Я взял пленку и поднес ее к свету. На одном из снимков можно было увидеть наш дом и рядом с ним ящики.

— Ну и что? — спросил я Алексея Ильича. — Что ты мне показываешь этот негатив, на нем ничего нельзя ра­зобрать. Да и откуда ты взял, что в этих ящиках могут быть печки?

— А ты посмотри через это, — он дал мне лупу.

Я начал внимательно разглядывать центральную часть негатива и ясно увидел на ящиках номер.

— Вижу на ящиках маркировку А/0-479. Ну и что?

— А то самое. Я ведь не так просто начал поиски. Взял у Романова номера, под которыми эти печки, — чтоб им пусто было, — записаны в коносаментах. А там ясно сказано, что двенадцать ящиков под одним номером — печи обогрева, получатель — первая комплексная советская экспедиция, авиаотряд.

— Ну, Алексей, поздравляю, это действительно большая удача. А теперь марш спать.

— Спокойной ночи! Теперь высплюсь на славу, — сказал Алексей и, бережно держа в руке пленку, отправился в свою комнату.

Утром, если это можно было назвать утром, так как у нас все равно темно, все обитатели авиационного домика направились на поиски ящиков, забрав с собой трехметровый железный прут. Метрах в трехстах от нашего дома начали мы этим прутом зондировать снег.

— Ну, это все равно, что искать иголку в стоге сена, — заметил кто-то, но испуганный грозным взглядом Зайцева, продолжал трудиться с еще большим рвением.

Сколько длилась эта работа, не помню, но наконец прут наткнулся на что-то твердое. И сейчас же десяток лопат вонзился в снег. Через некоторое время раздался стук о дерево, и вслед за ним радостный вопль:

— Нашел, нашел!— Погодите орать, — строго сказал Зайцев. — Давайте сюда бульдозер, а то лопатами будем копать до второго пришествия.

Подошел бульдозер, управляемый опытным водителем Михаилом Тимофеевичем Акентьевым. С каждым заходом трактора траншея становилась все глубже. Скоро появился угол какого-то ящика.

— Шабаш, Миша! Больше тебе с бульдозером делать нечего, — закричал Алексей. — Ребята, теперь давайте копайте лопатами, а снег можно отваливать в траншею, но только смотрите, действуйте осторожно, не разбейте ящи­ки.

Работа закипела. Я подошел к Зайцеву.

— Ну, старик, спасибо. Если бы не твоя настойчивость, остались бы механики без обогревательных печей.

— Сказано — сделано, — ответил Зайцев.

... В зимнее время машины нашего отряда летали реже, так как много было ненастных дней, но как только позволяла погода, снова в ночное небо поднимались самолеты и шли в глубь материка на станцию Пионерская.

Как я уже говорил, для того, чтобы подготовить после пурги машины к полету, приходилось откапывать их из-под снега, переставлять на новые места, засыпать траншеи, чистить аэродром. Много труда приходилось тратить на крепление самолетов. В Арктике мы научились быстро и надежно крепить машины на стоянках, но здесь наши методы оказались неподходящими. Тогда летчики вместе с бортмеханиками разработали новый способ: самолеты ставили так, что хвостовое оперение располагалось выше лыжных шасси. В этом случае ураганный ветер бил по верхней кромке крыла и прижимал его ко льду.

Да что говорить, работы на аэродроме было достаточно. Но кроме выполнения своих непосредственных обязанностей, члены летного отряда принимали участие в заготовке снега для камбуза и бани, помогали в хозяйственных работах и т.д. Счастливчиками оказывались те, кто попадал в распоряжение Константина Михайловича Якубова. Работа была пустяковая — нужно было в продовольственном складе перебирать картошку. Наши ребята с удовольствием брались за это дело, а остальные с нетерпением ждали их возвращения, так как знали, что Костя Якубов — человек не из жадных. Глядишь, тащат ребята то яблоки, то бутылку шампанского, то еще что-нибудь не очень дефицитное. Вообще, Якубов — ярый поклонник авиации, и нас трогала его радость, когда в печати отмечались успехи летчиков.

