— Спасибо, что пришли. — Он кивнул на два стула, но сам остался стоять. — Мэгги, как я понимаю, ты в курсе?

— Да, господин президент.

— Этот сумасшедший написал моей дочери. Предупредил, что следующая крупная история будет «завтра утром». Так и случилось. Стало быть, он не сумасшедший.

— Или сумасшедший, который умеет взламывать компьютеры, — заметил Гольдштейн.

— Нужно узнать, кто этот человек. Как можно скорее, — сказал Бейкер.

— А секретная служба не может это сделать? — спросила Мэгги.

— Агент, прикрепленный к Кэти, идет по его следу.

— Посмотрим, что она обнаружит, — сказала Мэгги.

— Мэгги, этим должен заниматься человек, которому я доверяю.

— Но вы же доверяете секретной службе.

— В их обязанности входит расследование того, что угрожает моей жизни.

Стюарт подался вперед:

— А здесь угроза не физической смерти, а политической. Кто-то хочет уничтожить Бейкера как президента. И нам нужен в этом деле свой человек. Человек, которому не безразлично. И который умеет делать, как бы это сказать, нетривиальные вещи.

— Что ты имеешь в виду под нетривиальными вещами?

— Слушай, Мэгги. Мы все знаем, что́ ты сделала в Иерусалиме. Ведь ты там не просто бумажки перебирала, так ведь?

— Но я же больше у вас не работаю!

— Мне очень жаль, — тихо сказал президент.

— У Лонгли своя игра, ты же знаешь, Мэгги, — сказал Стюарт. — Но это не значит, что ты не можешь помочь. Так даже лучше, если что. У тебя есть дистанция.

Президент остановился и проникновенно посмотрел ей в глаза.

— Ты мне нужна, Мэгги. Мы ведь столько хотели вместе сделать! А чтобы все это сделать, я должен остаться на этом посту. А значит, надо найти того человека.

Долгую секунду или две она не отводила взгляда, вспоминая разговор, который происходил на этом самом месте ровно двадцать четыре часа назад. О Дарфуре, о вертолетах, которые готов послать туда этот президент, о том, сколько человеческих жизней можно спасти.

— Ладно, — сказала она.

Когда они возвращались в Западное крыло, Мэгги сказала Стюарту:

— Для начала составим список.

— Какой список?

— Список людей, которые хотят выжить Стивена Бейкера из его кабинета.

Вашингтон, округ Колумбия, вторник, 21 марта, 09 ч. 16 мин.

В команде младшего сенатора от штата Южная Каролина очень гордились тем, что стоило посетителю шагнуть через порог, как он оказывался на старом добром Юге. Секретарша в приемной была блондинка младше тридцати с приветливой улыбкой на устах. Мерзость под названием Вашингтон, округ Колумбия, оставалась по ту сторону дверей. А здесь, в гостях у сенатора Рика Франклина, вы были с южной стороны линии Мейсона — Диксона.

В приемной висела бронзовая табличка с десятью заповедями. Сенатору Франклину нет дела до того, что это общественное место и что церковь отделена от государства. Телевизор с огромным экраном был настроен не на Си-эн-эн и не на Эм-эс-эн-би-си, а на христианский канал. Промежуточные выборы еще только через полтора года, но уже пора в них вкладываться — производить правильное впечатление.

Это снаружи. Но если посетитель проникал в личный кабинет сенатора, то там он видел куда более земное отношение к реалиям политической жизни. Здесь-то на экране был «Фокс» или Эм-эс-эн-би-си, обычно последняя. «Врага надо знать в лицо», — любил повторять Франклин.

Однако вот уже сутки враг перестал быть врагом. Сеть, которую Франклин клеймил как «новости для либералов», наносила удар за ударом президенту Бейкеру, а для тех, кто был в одном стане с Франклином, это был бальзам на душу. Во-первых, святой Стефан оказался психом и лечился от этого. Во-вторых, связь с Ираном. Дело, конечно, темное, подробности неизвестны, но так даже лучше. Народ придет к выводу, что господин Безупречный Президент уже не так чист, как свежевыпавший снег.

