Бармен бежит на кухню давать распоряжения. Работники не находят ничего лучше, чем старую бочку, выкатывают ее в центр зала, под лампы; нацепив на кран резиновый шланг, подают воду, наполняют бочку.

— Заблудилась, господа! Русалка заблудилась, ничего страшного! — Дуремар делает успокаивающие пассы. — Сейчас ей станет легче. Помогите поднять! Станет легче ей!

— Сомневаюсь.

— А ты не сомневайся! — шипит на меня Дуремар. — Я курсы окончил.

Меня отпихивают в сторону. Русалку, находящуюся в полубессознательном состоянии, берут за плечи и ноги и тащат к бочке.

— Так! Аккуратнее, господа… Это обычный припадок. Соли в воду добавьте!

Нет, это не обычный припадок. Летом русалки нередко выбираются на сушу, чтобы погулять, приняв снадобье, рецепт которого держится ими в строжайшем секрете. Снадобье не позволяет полностью избавиться от русалочьей природы: жабры и перепонки остаются, но на месте хвоста появляются ноги — так называемый парадокс Андерсена. Но время такого состояния ограничено. За право пошевелить пальцами ног русалки всегда расплачиваются поистине лавинообразным вымыванием кальция из организма, после каждого выхода на сушу им необходимо длительное восстановление в родниках с повышенным содержанием солей жесткости. Говорят, замаскировавшуюся русалку легко раскрыть, если предложить ей обычный мел. Ни одна не устоит — набросится на угощение. Без особого вреда русалка может гулять от двенадцати часов до суток. От своего водоема она далеко не уходит.

Едем дальше. Чтобы начались такие судороги — русалка должна пробыть на суше минимум неделю. С чего? Заблудилась? Да она во сне или обколотая наркотой по уши — все равно дорогу домой найдет! Вывод: скорее всего, что-то мешало ей вернуться. Что?

И еще: при нехватке кальция в первую очередь сводит икры, начинаются судороги ног. В нашем случае все немного не так. Плюс гиперсаливация, излишняя агрессивность… соображай, Турбин.

А тем временем русалку запихивают в бочку.

Она приходит в себя и издает дикий крик, который обрывается и переходит в сипение. Из последних сил водяница отбивается от схвативших ее людей, царапает им лица…

— Дрянь какая! — не выдерживает Дуремар. — Мы же тебе добра хотим…

Пол залит водой. Творится черт-те что. Испуганный поэт продолжает стоять на одной ноге.

— Идиоты! — ору я. — Отпустите ее! Не видите: она же боится воды и света!

— И чего? — поворачивается ко мне бармен. — Что с ней, по-твоему?

— Это бешенство.

В «Песочных человечках» после слова «бешенство» у оцарапанных посетителей началась паника. Прививочному кабинету теперь прибавится работы. Первым, конечно, заголосил курсант. На щиколотке русалки нашли укус. Сломали ногу, пока искали, — кости и зубы уже начали крошиться. Ее тело разрушалось буквально на глазах. Известно, что русалки любят бывать на кладбищах, ночевать в склепах и прибиваться к различным неформальным сборищам: «Детям ночи» и прочему бреду. Может, и напоролась на какую-нибудь крысу. Вызвали специализированную бригаду, которая спеленала водяницу и погрузила в карету. Никаких иллюзий по поводу ее состояния я не испытывал: в ближайшие часы начнется третья стадия рабиеса, которая сопровождается параличами. Она перестанет дышать. Есть, конечно, экспериментальные методы лечения: ввести в искусственную кому, отключить на время мозг опиоидами, подавить судорожную активность и влить противовирусные в надежде на выработку антител — я читал об этом статью в «Лекарском вестнике». С человеком, может быть, и попробовали бы, но не с гибридом. Кому это надо?

Таксист в дредлоках назвался Олли. В салоне ненавязчиво играет регги, на приборной доске лежит трубка для курения гашиша — полгода назад наконец приняли закон о легализации легких наркотиков. Главное, за рулем не курить. Я не вижу ничего плохого, например, в марихуане, вреда от нее уж всяко не больше, чем в ежевечерней упаковке пива под дальновизорский треп. Все дело в количестве.

