—  Мам! А давай деда к себе возьмем! Насовсем! Нам вместе весело будет! А еще, я всем скажу, что у меня, как у всех, тоже дед имеется! Самый-пресамый! Совсем свой! Правда? — заглянул в глаза Лукичу.

   Когда они уезжали, Андрюшка долго махал ручонкой, посылал поцелуи.

   —  Счастливого пути вам! Счастливой дороги, дети. Да хранит вас Бог! — шептал человек вслед.

   Как быстро шло время в общежитии! Казалось, совсем недавно справили свадьбу Якова и Фаины. Не захотели отмечать ее в ресторане и накрыли столы во внутреннем дворе. Здесь все свои, каждому место найдется. Да и ограничений меньше. Свадьба гремела до утра. Плясали и пели все. Даже Лукича вытащили. С Фаиной вальс станцевал. Молодые ребята не умели.

   Яшка со всеми зазнобами попрощался, расцеловал каждую, ни одну не забыл, не обошел. Для всех сыскал доброе слово, никого не обидел.

   Фаина не ревновала. Знала, уходя от прошлого, человек должен проститься с ним уважительно, чтоб никто не бросил вслед обидного слова и плохого пожелания.

   ...Свадьба — это прощанье с буйным, безудержным холостячеством, с ошибками, веселыми друзьями и подругами. Она длится недолго, а помнится всю жизнь.

   Яшка вместе с Фаиной уехали из общежития в свою трехкомнатную квартиру в самом центре города. Ее им купил отец парня в подарок к свадьбе. Сам выбирал, специально для этого приехал из Калининграда. Весь город объездил, все квартиры посмотрел, остановился на этой. Показал ее молодым, тем понравилась. Документы оформили быстро. Отец не скупился, не любил промедлений. И тут же привез в квартиру мебель. Ее расставили по местам. Капитан осмотрел, остался доволен:

   —  Ну, что ж, Яшка! Живи, как сам захотел! Не согласился на мой вариант, дыши здесь! Я тебя не неволю и не уговариваю. У каждого человека свой берег и свой причал. В конце концов, все мы рождаемся на земле, в нее и уходим. А значит, тебе видней! Будь счастлив на берегу со своею чайкой! Пусть ураганы и штормы не разрушат вашу семью и не смоют гнездо. Дай Бог вам любовь крепкую и надежную, вечную и сильную, как море! Пусть ваши крылья не ломает ветер и не остудит любовь. А для себя попрошу побольше внуков. Наших птенцов! Пусть они будут здоровыми и счастливыми здесь!

   На свадьбе он плясал так, что места во дворе было мало. Всех девок измотал, вертел, кружил вокруг себя. Не оставил в покое даже уборщиц и пышную Серафиму. Всех перецеловал, со всеми шутил. И уезжая под утро в гостиницу, жалел, что раньше редко бывал в общежитии.

   —  Клево в вашем кубрике! Классные девчата здесь живут. Век бы отсюда не линял. Но дома дела ждут! — прощался за руку с Лукичом и тихо просил его:

   —  Ты, Егор, приглядывай за молодыми. Не дай им сбиться с курса. Ведь они покуда сами птенцы!

   А через год родила Фаина сына. О том жильцы общежития узнали сразу. Еще бы! Яшка столько шампанского приволок, на все три этажа с лихвой хватило. Яшку завалили подарками так, что едва поместились в машине. Все понимали, не скоро появится в другой раз, разве только когда второй ребенок родится. Семейным стал человек, другие заботы у него появились.

   И только Коля схитрил. Обошелся без свадьбы. Не стал на нее тратиться. Вот пройдоха! Все его отморозком считали, а он и умников обошел на вираже. Вместе с Лидой этот шельмец поселился в комнате, где жила она с бабкой. Теперь он помогал жене ухаживать за старухой, ходил в магазин за продуктами, а вскоре стал строчить жалобы на плохое жилье. А к концу декабря, вот чудо, им предложили переселиться в новый дом, в двухкомнатную квартиру. Лиде с трудом верилось в счастье.

  Женщина сушила на балконе матрацы. Здесь ей никто не указывал, где их вешать.

   Конечно, Колька не выдержал и позвонил Лукичу. Похвалился новой квартирой, где вот уже две недели успевает добежать ночью до туалета и утром встает сухим. Что ему на работе повысили разряд и теперь станет получать больше мастера.

