— Хотя что я… Если бы не квантовый компьютер[2], который мы задействовали в эксперименте, ничего не получилось бы.

Компьютер, конечно, еще тот… Всего двести пятьдесят шесть кубитов, но это лучшее, что сейчас существует.

Пальцы Тами нащупали место нового перехода: то ли одного цвета в другой, то ли линии в другую линию. Она протянула руку, положила в корзинку моток синих ниток — точно на место, где он лежал прежде, рука ее на мгновение застыла в воздухе, и неожиданно Тами коснулась пальцами макушки Игоря, склонившегося перед ней, и он вздрогнул, будто его коснулась рука Бога. Богини. Ангела?

Сейчас она отдернет руку и, может быть, почувствовав присутствие постороннего, закричит. Прибежит доктор Мирьям, и ему придется уйти…

Ладонь Тами лежала на его макушке спокойно, как лежала бы на спинке стула, а он боялся пошевелиться, представляя, как это выглядит со стороны: будто королева благословляет на подвиг уходящего на войну рыцаря.

— Сказать. Тогда становится бдение. Если сказать.

— Что? — переспросил он.

Голос у Тами был звонкий, молодой, не слишком высокий.

— Что вы сказали?

Тами уверенно взяла из корзинки моток коричневых ниток и продолжила вязать, будто ничего не произошло и ничего не было сказано.

— В доме всегда были хлеб, молоко и сыр, — сказала Тами, не обращая внимания на Игоря, так и не решившегося подняться с колен. — Хлеб, сыр и молоко. Молоко, хлеб и сыр. Сыр, молоко и хлеб. Молоко, сыр и хлеб.

Перестановки из трех составляющих, подумал Игорь. Сейчас она назовет оставшийся вариант, и что тогда?

— Сыр, хлеб и молоко, — сказала Тами и замолчала.

— А колбаса? — спросил Игорь. Он не предполагал, что получит ответ. Это была просто игра — колбаса из другого ряда, как в задании: «найти родственные предметы и отделить лишнее». Игорь устал стоять на коленях. Он уже не понимал, зачем опустился на колени перед этой женщиной, ноги затекли, и он встал.

— Творог, — сказала Тами. — Дома всегда был творог. И масло. Масло, творог, молоко и сыр. Хлеб.

Хлеб она выделила интонацией в отдельную группу.

— Творог, молоко, масло и сыр. Масло, сыр, творог и молоко…

Так, теперь будут перестановки из четырех. Двадцать четыре. И опять она переставляет слова бессистемно, но тем не менее не повторяется. «Сам бы я, — подумал Игорь, — сначала взял одно слово, скажем, молоко, и перепробовал с ним все варианты, потом взял бы второе…»

Что она вспоминала в это время? Действительно ли свой дом, в котором было много молочных продуктов, но не было колбасы? Мяса? Вряд ли. Что-то другое всплыло в ее памяти.

Закончив перечисление, Тами проговорила, «глядя» на отступившего чуть назад Игоря. Будто знала, о чем он подумал. Ей не понравился ход его мысли, и она сказала:

— Колбаса на завтрак. Вкусно.

Помолчала и добавила:

— Очень-очень.

— Копченая. — Игорь попытался продолжить игру. Он подумал, что до него психологи — и доктор Мирьям в их числе — наверняка пытались говорить с Тами, и что-то у них получалось. Как-то они с ней общались. У аутистов ослаблен контакт с внешним миром, но они вовсе не идиоты, часто это люди высокого интеллекта. В какой-то степени все великие ученые — физики, математики — были аутистами. Их всегда больше занимал собственный внутренний мир, чем мир внешний, а погружение в решение научной проблемы часто бывало таким глубоким, что для окружающих эти люди все равно что отсутствовали. В какой-то мере аутисты видели мир более правильно, понимая и зная о нем такие вещи, какие обычному человеку понять не дано. Перечисляя продукты, Тами, возможно, прекрасно сознавала, что именно хотела сказать, какую глубину своей внутренней реальности открыть. Для нее это не было игрой, как воспринял Игорь.

Тами продолжала вязать молча. Взгляд ее, поблуждав по комнате, бездумно остановился на какой-то точке позади Игоря и застыл, как обычно и застывает взгляд слепого — пустой, безучастный, невидящий.

