— Сядем и поговорим, — сказал он.

Канадец поклонился. Потом с величайшим хладнокровием он положил около себя на стол свои пистолеты, сел и, подперев голову руками, взглянул иронично на своего незнакомого собеседника.

— Поговорим, я рад! — отвечал он.

— Зачем принимаете вы эти предосторожности? — сказал тот, указывая на пистолеты.

— Dam! По очень простой причине: чтобы в случае нужды иметь веский аргумент, способный убедить вас.

Незнакомец засмеялся.

— Вы осторожны! — сказал он.

— Осторожность — мать безопасности, — отвечал наставительно канадец.

— Я вас не осуждаю, — отвечал незнакомец, продолжая смеяться. — Нужно сознаться, что я очень доволен вашим поведением.

— Тем лучше.

— Что касается меня, то вы видите, — сказал он, откидывая свой плащ, — что на мне нет ни одной иголки.

— Это понятно, — возразил канадец, — вы у себя.

— Как, у себя?! — воскликнул с изумлением незнакомец. — Откуда вы это знаете?

— Я хочу сказать, что вы в своей стране, а я — иностранец, вот и все.

— А! очень хорошо. Но чтобы уверить вас совершенно и доказать, что я хочу играть с вами в открытую, посмотрите на меня! — сказал он, снимая широкополую шляпу, скрывавшую его лицо.

— Отец Сандоваль! — вскричал канадец, с изумлением узнав священника.

— Шш! — живо произнес тот. — Не так громко. Разве вы забыли, что наш разговор должен быть тайной?

Сумах молча наклонил голову и, разрядив пистолеты, заткнул их за пояс.

— Что вы так нахмурились? — спросил священник. — Разве вы недовольны, что узнали меня?

— О нет, не то! — отвечал он.

— Тогда, что же?

— Признаюсь, я удивлен. Вы, кажется, сообщили мне все, что следует.

— Вы уверены в этом?

— Как, уверен ли я! — вскричал Оливье с удивлением.

— Да! — с улыбкой подтвердил священник.

— Dam! Если я не видел вас во сне, то, клянусь, что вчера мы встречались в первый раз.

— Посмотрите на меня хорошенько, друг мой, — сказал Сандоваль с улыбкой. — Вы действительно поклянетесь, что никогда прежде меня не видели?

Канадец, все более и более удивленный, наклонился к своему собеседнику, поднес фонарь к его лицу и внимательно в него вгляделся.

Минуту спустя, он поставил фонарь на стол и со смущенным видом почесал голову.

— Странно, — сказал он, — теперь мне кажется, что вы правы. Некоторые черты вашего лица, на которые я сначала не обратил внимания, приходят мне на память, но я все-таки не могу припомнить, где и как мы встречались, если это так, как вы утверждаете.

— Я не говорил, что мы с вами были положительно знакомы, но мы все-таки встречались и около двух часов пробыли вместе.

— Послушайте, я не сомневаюсь в ваших словах. Вы мне кажетесь слишком серьезным человеком для подобных шуток. Объяснитесь откровенно. Я думаю, это единственное средство выяснить дело.

— Мне хотелось избегнуть этого: теперь я должен буду потребовать от вас в силу обещания того, что я хотел получить только от вашей честности и доброго сердца.

— Вы становитесь, мой добрый отец, все более и более загадочным, и я не знаю, когда все это кончится.

— Одно слово покажет вам это.

— Скажите же скорее, by God! Черт возьми! Я в эту минуту любопытен, как старая баба.

— Разве вы забыли бобровый пруд, близ которого индейцы привязали вас, вымазав медом?

— Vive Dios! — искренне воскликнул Сумах. — Где у меня был ум? Я забыл лицо христианина, столь великодушно спасшего меня от ужасной смерти! By God! Мой добрый отец, простите меня. В этом виноваты были только мои глаза, так как воспоминание о вас всегда жило в глубине моего сердца таким же свежим, каким оно было шесть лет тому назад, когда вы с риском для жизни оказали мне эту величайшую услугу.

Отец Сандоваль дружески ответил на искреннюю тираду канадца и с минуту молча смотрел на него, как бы стараясь прочесть самые сокровенные его мысли, проникнуть в самую глубину его души.

