—  В наше время все пристойно было!

   —  Ладно, Ксюш! И ты не из пробирки. По-всякому было. Что-то из чего-то возникает. Из ниоткуда не берется. Это сегодня ты иная! Вся заморожена и заморочена. Будто на Припяти всю жизнь дышала. Только я тебе одно вякну, придет твое время, о каждом упущенном дне пожалеешь. А все потому, что и у тебя век не резиновый, никому по две жизни не отпущено. Хоть бы одну путем прожить.

   —  Вася, а мне и эта жизнь не нужна...

   —  Ксюха! Чтоб я такого не слыхал! А как же без тебя останусь? Помру вот такой красавец без твоих блинов и чая! Я ж тебя и на том свете разыщу! Не дам покоя кикиморе! Я, может, дышать без тебя не могу! Весь как есть, до последнего волоса в тебя влюбился, а ты тут кочевряжишься, старая шелупень! А ну, сними платок! Уже целиком под него влезла, гля, одни пятки торчат! За них словлю! — смеялся, шутил Вася.

   И никто во всем общежитии не знал, что человек давно развелся с женой, но ни на день не оставил бабу. Развязал ей руки. И сказал:

   —  Найдешь человека лучше меня, выходи за него замуж. Я в тот же день оставлю вас...

   Жена искала. У нее были мужчины. Но человека лучше Васи, так и не нашла. Сам сантехник уже давно растерял мужичье. Все его рассказы о похождениях по бабам были не больше, чем фантазией. Душу тянуло к женщинам, глаза загорались, но плоть не слушалась. Она умерла при живом хозяине. Когда-то семье очень потребовались деньги. Их ему предложили с условием поехать на Припять. И Василий поехал не задумываясь. Ведь деньги понадобились жене на очень серьезную операцию на сердце. Она стоила очень дорого и прошла успешно.

   Жена осталась жить, а вскоре и совсем восстановилась. Какой ценой? О том предпочитали не говорить и не вспоминать.

   Васе врачи запретили тяжелую работу, большие перенагрузки, человек соглашался с ними, но жизнь диктовала свои условия, с какими нельзя было не считаться.

   Вася любил жизнь. Но она слишком часто ставила ему подножки. Человек спотыкался, падал, но снова вставал. И одолевал боль, опять улыбался и шел вперед шаг за шагом.

   —  Вася! Вентиль прорвало в подвале! — слышится голос Поликарпыча.

   Сантехник пулей выскочил в коридор. А Ксенья, сев перед зеркалом, сняла платок, распустила черные волосы по плечам и спине.

  —   Какие они красивые! Шелковистые, блестящие! Недаром даже Вася любуется ими и не разрешает надевать платок. А уж он знает толк в бабьей красе! Пусть морда и все другое, как у сушеной мыши, зато от волос глаз не оторвать! Нет! Не буду больше носить платок,— решает Ксенья. И через пару месяцев невольно заметила, что на нее оглядываются мужчины.

   Посмотрела на себя в зеркало, вроде ничего не изменилось. Но поймавший ее в коридоре Вася, сунул в рот бабе конфету и сказал:

   —  Ксюшка! А у тебя щеки выросли! И задница стала появляться. Раньше мизинцем, а теперь двумя пальцами тебя поднимаю. Давай, округляйся, это идет бабе!

   Женщина, выходя во внутренний двор, стала присматриваться к женщинам, как они одеты? И решилась, купила себе кофту. Пусть не яркую, однотонную, и появилась в ней в столовой. Эту перемену заметили все.

   Повара долго глазели на прачку, пытались угадать причину перемены и забыли выглянуть в окно. За ним начиналась весна...

  —   Умница! Тебе очень идет эта кофта!—заметил Егор Лукич и добавил мимоходом:

   —  Оно и юбку не мешает заменить. Уж больно длинная и черная. В таких наши бабки ходили, теперь их не носят...

   —  Нынче даже старухи джинсы на себя натягивают. Про юбки запамятовали. В брюках удобнее, нигде не сквозит,— поддержал Поликарпыч.

   Ксенья даже покраснела, услышав такое, и поспешила поскорее вернуться в свою комнатушку. Там ее уже ждала Серафима. Она принесла прачке банку варенья к чаю и спросила, понизив голос до шепота:

   —  У тебя, небось, хахаль появился?

  —   С чего взяла?

  —   А зачем нарядилась?

   —  Устала от траура. Столько лет даже мать не выдержала, давно сняла.