  —   А ты знаешь, Глафира еще мальчишку родила! Уже третьего! Молодец женщина, одних мужиков приносит, помощников! Недавно заезжала, я едва узнал. Поправилась, помолодела, что значит, в хорошие руки попала! Из бабы в женщину превратилась. Тебе от нее привет! — вспомнил Лукич ехидно.

  Колька губу закусил от досады, заныла память о тратах, обманутых надеждах.

  —   Еще приветы передает мартышка лохмоногая! — подумал мужик, но вслух сказал:

   —  Передавайте и ей — наше вашей — с кисточкой! Я доволен своей жизнью. Лидка у меня баба путевая! Вкалывает, не торгуется, всех доглядывает и любит. Даже я к ней привык, как к родной. Не грыземся, все у нас ладится. Нынче дачу хотим присмотреть, чтоб огородину свою растить. Свое всегда и лучше, и дешевле.

  —   А деток ждешь? — перебил Титов.

  —   Покуда бабку доглядываем. С нею мороки хватает. Может потом, теперь не до детвы.

   —  Удачи вам! — пожелал Егор Лукич человеку.

   Комендант понаблюдал, как электрики ремонтируют

проводку на первом этаже, послушал их разговор:

   —  Мой оболтус вчера две двойки приволок! Пришел из школы и сумку подальше закинул, чтоб до дневника не добрался. Я и смекнул, что не с добра, велел достать! Ну, а гаденыш уже на улицу, во двор намылился. Я как глянул в дневник, враз портки с него содрал и как влупил дурню! Он теперь на жопу с неделю не сядет!

   —  Зачем выдрал мальца? Двойки он быстро исправит, а зло на тебя не скоро пройдет...

   —  Я ему позлюсь отморозку! Чего не хватает? Пожрать в доме всегда есть. Обут и одет, канает в тепле. А учиться не хочет. Уроки из-под ремня делает, да еще оговаривается сопляк. Вот за это и получает!

   —  У тебя пацан! Без куска хлеба не останется. Уже теперь помогает тебе. А у меня девки, две двухстволки. Вчера вечером вышел, глядь, а старшая моя целуется с пацаном. Он ей не то под юбку, в трусы влез. Ну, я и ему и ей по ушам надавал. Они в вой, мол, ничего не было. А зачем у ней шарил, чего там забыл? Свою дуру враз домой загнал и не велел высовываться. Зато в школе отличница! Попробуй не угляди, пузо живо набьют дурковатой! Она дома твердила, что только целовались. Как будто я слепой и не видел! А младшая тоже с пацанами тусуется, сама за ними бегает, домой ходит, потеряв стыд. И в кого удались скороспелками, черт их знает!

   Лукич головой крутнул, усмехнулся. Время идет, люди стареют, а проблемы не меняются.

   Давно ли привела в общежитие свою дочь женщина из пригородного поселка. Все просила девчат из комнаты приглядеть за дочуркой:

   —  Алка моя совсем ребенок. Никуда из дома не выходила. Вы же постарше, не дайте дитя в обиду. Она даже сдачи дать не сумеет, совсем смирная!

  —   Ладно! Приглядим! — пообещали девчата бабе. Та и Лукича умоляла. Тот поверил. Мать зря не попросит. И успокоил:

   —  В обиду не дадим...

  Алевтину Шитову взяли на завод штамповщицей. В цехе она была самой юной. Худенькая, среднего росточка, она напоминала подростка, случайно заскочившего в цех.

   —  Ага! Ребенок! Ты посмотри, как глазами стреляет в парней, а жопой крутит, что прожженная путанка! У мужиков, глядя на нее, слюни текут! Эта девка сто очков любой бабе даст,— указывали взрослые девчата на новенькую.

   Алевтина быстро освоилась в общежитии, и, поужинав, вернулась в комнату, заметила, что одна из девчат курит у окна, встала рядом, достала сигареты из-под кофты, закурила.

   В это время в комнату вошел Лукич. Увидев курящую Алевтину, несказанно удивился:

   —  Вот так ребенок! — вырвалось у него невольное.

   —  А что тут такого? Я же не одна курю!

   —  Они старше тебя. Организм покрепче.

   —  Ну, это как сказать,— отвернулась к окну. И закричала:

   —  Девки! Гляньте на того прикольного! Он ко мне в перерыв клеился! Все пощупать хотел, да я ему облом устроила! Тоже мне, хахаль, с пустыми лапами зависает, дурней себя ищет!

  Лукич, услышав такое, сразу вышел из комнаты. Понял, девчонку защищать не надо ни от кого. Она сама нападать умеет. Зря мать тревожилась.