— Как! — воскликнул канадец. — Вы сомневаетесь во мне? Черт возьми! Я не хотел бы этому верить. Правда, я только бедный искатель приключений, но имею претензии считать себя человеком. Мы, лесные бродяги, не щадим врагов, но зато лучше, может быть, чем горожане, умеем помнить благодеяния. Говорите, мой отец, говорите без страха. Я сделаю все, что вы мне прикажете: я ваш — телом и душой. Повторяю, я весь ваш. Не бойтесь же объясниться со мной откровенно: я вас пойму с полуслова.

— В самом деле, — отвечал, наконец, священник. — Зачем мне сомневаться в вас? Вы не дали мне никакого повода подозревать вашу честность. К тому же, моя просьба к вам. дон Оливье, весьма условна. Я хочу только удостовериться к вашей готовности помочь нам в случае нужды, и ничего больше.

— Говорите, говорите, разве не сказал я, что вы можете на меня рассчитывать?!

— Хорошо… Вот чего я жду от вас: этим утром вы едете. Миссия ваша опасна, хотя я имею все основания думать, что вы выйдете из нее здравым и невредимым. Но в настоящую минуту дело не в том. Вы едете, говорю я. Никому не известно, сколько времени вы будете отсутствовать. Я, со своей стороны, вероятно, принужден буду двинуться вперед. Дайте мне слово, что в какой бы час или день я не почувствовал нужды в вас, вы, что бы ни делали, при моем вызове оставите все и, ни минуты не медля, явитесь ко мне. Обещаете ли вы мне это? Не спешите с ответом, подумайте, прежде чем дать слово, потому что обязательство это очень серьезно и может повести к важным последствиям.

Канадец выслушал эти слова с очевидным нетерпением. Когда отец Сандоваль замолчал, он беззаботно пожал плечами.

— Для чего столько разговоров, — сказал он, — я ваш. Вы требуете слова, я вам даю его. Богу угодно, чтобы вы поставили мне в обязанность исполнить его!

— Благодарю!.. Я надеюсь, повторяю, что не буду вынужденным прибегнуть к вам, однако, мы должны иметь предосторожность на случай, если я должен буду послать к вам лазутчика. Возьмите половину этого золотого кольца. Человек, самый верный с виду, может стать в данный момент изменником. Я сам убедился в этом печальным опытом. Вы последуете только за тем человеком, который предъявит вам другую половину этого кольца, сказав: “Час пришел, учитель ждет”. Вы не зададите этому человеку никаких вопросов — он не сможет вам ответить, так как сам ничего не будет знать. Хорошо ли вы поняли меня? Решено?

— Решено, я понял вас, — отвечал канадец, заботливо пряча половину золотого кольца, данную ему священником. — Имеете ли вы еще какие-нибудь приказания?

— Нет, теперь мы должны расстаться, следуйте за мной.

Они поднялись и вышли из комнаты. После нескольких поворотов канадец очутился на том месте, где лежал Лунный Свет.

Отец Сандоваль сделал последний знак канадцу, напоминая ему об осторожности и удалился.

— Гм! — сказал Сумах, смотря на небо. — Не следует терять времени, если я хочу отдохнуть немного до отъезда.

После этого размышления он растянулся около своего товарища, продолжавшего спать, и не замедлил погрузиться в глубокий сон.

Уже блестящий свет утра лег на верхушки отдаленных гор. Робкие лучи солнца, восходящего словно из сени золотых и пурпурных облаков, рассеяли туман. Испарения поднялись в виде занавеси и обнаружили во всем торжественном величии великолепие пейзажа, в центре которого находилась гасиенда дель Барио.

Направо протянулась цветущая долина, в глубине которой рисовались капризные изгибы Рио Гранде. Налево, среди леса, скал и холмов, украшенных гирляндами зелени, простиралось озеро, поверхность которого, слегка волнуемая свежим утренним ветерком, блестела под лучами солнца. Высокие горы, скалы берега реки с утесами, покрытые зарослями сумаха, красного дерева, пробкового дуба и акажу, окружили эту великолепную водную скатерть. Гармоническое трепетание листьев, осыпанных росой, придавало жизнь этой спокойной и первобытной природе, которой не касалась еще рука человека и которая просыпалась веселою под могучим дыханием Творца.