Я присел на скамейку и сказал вслух:

— Какое убожество вокруг.

По легкому колыханию воздуха я понял, что рядом со мной кто-то присел. Я повернул голову и увидел Хранителя. Складки одежды жесткими фалдами обвивали его колени.

— Добрый день, Макс, — ровным голосом произнес он.

Я поздоровался.

— Есть ли у тебя вопросы по поводу подготовки к конкурсу? — с вежливой улыбкой спросил Хранитель.

Вопрос всплыл сам собой.

— Хранитель, почему, создавая самые удивительные вещи, мы не пользуемся ими?

— Мы создаем их не для пользы, а для тренировки мозга и созерцания. Наши организмы совершенны и нетребовательны, мы не нуждаемся ни в каких вспомогательных инструментах, а созерцание доставляет наивысшее удовольствие и побуждает творить вновь.

— Но согласитесь, было бы приятно созерцать цветы не только в библиотеке, но и здесь, на улице.

— Копировать произведения искусства — значит обесценивать их, — невозмутимо парировал Хранитель. — Кроме того, строгость и минимализм внешнего окружения должны подстегивать фантазию мастера.

Хранитель выдержал паузу, вероятно, ожидая еще вопросов, но, не получив их, внезапно спросил сам:

— Как продвигается ваше сотрудничество с Гоби?

Его бесстрастное лицо не выдавало никаких эмоций, хотя вполне возможно, их и не было.

— Вы не случайно здесь, правда? — невесело усмехнулся я.

— Я еще раз хочу предостеречь вас. У Гоби непростой период в творчестве, и не хотелось бы, чтобы это повлияло на вашу карьеру. Вы талантливы. А его пик, возможно, прошел.

— И что же он такого сделал? — невинно поинтересовался я.

Еще одна долгая пауза, и я получил ответ.

— Из-за его сферы погибло много живых существ. — В поджатых губах Хранителя с трудом угадывалась скорбь. Думаю, наигранная.

И вот настал день нашего краха. Лора, повесив голову, меряла шагами прямоугольную комнату. Я валялся на кровати и периодически декламировал глупые верлибры, возникавшие в моем напряженном мозгу. Гоби сидел перед сферой — задумчивый взгляд в никуда, взъерошенная борода — и рукой катал по столу бисер, который мы ввели в конструкцию «для красоты».

— Ничего у нас не получится, ребята, — внезапно сказал он. — Простите.

Никто не удивился — я не вскочил с кровати, Лора не перестала шагать. Все чувствовали, что триада разбита, и возможно, каждый из нас уже продумывал пути отступления. Хотя о каком отступлении может идти речь, ведь мы не на войне. Гоби собрал бисерины в ладони, подбросил их вверх и ушел. В лучах полуденного солнца бусинки засверкали, как звезды, и плавно закружились вокруг сферы, окутав ее мерцающей вуалью. Лора остановилась восхищенная, а я смотрел на нее сквозь хоровод бусинок и гадал, простит она Гоби или нет.

До конкурса оставалось всего несколько дней, а у нас не было триады и, соответственно, не было продукта. Мы могли выступить с биозеркалом или с этой милой планетарной системой бусинок, но только втроем. С уходом Гоби эти вещицы так и останутся черновиками.

— Он кинул нас, — беззлобно произнес я.

— Все равно с ним было интересно, — с мечтательной и немного грустной улыбкой на лице отозвалась Лора.

Тем не менее я не собирался отказываться от участия. Я так хотел создать комбинированную сферу, я потратил на нее столько сил! К тому же я уже многого достиг, и отступать было бы глупо. По правилам конкурса, в случае творческого несогласия каждый из членов триады мог представить свою вариацию изделия. В зачет триаде идет средняя оценка по представленным сферам. Мы с Лорой договорились за оставшиеся дни сработать что-нибудь оригинальное мозговым штурмом, осталось только уговорить Гоби представить свою собственную работу — чтобы условия конкурса были соблюдены.

И хотя шансов у такого подхода было гораздо меньше — все же три головы лучше, чем две, да и жюри не любит такие ситуации, — для меня было важно участвовать, пусть даже и проиграть.

