—   Выходит, снова готов на подвиги?

  —   Ну, ладно, Лукич! Здесь не Марсель! Теперь все с оглядкой! — смеялся Яшка.

  —   Как же тебя отец оставил во Франции и не взял на судно?

  —   А что мне пароход? Там единственная на всех баба имелась. И та обезьяна. Когда я на судно пришел, отец ей трусы надел, чтоб эта мартышка не соблазняла, а я ненароком не запал и не совратил ее! — признался Яков под громкий смех.

  —   Чего рыгочете? Она, это красножопое чмо, такое отмачивала, мы со смеху на ногах не выдерживали. Говорить не умела, но все слова понимала. Обзовешь ее матом, она похлопает себя по заднице или спереди ниже пупка и показывает на обидчика, мол, это ты есть обезьянья задница! Иногда дралась, кусалась, точно как баба. Но не баба! И мне тоскливо было!

  —   А француженки? Так ни с одной не познакомился?

  —   Марсель не общага! Там только деньги видят. На рожу и прочие достопримечательности внимания не обращают и на халяву не обслуживают. Отец те тонкости знал и денег не давал. Потому, уехал как мальчик, не тронутый и не целованный.

  —   Как же ты пережил такой прокол?

  —   Ой, не говори, Лукич! Еле дожил до возвращенья на берег. Отец понял, что в море от меня никакого навара не жди. Хотел к матери под присмотр отправить, но я взмолился. Махнул рукой папашка и брякнул:

  —   Ржавей на берегу, отморозок!

  —   Ведь я всю его каюту изблевал. В весе на десяток кило сбросил. Сжалился над собой и надо мной. Ничего кроме мороки от меня не увидел. Как кажется, Теперь он не захочет меня навещать. А уж на судно взять и не подумает.

   —  Как знать,— засомневался Лукич.

   —  Да что ты? Когда я уходил по трапу на причал не только вся команда, даже мартышка подлая от радости на уши встала. Ей тут же разрешили снять трусы.

   —  Я думал, что ты никогда больше не вернешься сюда!

   —  Ну, что так круто? Лукич, я же украшение, подарок любой общаге, со мною никто не соскучиться. А и я никого не обижу. Поживу, осмотрюсь, может, пригляжу себе какую-нибудь мартышку, чтоб в старости не коротать в одиночку. С работой уже все уладил, вот тебе направление с завода. Считай, что в длительном отпуске побывал. Сколько здесь подрейфую, кто меня знает.

   —  Только прошу тебя, сдерживайся!

   —  Ладно, Егор Лукич! Мы ж не звери, мужики все же! Скажи, не оскудел наш палисадник? Есть смачные «телки»? Главное, чтоб было за кем поохотиться и некогда было скучать.   

  —   Яшка! Ты все такой же крученый бес!

   —  Лукич! Я так соскучился по нашим девкам. Кажется, целый век их не видел. Все время вспоминал каждую. Они мне помогли выжить в море. Ради них я снова здесь.

   —  Иди в свою прежнюю комнату. Правда, ребята в ней поменялись. Теперь другие живут, молодежь.

 —    А где прежние?   

   —  Семейными стали. Остепенились. Нынче и твое время пришло. Пока не упустил, не промедли!     

   —  Пока рано, Лукич! Не торопи! Я свой причал не пропущу. Но не гони в шею! Пусть мой якорь сам найдет меня! — побежал по лестнице легко и улыбался каждому встречному.

  Лукич смотрел вслед Яшке, качая головой.    

   А вечером следующего дня, когда жильцы вернулись с работы, на женском этаже вспыхнула драка.

   Отчаянно, остервенело схватились между собою две девчонки, Маринка и Юлька. Их пытались угомонить, растащить двое девчат, проживавших в этой же комнате. Их уговаривали, но бесполезно. Девчонки бросались друг на дружку с кулаками, зубами и ногтями, хватали за полосы, пуская в ход ноги, головы, пытаясь задеть побольнее. Они орали, матерились, визжали, не обращая никакого внимания на окружающих. Никого не слышали. Девки словно оглохли и ослепли, наносили друг другу сильнейшие удары.

  —   Свихнулись дуры! Столько лет дружили, а тут махались непонятно из-за чего!

  —   Маринка! Остановись!

  —   Юлька! Прекрати!—уговаривали девок. Но те ни на кого не обращали внимания.

