Но главное, конечно, было в ином. Утренний чай да чай полуденный, купанье, телефонные разговоры с мужем и долгие беседы с племянником, которого она любила, жалела.
Так было и нынче. Утреннее купание, Волга, долгое чаепитие и прогулка, после которой Ангелина решила отдохнуть.
Илья включил компьютер, посмотрел почту, перешел к новостям. Запестрело на экране обычное: “Главное”, “Последние новости”, “Главное за сутки”. А в общем, одно и то же. “Ирак… погибло 20 человек, ранено…”, “Северокорейская ядерная программа…”, “Международный суд в Гааге…”. И вдруг, каким-то промельком, задело: “ЛефОйл”. Задело, но осознал не сразу: компания Феликса, дяди Тимофея — “ЛефОйл”, что-то о ней. Строки уже уплыли вверх, и он вернул их, открыл страницу, начал читать,
потом перечитывал, глазам не веря: “В Ямало-Ненецком АО при вынужденной посадке потерпел катастрофу вертолет Ми-8, принадлежащий компании „ЛефОйл”. По данным МЧС, на борту вертолета кроме экипажа находилась группа руководителей компании. Имеются жертвы. Для оказании помощи и эвакуации пострадавших в район катастрофы вылетели вертолеты МЧС и скорой медицинской помощи. Спасательной операции могут помешать плохие погодные условия: низкая облачность, туман, дождь”. Автоматически, не сознавая, он нажал на клавишу; из щели принтера выполз наружу белый лист с текстом, теплый на ощупь. Илья прочитал его и тут же, изорвав, выбросил в корзину.
Недолго подумав и снова не поверив, Илья прошелся по другим новостным лентам. Повторялось одно, главное: “„ЛефОйл”… Руководители компании… Имеются жертвы”.
Илья выключил компьютер, но не знал, что делать ему. Он сидел, думал и, конечно, не верил.
Всего лишь “имеются жертвы”. Значит, не все погибли и кто-то остался в живых. И конечно, Тимофей погибнуть не мог. Этого нельзя даже представить. Он виделся и в нынешней, немолодой поре, и прежний: крепкий, улыбчивый, белозубый.
Утренняя зарядка, пробежка. Вперед и вперед. “Не ленись, Илюшка, перебирай ногами!”
Он погибнуть не мог, потому что сказал: “Мы поплаваем с маской…
С маской хорошо, красиво”. Это — о Черногории, куда собирались. “Буду каждое утро гулять. Спасибо тебе, Илюша”. Это — о сосновой роще.
Тимофей не мог погибнуть.
Но почему вдруг стали подступать видения горькие? Седовласый больничный сосед: “Поедем с тобой. Пятница, суббота, воскресенье. Три дня — наши!” И другой человек, которого Илья в глаза не видел, лишь слышал во тьме: “Ничего не надо. Лишь домик возле воды”. Разве многого он просил, все поняв?
Нет, Тимофей погибнуть не мог. Так не бывает. Так не должно быть. И Феликс не мог погибнуть, он говорил: “Твердо знаю, чем на покое займусь. Батискаф. Подводная лодка. Мы еще с вами поплаваем”.
Все верно, все это будет: и поплаваем, и поплывем. Но господь с ними, с далекой Адриатикой да Эгейей, с батискафами, яхтами да подводными лодками. Лучше всем вместе поехать на Дон, к Николаю на хутор. Так будет надежнее. Николай отработает две недели на “рельсах” и повезет всех на своей большой деревянной лодке. Он обещал, приглашал.
Поедем ловить сазанов. С ночевкой, с костерком у воды. Всех возьмем: Тимофея, Феликса и девчонок-племянниц, которые давно просятся. И маленького Андрюшку можно взять. Это — рядом, и это — вовсе не страшно. Теплая августовская ночь, костерок у воды. Всех надо взять. И седовласого больничного соседа; ведь он так мечтал о костерке на берегу. И конечно, того человека из тьмы, который просил о реке, о воде, о маме. Всех возьмем. С Николаем — надежно. С ним и с бабушкой Настей, которая от любой беды сохранит и успокоит боль. Она умеет. В далеком детстве много всякого было: падал с велосипеда, с лошади, с дерева, зимой простуживался, болел, и бабушка Настя всегда помогала. Ее большие теплые руки, ее лицо, ее голос, ее песня: “Один — серый, другой — белый, а третий — подласый…”
И приходил долгий врачующий сон; а волшебные кони — серый, белый, подласый — мчались еще кому-то на помощь. Кони могучие, быстрые, гривы по ветру стелятся; они мчались так быстро к далекому морю, и через море, и на край белого света.
Но, может быть, — конечно же! — сегодня в их помощи и нет нужды, потому что в сообщении сказано всего лишь о том, что “имеются жертвы”.
“Имеются жертвы”… Илья опомнился, с трудом выбираясь из путаницы болезненных мыслей, видений, где все мешалось: живые, мертвые, день минувший, сегодняшний, былое и сказки.
Наважденье прошло. Жизнь продолжалась. Солнце уже поднялось высоко, в полудень. И нужно было что-то делать: куда-то звонить, что-то узнавать, пока не проснулась тетушка. Потому что Интернет твердил и твердил свое: “Имеются жертвы”.
На расстоянии руки
* *
*
не могу вздохнуть хочет сказать больной
но могу дышать
кто-то большой стоит над моей душой
не дает быть перестать
я бы умер на полчаса
но от боинга вылетающего из орли
отрывается взлетная полоса
и монах дошедший до края плоской земли
переваливается через край видит новые чудеса
интересней чем рай
[Man]
Игорю Манцову
За окном соседи голосят.
Я проснулся, мне за пятьдесят.
За окном великая страна.
Очень эта родина странна.
Человеку к старости нужна
Собственная тесная страна,
Чтоб на расстоянии руки
Положить тяжелые очки.
Я родился здесь, в другой стране,
На луне, увиденной во сне.
Хочется ласкать, а не кончать.
И железо больше не качать.
[Из цикла “Стихи для детей”]
1
Анне Русс
Это странно, очень странно
Homo sapiens’ом быть,
Просыпаться утром рано,
Просыпаться, чтобы жить.
Дверка в сон полуоткрыта,
Не очнувшись, ум молчит,
А из зеркала небрито
Homo sapiens глядит.
Как-то это все туманно,
Непонятно и туманно,
Почему ему не странно —
Против неба,
На земле.
Это очень странно мне.
2
Андрею Гришаеву
Мальчик целует мать,
Долго ложится спать,
Долго уходит в сон,
Слышит звон,
Не знает, где он.
Мальчик бормочет во сне:
Деньги, ко мне, ко мне…
3
Наталье Ключаревой
Дальше в московском тумане
Прятаться не было сил.
Сверток у парня в кармане
Сердце ему холодил.
Лучше его пистолета,
Кажется, нет ничего —
В сумерках этого света,
В сумерках света того.
* *
*
поэтому лучше шестой канал
где позволяет телесигнал
сверху взглянуть на бильярдный стол
как если бы в лузу летящий шар
успел увидеть едва дыша
насколько он бел и гол
больному горлу трудно сказать
слезы не прожевать
легче просто болеть
можно не думать не понимать
просто смотреть смотреть
четверть последнюю или треть
можно не доживать