Я застал Гоби дома. Он долго не открывал, и я уже собирался уйти, но наконец дверь скрипнула, и в узком проеме показалось лицо мастера. Он выглядел слегка взволнованным, глаза его блестели, на лбу выступили капельки пота. Так выглядит мастер в творческом экстазе.

— Успел спрятать тайные знания? — язвительно поинтересовался я.

— Нет никаких секретов, кроме секретов Хранителей, — ровным тоном ответил Гоби и жестом пригласил войти.

Я посчитал сферы на его стеллаже, их количество не изменилось с предыдущего раза, когда я здесь был. С виду никаких всплесков активности. Полный творческий кризис. Но что-то неуловимое в поведении Гоби поддерживало мои подозрения. Он явно чувствовал себя лучше, чем тогда, когда вместе с нами работал над комбинированной сферой. Тогда его лицо постоянно носило выражение напряженного усилия, теперь оно светилось спокойной радостью.

Мы перекинулись несколькими малозначащими фразами. О нашем разрыве не говорили. Мне было неловко упрекать его, ведь я почти силой затащил его в триаду, несмотря на сомнительную биографию. А ему, наверное, тоже было неловко, потому что новая серия извинений выглядела бы нелепо, и мне бы стало еще более неловко. На мое предложение сделать альтернативную сферу Гоби почти сразу согласился. Он помедлил несколько секунд, словно перебирая в голове свои многочисленные фантазии, а потом утвердительно кивнул. Конечно, это самое малое, что он мог сделать для триады после того, как развалил ее.

— Но, пожалуйста, не ожидай чего-нибудь сверхъестественного, — сложив ладони в умоляющем жесте, сказал он мне на прощание.

День конкурса — лишь испытание выдержки. Настоящая кульминация творческого порыва происходит за день до этого. Мастер лихорадочно дорабатывает произведение, пытается сделать еще несколько шажков вперед с помощью интуиции, мозгового штурма или медитации, перебирает черновики, пытается уснуть, чтобы получить идею во сне, мчится в библиотеку сфер в надежде наткнуться на эврику там. А иногда он просто весь день молча созерцает свое детище, думая о смысле своего существования и существования своего творения. Для чего мы творим? Неужели только для того, чтобы жить, из физиологической потребности? Сферы, которые мы создаем из ничего, заполняют пустоту нашего мира; они радуют наши органы чувств, вступают в соревнование, теша самолюбие победителей, но в целом они абсолютно бесполезны. Кроме того, с каждым годом произведения мастеров становятся все более похожими друг на друга. Да и откуда брать идеи? Избавившись от страстей, мы стали такими цельными, монолитными: почти одинаковые лица — без морщин, без тени эмоций, невыразительные вежливые глаза, однообразный строй мыслей, благочестивое поведение, точнее, отсутствие всякого поведения. Мне бы хотелось создать что-то важное и необходимое людям, что-то, ради чего стоило бы жить. Но тусклый мир, окружающий меня, усыпляет во мне творца. Уснет творец, усну и я. Уснут и все остальные. Навсегда. Вот что хотела сказать мне Эмосфера.

С такими мыслями я встретил день конкурса.

Несмотря на постигшую нас неудачу, в сжатые сроки, остававшиеся до соревнования, нам с Лорой удалось создать кое-что нестандартное. Это была забавная штука из биомассы с довольно сложной биологической программой внутри. Главное состояло в том, что штука развивалась и росла по определенным законам, потребляя биотопливо, была обучаема и обладала активными эмоциональными реакциями на внешние раздражители, из-за чего почти постоянно вертелась на месте. Снаружи она была покрыта шелковистой шерстью и при поглаживании издавала звонкие отрывистые звуки.

Конкурс проходил, как обычно, в одном из просторных залов библиотеки сфер. По помещению были рядами расставлены стеклянные, почти невидимые столики для размещения творений, и лишь блики преломляющегося света делали их зримыми. Сферы, расставленные на этих призрачных подставках, будто парили в воздухе. Мастера задумчиво прогуливались между рядами.