Мэгги покачала головой — приятный сюрприз, не ожидала. Она думала, что дарфурский план, который она обсуждала со Стивеном Бейкером, с его уходом в отставку будет похоронен. А он, оказывается, передал этот план своему продолжателю. Ей вспомнились прощальные слова Бейкера: «Надеюсь, когда-нибудь я найду способ отплатить тебе».

Вашингтон, округ Колумбия, три месяца спустя

Мэгги покрутила в руке бокал с виски, слушая, как звенят кубики льда, и оглядела посетителей бара «Дублинец». Ури написал, что опаздывает, так что смотреть на дверь нет смысла. Но она продолжала смотреть, надеясь, что вот-вот он войдет и шагнет к стойке. Настроение у него должно быть хорошее: его документальный фильм «Жизнь, время и странно короткое правление президента Стивена Бейкера» был отобран для показа на кинофестивале в Торонто.

Но все же ей было немного не по себе. Почему Ури предложил встретиться здесь, а не дома?

Если переговоры обещают быть сложными и напряженными, их следует проводить на нейтральной территории — это она усвоила давно. Так что за переговоры хочет провести Ури?

Откровенно говоря, в последнее время что-то у них не заладилось. После безумных мартовских дней они решили вместе уехать отдохнуть и отправились на остров Санторини, что в Эгейском море.

По настоянию Зои Гальфано, агента секретной службы, американский консул выделил охранников для незаметного сопровождения. Когда Мэгги стала протестовать, говоря, что Роджер Во и его сообщники уже за решеткой, Зои честно сказала, что бывший президент Бейкер был тверд: Мэгги Костелло заслужила, чтобы ее защищало правительство Соединенных Штатов.

Хотела бы она обвинить своих стражей в том, что там происходило, но в этом не было их вины. Они действительно были незаметны, хотя и находились достаточно близко, чтобы успеть обезвредить любого злоумышленника.

Все начиналось хорошо: Мэгги наслаждалась возможностью выспаться, вкусной едой, близостью Ури… Однако после нескольких дней мира и покоя она почувствовала неодолимое желание включить свой «блэкберри». Сначала глаза у Ури просто округлились:

— Что ты делаешь?

— Ничего.

— Специальное такое «ничего», которое требует наладонника?

— «Нью-Йорк таймс» публикует серию статей о первых ста днях правления Уильямса.

— И ты хочешь их прочитать. Хотя ты и в отпуске. Не понимаю, почему тебе не лежится спокойно на солнышке, как всем нормальным людям.

— Я не могу лежать на солнце, вот почему. Я обгораю.

— Но ты же сейчас в тени.

— Вот и не обгорю.

Такие облачка быстро рассеивались, но через неделю стали наплывать все чаще.

— Давай поплаваем? — предлагал Ури.

— Я не хочу плавать. Я не хочу бегать. И загорать тоже не хочу. Я хочу что-нибудь делать.

Сейчас она улыбнулась и вспомнила слова Лиз: «Что такое ад? Это двухнедельные каникулы с тобой». Без сомнения, она невыносима: раздражительна, груба и скучна.

По возвращении Ури заканчивал фильм. Она некоторое время провела с ним в Нью-Йорке, а потом он приехал в Вашингтон снять несколько последних интервью. Теперь фильм закончен, и он опять приехал, чтобы на обеде с начальством обсудить даты выхода фильма на экран. И предложил после этого встретиться и выпить.

Она уже хотела пойти причесаться, когда увидела в дверях его. Ах, эти глаза, этот взгляд — взгляд сильного мужчины и в то же время робкого мальчишки! Она просто таяла от его взгляда. Он сел к ней за столик в углу. Но, когда она хотела поцеловать его в губы, подставил щеку. Одно это заставило ее насторожиться.

— Ну что ж, успеха тебе в Торонто!

— Спасибо.

— Кто знает, может быть, этот фильм войдет в историю как единственное достижение периода правления Бейкера.

— Еще «Помощь Судану», Мэгги, ты забыла? Вертолеты.

— Да, правда. — Она почувствовала легкий укол вины, потому что не рассказала ему об этом, и заказала напитки: себе — еще виски, ему — пиво.

Он глотнул прямо из бутылки и сказал:

— Мэгги, нам нужно поговорить.

