мысли!..” Для мира гламура, тюнинга и эксклюзива это признание даже не приговор. Это даже не лузер!.. Это просто нигде — где-то по другую сторону атомной решетки”.

См. также: Андрей Ашкеров, “Памяти Цымбурского” — “АПН”, 2009, 24 марта.

Андрей Столяров. Моральный бренд. — “Литературная газета”, 2009, № 12-13, 25 — 31 марта.

“<...> террор сталинского периода и воздвигнутые затем нагромождения советского социализма не могут заслонить сияющую на горизонте идею справедливого переустройства мира”.

Александр Суконик. Условности и сентименты христианского романа. — “Иностранная литература”, 2009, № 3 <http://magazines.russ.ru/inostran>.

“Известно, как жалел Достоевский, что „Анна Каренина” не заканчивается сценой всеобщего примирения во время болезни Анны. Если бы Толстой закончил свой роман на такой вот точке всеобщего умиления, самоотречения, просветления и проч. и проч., то он бы тоже стал условным писателем, как Диккенс и Достоевский, но он этого не сделал, не придал жизни этакую совсем уж высокую упорядоченность и потому остался в роли более низкой — реалиста (как известно, у реалистов жизнь протекает более хаотично и не зависит от торжества идеальных чувств: тут Бетси процветает, а Анна умирает). Разумеется, Толстой — тоже христианский писатель и даже христианский моралист, но — не христианский „сентименталист””.

“Вот странное противоречие, которое принято объяснять болезненной вроде бы психикой Достоевского. Противоречие между особенно ясным видением (недоступным огромному большинству людей), безо всяких условностей и загородок, что такое есть человек, и — как следствие этого — уходом в состояние экзальтации: поднятыми к небу глазами и так далее и тому подобное. Одно тут влечет за собой другое, но это „одно” настолько уникально для данного индивида (то есть Достоевского), что судить его за экзальтацию и сентиментальность стиля, за условности и художественные огрехи весьма неразумно”.

“Я понимаю, что слова „не совсем здорового” и „декадентского” удивляют применительно к Диккенсу, и потому спешу уточнить, что имею здесь в виду данное Ницше определение христианской религии как нездоровой и декадентской. Диккенс и Достоевский в свете этого определения — особенные писатели, и не только для XIX века. Они особенные и рядом с Шекспиром, Толстым, Бальзаком, Расином — с кем угодно. Их особенность в том, что оба они, каждый по-своему, интимно, так сказать, до полной обнаженности , знают, что такое человек, для которого моральная Стена — ничто. И не просто знают, но восхищаются его силой и свободой, да так, будто не могут не