Вместе с нами в Антарктиду прибыли корреспонденты центральных газет, которые освещали в печати жизнь и работу советских полярников. Но и в коллективе экспедиции было много внештатных корреспондентов; они писали в заводские многотиражки, областные, краевые и центральные газеты.

Большое внимание уделялось в центральной печати нашему авиационному отряду. Тут сказалось, очевидно, еще и то, что корреспондент «Правды» Евгений Иванович Рябчиков окончил Центральный аэроклуб, много летал и на всю жизнь полюбил авиацию; корреспондент «Комсомольской правды» Павел Романович Барашев ранее работал в авиационной промышленности. Они всячески старались подкрепить делом свое расположение к авиации. Мы это поняли, когда прочитали статьи о наших полетах: фамилии научных сотрудников, для которых и совершались эти полеты, указывались после фамилий членов эки­пажа.

... Вот и кончилась антарктическая зима. Взошло солнце и осветило наш заметенный снегом городок. А на Родине начиналась осень, приближалось время выхода из Балтики судов Второй советской антарктической экспедиции. Мы знали, что члены второго авиационного отряда учли все наши советы и приготовили для работы на шестом континенте самолеты с турбокомпрессорами, стальными лыжами, торционами, специальными подогревателями и новейшими средствами радиосвязи. Они придут нам на смену и продолжат штурм ледяной крепости за Южным полярным кругом.

Весна на шестой материк пришла без капели и вешних вод, но ее дыхание чувствовал каждый житель Мирного: дни становились все длиннее, налетавшие на поселок ураганы казались не такими жестокими, как в полярную ночь. Теперь, несмотря на то, что нам осталось пробыть в Антарктиде еще четыре месяца, каждый про себя считал дни. А дни пролетали быстро, так как работы у всех хватало. С приходом светлого времени чаще стали летать самолеты, еще более оживилась научно-исследовательская работа.

Помню, как однажды собрались в кают-компании ученые, летчики, штурманы, радисты, механики и другие участники экспедиции. Мы подвели итоги деятельности авиационного отряда за прошедшее время и наметили планы весенних работ. Было решено организовать в Оазисе с помощью авиации выносную метеорологическую станцию для наблюдения за погодой в этом очень интересном для науки районе.

Авиационный отряд за время суровой полярной зимы не потерял ни одного самолета, все машины были в строю. Об этом мы рапортовали руководству экспедиции.

— Ну, раз так, — сказал Михаил Михайлович Сомов, — то не стоит откладывать. С первой хорошей погодой нужно выпустить самолет в район Оазиса. Какой самолет полетит, пусть решит Иван Иванович.

— Для начала слетаем в Оазис на АН-2, но в этот рейс научных сотрудников мы не возьмем. Ведь неизвестно еще, сможем ли мы там сейчас посадить самолет. Слетаем, посмотрим, а тогда можно будет начать переброску людей.— Согласен. Летите на разведку, а затем уже начнем организацию выносной станции.

Трудность этого полета заключалась в том, что, направляясь в Оазис, мы не знали, какая нас там ждет погода. Но пока нам сопутствовала удача: день был тихим, на небе ни единого облачка, яркое солнце освещало снежную поверхность материка. Спустя два часа после вылета из Мирного на горизонте появились очертания холмов Оазиса.

— Иван Иванович, летим-то по проторенной дорожке. За зиму тут ничего не изменилось, разве что застругов стало малость побольше!

— Это верно, но зато позади осталась зима, а впереди весна и лето. Смотрите, весна действительно пришла в Антарктиду!

Впереди по курсу показались побуревшие сопки. Чем ближе подходили мы к Оазису, тем дальше отступал снеговой покров, обнажая выходы коренных пород. Летим над сопками. Внизу — покрытые льдом озера и речушки. Ищем глазами палатку, которую оставили здесь прошлой осенью. Каш делает несколько кругов, и кто-то из экипажа кричит:

— Смотрите, вон металлическое основание палатки, которое мы привалили камнями!

— А где же сама палатка?

— Узнаем, когда сядем, — сказал Каш. — А сейчас нужно найти место, где можно посадить машину.