— Звучит угрожающе.

— Послушай меня. Помнишь ту ночь на пляже на Санторини, когда мы только устроились и пошли к морю? Ярко светила луна…

— Конечно, помню. — У нее пересохло в горле.

— В ту ночь я приготовил целую речь. Что я не могу больше жить в разлуке, что мы созданы друг для друга. Что жизнь так коротка и драгоценна и в какой-то момент нужно выбирать. И я выбрал. Я хотел сказать: «Мэгги, я хочу тебя. Ты — та, кого я выбрал».

— И что случилось? — Она уже поняла, что будет дальше.

— Ты знаешь, что случилось. Ты с первого же дня места себе не находила, стремилась удрать.

— Это не совсем так.

— Мэгги, ты слишком неугомонная. То начинаешь работать в Белом доме, то, не успев этого осознать, летишь через всю страну, уворачиваясь от киллеров…

— Ури, это была безумная, совершенно сумасшедшая неделя.

— С тобой, Мэгги, вечно безумие и сумасшествие. Вечно что-то случается. Когда мы познакомились в Иерусалиме, тебя преследовали, ты спасалась бегством. И здесь, похоже, ты занята тем же самым.

— Ну ладно, это просто совпадение. Когда…

— В самом деле, Мэгги? Я больше не верю в совпадения. Кажется, на глубинном уровне ты в этом нуждаешься.

— О, ради бога…

— Все время одно и то же. Ты пытаешься вернуться к нормальной жизни, находишь работу, на которой нужно определенное время отсиживать за столом, и неизменно все идет наперекосяк.

— Ури, меня же уволили.

— За то, что назвала министра обороны ослом! Никто не станет писать такое и посылать электронной почтой, если не хочет разрушить карьеру. И как только ты вышла на оперативный простор, тебя чуть не убили.

— Но ведь хотели уничтожить президента!

— Я бы не сказал, что причина в этом. И возникает вопрос, почему с тобой всегда такое происходит. Однажды ты сказала, что ты нигде не была так счастлива, как в Африке, несмотря на то что вокруг умирали люди и ты спала под свист снайперских пуль.

— Это было сто лет назад. Я была юная и беспечная.

— Я сам это понял в Иерусалиме. Смерть ходила за тобой по пятам, и, знаешь, тебе это нравилось. Ты даже сказала: «Я никогда так не ощущала полноту жизни».

Что ж, это правда.

— Так что ты хочешь сказать? — спросила она.

— Что я хочу тебя, но также я хочу нормальной жизни. Жить на одном месте, растить детей.

— Но я тоже этого хочу!

— Ты всегда хочешь чего-то большего. Спасти мир. Или по крайней мере не оставаться долго на одном месте, чтобы не заскучать.

Она даже не пыталась его переубедить. Потому что частичка правды в этом была. Даже в худшие моменты, сворачивая с шоссе в Абердине или глядя в лицо Роджеру Во, она чувствовала, как бежит по жилам адреналин. Ури прав: она ощущает полноту жизни.

Его лицо было неподвижно, глаза темны и глубоки. Он очень хотел быть с ней; она тоже очень хотела быть с ним, но каждый раз им мешало одно и то же. Она вспомнила о телефонном звонке — Ури она о нем не рассказала — главы администрации президента Уильямса, который предложил ей работу координатора проекта «Помощь Судану». С условием, что она будет находиться на месте событий, в Африке. Она гнала от себя мысль об этом предложении как о каком-то запретном удовольствии, которое не для нее. Теперь она его примет.

Сдерживая слезы, она повернулась к нему:

— Знаешь, Ури, мне нужно сознание того, что я делаю дело. Пусть ты прав: пусть я все время мечусь по планете в поисках опасности. Это что, преступление? Да? Если я видела такие жуткие вещи, что каждую каплю энергии хочу употребить для того, чтобы в этом мире стало хоть немного лучше, — это что, преступление? — Она посмотрела ему в глаза: — Ты знаешь, я очень хотела быть с тобой, Ури. Но я — такая, какая есть, и я не могу стать другой. Мне очень жаль.

Она через стол поцеловала его в губы долгим и крепким поцелуем, потом схватила сумочку и шагнула к дверям, пока не хлынули слезы.

В тот же вечер…