  —   Оно и верно. Память в душе остается. От нее никуда не деться. Но жизнь идет. С нею тоже считаться надо.

  —   Ты это о чем? — не поняла Ксюша.

   —  О банальном. Говорят, к тебе Вася заходит!

   —  Ну, да! Он ко всем приходит, никого не сторонится. Все его угощают, поят чаем. Да и как без него? Недавно стиральная машина сломалась. Вася быстро починил. А то вон батарея потекла. Опять же сантехника звала. Куда ж деваться?

   —  Без него, как без рук! Это точно! И все умеет, руки золотые у мужика и характер веселый, покладистый. Так что не упускай его!

  —   Да Боже упаси! Что несешь, Серафима? Опомнись, он семейный! У него двое взрослых сыновей.

   —  Дети теперь не живут с родителями! — грустно вздохнула завхоз.

   —  У него жена есть. Будут и внуки.

  —   О чем ты, Ксенья? Или не знаешь?

  —   Не поняла!

   —  У его жены рак. Она с месяц лежала в больнице. Неделю назад домой выписали. Сама понимаешь, когда это бывает. Недолго осталось человеку мучиться. Развяжет руки Васе, свободным человеком станет сантехник.

   —  Ну, а я тут причем? — глянула Ксенья на Серафиму, та недвусмысленно усмехнулась:

   —  Тогда и скрываться не надо.

  —   Симка! Побойся Бога! Меж нами ничего не было! — покраснела Ксюша.

   —  Ну и глупая! Все ж мужик! Путевый!

   —  Мне никакой не нужен. Моего война отняла,— села к столу подавлено.

   —  Того не поднять. А вот этого из-под носа увести смогут. Оглянуться не успеешь. В городе баб полно, а мужики в дефиците! Ты не упускай!

   —  Никто мне не нужен.

   —  Ксюшка! Ты же баба!

   —  Я никто! Я лишь тень, какая ищет среди вас, живых, свою смерть, а она все убегает и прячется от меня. Я все хочу поймать ее. Но не получается.

   —  Ты еще не жила!

   —  Я слишком зажилась и устала среди вас!

   —  Ксюшка! Да разве плохо жить?

   —  Мне плохо, потому что моя душа с ним, с моим любимым, а здесь только видимость.

   —  Не говори чепуху. Оглядись, и ты обязательно кого-то полюбишь и захочешь жить. Вот все мы, случается, мучаемся с мужиками, брешемся, а ночью снова их любим и опять счастливы. Оно простое и очень сложное наше бабье счастье. Его не просто понять и прочувствовать, но без него не сможем жить, рожать детей, любить своего мужчину. К своему счастью каждая идет через боль и муки, потому оно так дорого нам, наше бабье счастье, кто не испытал его, тот прожил зря. Мы все рождаемся, чтоб полностью испытать нашу долю. Ксюшка! Не верь, что она тяжелая! Если бы так, не рожали бы бабы в свет девчонок — будущих матерей! А ведь это счастье! Слышь? Стать матерью! Это радость! Дай Бог тебе познать все это! — пожелала баба.

   С наступлением весны работы у женщин прибавилось. На всех этажах уборщицы мыли окна, протирали пыль с радиаторов, сметали паутины, тщательно мыли полы, проветривали комнаты, наводили порядок всюду.

   Ксенья допоздна не уходила из прачечной. Казалось, она забыла об отдыхе. В ее комнатушке позднее всех загорался свет, да и то ненадолго. Раздевшись, тут же ложилась спать. Всем было некогда, все куда-то спешили, но куда и зачем? Вот этого не знал никто.

   Так и в этот день с самого утра у каждого нашлась куча дел и все неотложные, горящие. Некогда присесть, перевести дух, перекинуться словом.

   Лукич принимал новых жильцов, распределял их по комнатам, вносил данные в журналы, в карточки. Тут уж ни до бесед, сразу восемь человек прибыли. Объяснил правила, требования, указал комнаты, койки. Торопился человек. Вспомнив, показал столовую. Что-то тревожило Титова. И хотя видимых причин для волнения не было, никак не мог взять себя в руки. Ну, вот выскакивает сердце, молотит так, что виски гудят. Только присел, телефонные звонки посыпались один за другим. А тут Вася вошел в кабинет. Стоит у двери, с ноги на ногу переминается. Титов указывает сантехнику на стул, мол, пройди, присядь на минуту, дай телефонный разговор закончу. Сантехник на часы указывает, мол, времени в обрез, ждать некогда.