Я смотрю в окно. Фонари зажглись, синие языки пламени танцуют под квадратными стеклянными колпаками. Одни и те же вывески. Аптеки и рестораны японского питания. Паромобиль мчится по Воздухоплавательной улице. Я живу у станции «Волкова деревня», в прошлом веке на этой территории была колония вервольфов — отсюда и название.

Олли убавляет музыку. Ему охота поболтать.

— Лихо сегодня было в «Человечках», да, брат?

Иностранные туристы, бывает, выказывают резкое недовольство обращением наших таксистов, считают это нарушением личной дистанции и все в таком духе. Им приходится объяснять, что это традиция: шофер, решив затеять беседу, обязательно добавляет «брат». Если тебе интересна тема, ты возвращаешь обращение. А если нет — значит, нет. И всем все понятно.

— Извини, я немного устал.

Олли понимающе кивает и прибавляет музыку обратно. Кажется, он не обиделся. Он чуть раскачивается под ритм, напевая себе под нос. В институте я тоже играл в группе. Когда я последний раз держал в руках контрабас? Что стало с мечтой о статусе рок-звезды? Мы не замечаем, как быстро меняемся. Наверное, где-то в памяти остается отпечаток твоих стертых личностей, реальные костюмы в воображаемом шкафу.

Я снова думаю об этой русалке. Интересно, а после смерти она обернется? Почему это меня волнует… думал бы я о ней, окажись она не такой красивой?

Вот и знакомые улицы. Я попросил высадить меня за два квартала от дома — захотелось прогуляться перед сном.

— Спасибо, брат, — говорю я, протягивая таксисту обещанную сумму. — Доброй ночи.

Олли качает головой.

— Не надо денег. Если бы ты не догадался — ее бы просто в итоге выбросили в канал. Другие люди тоже могли пострадать. Олли все видел.

— Спасибо, — повторяю я.

— У тебя прямо какое-то чутье на гибридов.

— Мой прадедушка был сатиром, — говорю я. — Все из-за этого. Впрочем, о сатирах ты знаешь не понаслышке.

— А как ты понял? — хохочет Олли.

— По твоим ортопедическим ботинкам.

Олли с вежливой улыбкой протягивает визитку:

— Звони, если что. Тебе всегда скидка у меня будет. Ночью я никогда не сплю.

— Спасибо, — в третий раз отвечаю я.

— Спокойной ночи, лекарь.

Просигналив на прощание, Олли уезжает.

Побродив недолго по парку, забираюсь на качели у дома, где снимаю жилье. Вынимаю из кармана джинов брегет, вместе с солидным отцовским гардеробом — все наследство, щелкаю крышкой. Часы показывают пять минут второго. Я поднимаю голову: ночь выдалась звездная. Качели слегка поскрипывают. Во дворе темно (у нас тут фонари не работают) и тихо. Потом где-то завыли собаки.

Чутье, говоришь? Ну, хоть с этим я разобрался.

И как-то сразу стало понятно, что еще одно лето подходит к концу.

Здание Института физиологии антропоморфных существ находится по адресу: Восьмеричная улица, дом 2. В холле института под противоударным стеклом лежит главный научный труд, с которого начались исследования в данной области, своего рода талисман направления. Он называется «Физиолог» и представляет собой сборник научных статей по гибридам; первые попытки составить его предпринимались еще в III веке нашей эры. Эту книгу не единожды теряли, сжигали как еретическую и принимались писать вновь, восстанавливая сведения по крупицам. Книга живая, в том смысле что информация постоянно обновляется, к труду подшиваются все новые листы — и, когда-то тонкая, брошюра раздалась до неподъемного манускрипта. В Европе «Физиолог» проходит под названием «Бестиарий». Как мне объяснили, научный труд планируется издать на нейроносителях: бумага уходит в прошлое, да и моддинг через гиросеть проводить сподручнее. Издавать будут собственными силами. Помощи ждать неоткуда.

Корпуса института выглядят обветшалыми (кроме того, где сидит ректор), финансирование только из государственного бюджета, а наше правительство, как известно, отнюдь не стремится вкладывать средства в развитие науки. Если только наука не пашет над созданием нового оружия. Среди ученых во все времена было немало вольнодумцев. А тех, кто способен мало-мальски соображать, гораздо труднее поставить в строй и заставить кричать «ура!» в ответ на откровенно идиотское требование. Нашему президенту приятна нация, состоящая в большинстве своем из исполнительных дебилов, ими легче управлять.