  Лукич, услышав шум драки на женском этаже, поспешил подняться на второй этаж, влетел в комнату, запыхавшись, и крикнул, едва открыв дверь:

   —  А ну, прекратите! Угомонитесь!

  Но девки не услышали. У Маринки весь подбородок и крови, у Юльки синяки под глазами. Лица исцарапаны, одежда на обоих порвана, волосы растрепаны. А девки только вошли в раж. На полу, на койках, на столе осколки стекла. На самих девок глянуть жутко, как две мегеры сцепились.

  —   А ну, тихо! Обоих выброшу на улицу! — крикнул Егор. Но девки будто оглохли.

   И в это время тихо скрипнула приоткрывшаяся дверь. И вкрадчивый голос спросил:

  —   И что за трамбовка? Кто меня не поделил? Я вот он. Весь целиком здесь. Меня на всех хватит. Девчата, кончайте махаться,— это был Яшка.

  Он едва ступил в комнату, его сразу услышали и драка прекратилась. Маринка с Юлькой молча наводили порядок в комнате, умылись сами.

  —   Обе спуститесь ко мне! Не медля! — приказал Егор Лукич и недобро оглядел Яшку.

  —   Не иначе как из-за тебя, прохвоста, сцепились бабы! Не успел на порог ступить, они уже поделить тебя но могут. Так и знал, добром твое возвращение не кончится! Снял бы себе где-нибудь комнату и жил бы о дельно! Не мутил бы у нас воду!—хмурился Егор, выходя в коридор.

   —  Так ведь позже вас пришел! Причем тут я? — нахально улыбался Яшка, оглядывался на девок, плетущихся следом.

   В кабинете они обе сели по разным углам, Яшка стоял у двери выжидательно, не зная, что лучше остаться здесь до конца разборки или слинять, пока не поздно.

   Егор Лукич хмурился, спросил девчат строго:

   —  Что не поделили? — глянул на Яшку искоса. То ужом крутанулся. Умильно оглядел девок. Те сидели отвернувшись друг от друга.

   —  Я вас спрашиваю! Из-за кого кипеж подняли? повысил голос.

   —  Ее спросите! Она виновата! — кивнула на Юлю Маринка.

   —  Не бреши! Причем я? — огрызнулась Юлька, ежа кулаки.

   —  Что случилось? Хватит базарить!—терял терпение комендант. Девчонки молча переглядывались, н одна не хотела признаваться.

   —  Ну, вот что амазонки! Коли не умеете прилично вести себя в общежитии и жить спокойно, я завтра звоню на завод и ставлю вопрос о вашем выселении. Хватит с вами нянчиться. Идите, собирайте вещи и чтобы утром покинули комнату! Вы свободны! — встал из-за стола, давая всем понять, что разговор закончен.

   Но девчонки не спешили уходить. Они сидели, нахохлившись, опустив головы и плечи.

   —  Чего ждете? Я вам все сказал. Освободите кабинет. У меня много работы! Я и так потерял из-за вас, кучу времени. Идите, собирайтесь!—указал на дверь.

   —  Егор Лукич, простите, не выгоняйте,— подала голос Маринка.

   —  Хватит! Здесь не детский сад. Идите, не мешайте работать.

  —   Егор Лукич! Мы никогда больше не повторим,— подняла голову Юлька.

  —   За пределами нашего общежития меня не будет интересовать, как вы живете! Ступайте, собирайтесь и чтоб к восьми утра ни одной не было. Устроили тут цирк, показательное выступление двух мартышек на ринге!

  —   Егор Лукич! Это первый и последний случай! — встала Маринка, подошла к Титову и, долго не говоря, положила ему голову на плечо. Спросила тихо:

  —   Неужели выкинете нас на улицу, к собакам?

  —   А как вы себя вели, хуже зверей сцепились. Вам только в своре место!

   —  Лукич! Мы не совсем плохие! Ну, не гоните нас! — повисла с другой стороны Юлька.

   —  Вы посмотрите на себя! Все побитые, обе в царапинах, синяках и шишках, смотреть противно, как ал-кашки! Отойдите! — стряхивал девок с плеч. Но не тут-то было. Девки знали доброту и мягкий, отходчивый характер человека. Им совсем не хотелось оказаться на улице зимой. Знали заранее, что к его слову на заводе при слушаются и разрешат выселение. Попробуй теперь найти жилье в городе? За малую комнатушку хозяева половину зарплаты потребуют. Желающих на жилье в городе много.

  —   Прости, Лукич!—обняла Маринка.