Тами ушла. Такое возникло у Игоря ощущение. Только что была здесь, говорила с ним, что-то пыталась ему рассказать и что- то, может, от него услышать. Поняла, что ничего не получится, и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Он остался один.

Очередной фрактал шлепнулся в корзинку, и Тами взвесила на ладони моток зеленых ниток. Моток был невелик, минут на пять работы, и Тами, наверно, подумала, что не стоит начинать, нужно взять другой моток, красный, например, он был почти нетронутый. Но ей нужен был зеленый, ей точно нужен был зеленый, хотя Игорь и не понимал, каким образом она отличала зеленый от синего или коричневого.

Тами держала моток на ладони, и Игорь подумал, что сейчас что-то произойдет. Тами размахнется и запустит мотком в стену, а может, закричит. На лице у нее появилось выражение упрямого недовольства, губы сжались в тонкую линию, во взгляде была решимость совершить нечто такое, что никому не понравится, но с чем все будут вынуждены считаться.

Игорь не представлял, что нужно делать в этой ситуации, но делать ему ничего не пришлось — чья-то рука мягко отстранила его, Томер решительно подошел к Тами, взглядом приказал Игорю отойти и покатил кресло (оказалось, что оно на колесиках, Игорь и не заметил) в глубину коридора.

Он пошел было следом, но еще одна уверенная рука остановила его, взяв под локоть. Это была доктор Мирьям.

— Не нужно, — сказала она. — Ей пора отдохнуть, она всегда в это время отдыхает в своей постели.

— Она сама… — Игорь не сумел сформулировать то, что хотел спросить, но Мирьям поняла его по интонации и с легкой насмешкой в голосе сказала:

— Конечно. В кресле просто удобнее, Тами любит удобства. Она прекрасно может обслужить себя, она же не инвалид!

Мягко, но настойчиво доктор Мирьям повела Игоря к большому холлу между крыльями здания. Здесь было сейчас много людей: старики и пришедшие к ним гости расположились в креслах и на диванах — почему-то многие любили общаться в таком бедламе, от которого у Игоря начинала болеть голова.

— Я могу приходить к…

— Только не мешайте ей. Вы видели границу, которую она поставила. Никогда не переходите.

— Да, — сказал Игорь.

Нужно было пройти к отцу, его уже наверняка покормили, а поев, отец обычно бывал терпелив, иногда узнавал сына и не раздражался, как обычно. Мог вспомнить о детстве — только о детстве он говорил достаточно связно, хотя и рассказывал много раз одни и те же истории, которые Игорь давно знал наизусть.

Когда он вошел, отец спал. Лежал он на спине, руки поверх легкого одеяла, дышал раскрытым ртом, и Игорю — не в первый раз уже — показалось… Нет, вот он пошевелил пальцами, всхрапнул… все хорошо… насколько это может быть хорошо, когда знаешь, что человека нет в этом мире. Оболочка, на которую с каждым разом смотреть все больнее.

— Папа, — сказал Игорь, склонившись над спавшим. Только так он и мог разговаривать с отцом — когда тот спал и не смотрел на сына умными, но уже ничего не понимающими глазами. — Папа, я познакомился с замечательной женщиной. Ты меня слышишь? Мне кажется, она…

Игорь поискал слова, не нашел и продолжал рассказ молча, так у него лучше получалось, и так — Игорю казалось — отец лучше его понимал.

— Она необыкновенная, — завершил он свой рассказ о Тами. Отец открыл глаза, протянул руку, коснулся щеки Игоря, что-то прошептал, кажется, имя… узнал сына?

— Хорошая погода, правда? — сказал отец.

Рука упала на одеяло, взгляд рассеянно скользнул по лицу Игоря и уперся в противоположную стену, как в театральный занавес.

— Скажи маме, что я сегодня не буду ужинать, — неожиданно ясным, как в былые времена, голосом проговорил отец. — Много работы, нужно успеть к завтрашнему отчету.

Отец отказывался от ужина, когда не успевал подготовить отчет к заседанию совета директоров, а не успевал он всегда, потому что сто раз выверял каждое слово, добиваясь совершенства, которого, по его мнению, никак не мог достичь.