Вот почему он позвонил своему коллеге-демократу буквально через минуту после того, как новость появилась в эфире. Он знал, что Винченци — союзник, на которого можно положиться. А требование независимого расследования не несет в себе никакого риска. Если ничего не всплывет, Франклин заявит, что должен был это сделать для общего блага, чтобы прекратить беспочвенные слухи. А если всплывет — о-го-го!

То, что Винченци на его стороне, придаст запросу Франклина налет беспристрастности. «Это выше партийной политики», — отметили оба в своих заявлениях.

Поэтому сенатор Франклин, поправляя на столе ежедневник, готов был замурлыкать «Вернулись счастливые дни». Все шло как надо.

В дверь тихонько постучали. С улыбкой вошла Синди, руководитель его юридической службы. Он любил смотреть, как она ходит: зад обтянут тесной юбочкой, которая никогда не бывает ниже колена…

— Я вижу, ты принесла мне хорошие новости, милая?

— Да, сэр, хорошие.

У них была такая игра: джентльмен-южанин и юная скромная девушка; диалоги как из «Унесенных ветром».

— Расскажи, умоляю!

— Докладываю, сенатор, — заговорила она с девическим трепетом, от которого у него в мошонке словно бы током дернуло, — что источник скорбных историй Эм-эс-эн-би-си раскрыт.

— Уже? Как же это случилось?

— Кажется, какой-то либеральный хакер влез в систему Эм-эс-эн-би-си и обнаружил переписку между вашингтонским бюро и источником. Потом двинулся дальше и добрался до его сайта.

— И что о нем известно?

— Пока известно только то, что ему под пятьдесят, он белый и живет в Новом Орлеане.

Вашингтон, округ Колумбия, вторник, 21 марта, 14 ч. 26 мин.

— Не боишься, что разговоры пойдут?

— О чем? О нас с тобой?

— Ну да. Что я сюда зачастила.

— Что-то мне подсказывает, Мэгги, что это невозможно. Ты — не мой тип. — И широкая улыбка осветила большое красное лицо Стюарта Гольдштейна. За последние тридцать шесть часов он улыбнулся впервые.

По его настоянию она вернулась в его кабинет. Он внес ее в список посетителей на входе для туристов; ей пришлось предъявить паспорт, чтобы получить доступ в Белый дом.

Гольдштейну позвонил какой-то его знакомый с телевидения и предупредил, что вот-вот в живом эфире начнется интервью с источником двух последних историй про Стивена Бейкера. Его представили как Вика Форбса из Нового Орлеана.

— Чего я не понимаю, — говорил Гольдштейн в ожидании начала интервью, — так это насчет психиатра. Откуда Вик Форбс мог узнать про психиатра?

— Может быть, поговорил с ним?

— Это затруднительно. Психиатр умер пятнадцать лет назад.

— Может, остались записи? Счета?

— Нет. Ничего не осталось. Пойми, твой покорный слуга не стал бы так глупо подставляться. Я с самого начала позаботился о том, чтобы противник не смог раскопать никаких сюрпризов.

— Потому что ты первый их раскопал.

— Именно.

— А Иран?

— Здесь надо было копать уже очень и очень серьезно. Каким-то образом этот Форбс узнал то, о чем мы и сами не знали.

— Нас подставили? Ходжеса подослали, чтобы нагадить нам?

— Возможно. Возможно, это иранцы. Решили сделать из Бейкера дурачка. Однако сейчас меня больше всего интересует, откуда Форбс узнал о Ходжесе. И о психиатре. — Он устремил взгляд на телеэкран. — Я хочу знать, кто он.

В итоге они были разочарованы. Вик Форбс не был похож ни на чудовище, ни на опереточного злодея. Когда он в Новом Орлеане смотрел прямо в камеру, его лицо казалось совершенно заурядным. Нос слишком тонкий в переносице. Голова почти лысая, лишь на висках остатки редких седых волос.

Форбс назвал себя свободным исследователем и настаивал, что не связан ни с какой партией, ни с какой фракцией.

«Я просто говорю правду, если угодно, — сказал он. — У меня была информация, и я не мог не поделиться ею с американским народом. Народ имеет право знать, какой на самом деле у него президент».

«Но как вы получили эту информацию? — спросила интервьюер. — Ведь американский народ имеет право знать и это тоже».