— Смотри, она лягается! — предупредила Катенька. Но было уже поздно.

— Ой! Поцарапала! — закричал Якоб Борг и отдёрнул руку.

Через всю кисть тянулся кровавый шрам. Маленькое Орлиное Перо смотрел на него с ужасом:

— Какая дикая лошадь!

— Да, мы ещё не успели её укротить. Давайте будем с ней поласковей, пусть увидит, что мы ей друзья. — Катеньке хотелось оправдать свою лошадку.

Но Якоб Борг не стал её слушать.

Он притащил из кухни веник и начал шуровать им под печкой.

Наконец дикая лошадь выскочила оттуда, обежала расставленные барьеры, вспрыгнула на подоконник и оттуда зашипела на друзей.

Маленькое Орлиное Перо замер от испуга. Он схватил Якоба за руку и сказал чуть дыша:

— Не бойся, Якоб, мы скоро её укротим.

А Якоб удивлённо смотрел, кто это на подоконнике.

— Боюсь, вы поймали не дикую лошадь, — сказал наконец он.

— Не дикую? — удивился Принц Понарошку. — Ты думаешь, она уже укрощенная?

— Не знаю, укрощенная она или нет. Но это не дикая лошадь. И вообще не лошадь.

— Это почему? — недоверчиво спросил Принц Понарошку.

— Потому что это кошка, — объяснил Якоб Борг. Маленькое Орлиное Перо и Принц Понарошку в изумлении уставились на подоконник, где сидела дикая лошадь, оказавшаяся вдруг кошкой.

— Я тоже было так подумала, — сказала Катенька. — Особенно когда увидела, что у неё усы, как у кошки.

Да, вот так поохотились за дикими лошадьми! Это был, конечно, неприятный сюрприз.

— Мы, значит, что-то напутали, — смущённо начал Принц Понарошку.

Но Катенька не дала ему договорить.

— А знаете, — сказала она, — укрощать кошку или дикую лошадь — не такая уж разница. Может, лошадь у нас в комнате и не поместилась бы.

Принц Понарошку кивнул с облегчением. Ведь правда, не такая уж большая разница — что дикая кошка, что дикая лошадь.

Катенька уже присела возле жёлтой кошки и гладила её по шёрстке.

Ей было немножко грустно, но немножко и радостно. Радостно потому, что у неё теперь была своя кошка. А грустно потому, что её мечта о лошади так и осталась мечтой.

«Но ведь мечта — это тоже прекрасно, — тут же сказала она себе. — Я могу мечтать о своей лошади, когда захочу. Мечта никогда не бывает слишком большой. Она везде поместится, даже в самой маленькой комнате. Она только моя, и я с ней никогда не расстанусь».

Так она сидела со своей кошкой, крепко её к себе прижимала и мечтала о лошади.

Мы сидели на Непобедимой Крепости и смотрели по сторонам.

Ветер шелестел в ветвях, журчала невдалеке речка. Большой жук-рогач, жужжа, совершил посадку рядом со мной. Посмотрел на меня, потом загудел и полетел дальше.

— Здорово тут у тебя, — сказал я. — Это дерево прямо как дом. Действительно Непобедимая Крепость. Настоящее укрытие. Тебя тут никому не найти.

Якоб спорить не стал.

— Вообще-то, — сказал он, — найти подходящую ветлу не проблема. Я знаю еще несколько.

— И "дупло" там найдётся?

— Конечно, — сказал он. — Хочешь, поищи, может, подберёшь себе почти такую же.

Мы чуть раздвинули ветки и посмотрели вниз, не идёт ли кто по дороге. Тогда мы бы ему крикнули "Эй!" и здоров позабавились.

Жаль, никого там не было. — Хочешь еще лимонаду? — предложил Якоб. Я отхлебнул из бутылки, а он стал рассказывать -

В июне окончились школьные занятия, у Якоба Борга начались каникулы. По этому поводу решили устроить праздник, в субботу вечером. Договорились, кто будет выступать: петь, играть, показывать фокусы и читать стихи. Потом ещё намечалось угощение и танцы до самой темноты при свете разноцветных фонариков.

Все ходили взбудораженные, все готовились к празднику. Только Якоб Борг почему-то был мрачен. Всё сидел дома в углу, подперев руками голову, и думал о чём-то, наморщив лоб. Даже не говорил ни с кем, так переживал.

Да ещё Панадель ходил сердитый. Он тоже хотел выступать на празднике со своей моряцкой песней «По морям, по волнам». Но Катенька не разрешила.

— Ты — выступать? Выдумал тоже! Это же будет концерт! Настоящий концерт художественной самодеятельности. Ты хоть представляешь, что это такое?

— Чего тут не представлять? Я сам, если хочешь знать, художник, — гордо заявил Панадель.

— Ах, не спорь! От нас будет выступать Принц Понарошку. Знаешь, как он играет на пианино? Все от восторга ахнут.

— Не знаю. Я лично ни от какого восторга не ахну, это уж точно.

— Да у нашего Принца талант, пойми ты! Его можно слушать хоть целый день.

— Можно, конечно. Если только сперва заткнуть себе уши ватой, — пробурчал Бродяга себе под нос.

— Ах какой ты, Панадель! Ну, словом, выступать будет он, а не ты.

И вот Бродяга обиделся до смерти.

Он подошёл к Якобу Боргу (а тот всё молча сидел в углу) и пожаловался:

— Таланта у меня, говорит, нет, представляешь? Ладно, в субботу посмотрим, у кого есть талант, а у кого нет.

— Я на этот дурацкий праздник вообще не пойду, — сказал

Якоб, насупившись.

— Понимаю тебя. Какой же это праздник без моряцкой песни! — поддакнул Бродяга.

— Что я, сумасшедший, чтобы туда идти?

— Хорошо сказано! Они там, по-моему, уже все свихнулись.

— Я вообще не хочу больше ходить в школу.

— Вот это, пожалуй, чересчур, — возразил Панадель. — Из-за одной моряцкой песни так сразу плюнуть на школу.

— Да при чём тут песня! — отмахнулся Якоб. — У меня свои причины для огорчения.

— Что ты говоришь? Расскажи какие, — потребовал Панадель.

— Нет, об этом я рассказать не могу.

— Ага, значит, тайна. Вот и прекрасно! Давай выкладывай!

— Ничего прекрасного, наоборот, всё просто ужасно. А больше я ничего не могу говорить.

— Ого, значит, ужасная тайна! Ещё интересней! Нет ничего интересней на свете, чем толковать об ужасных тайнах. Ну, давай же, давай! — поторопил Панадель и даже слегка пихнул Якоба в бок.

— Нет, — отвечал Якоб. Вид у него был мрачный и решительный.

— Ясно, — сказал Панадель. — Что ж, будем молчать. Молчать, как корабли в океане.

Так они и сидели молча вдвоём. Каждый думал о чём-то, наверное, невесёлом, потому что вид у обоих был жутко сердитый.

Но вот наступила суббота, всем захотелось на праздник. И Якоб Борг с Панаделем тоже решили пойти. Чтобы не портить друзьям удовольствия.

В актовом зале школы расставили скамейки. Народу собралось много: и старшеклассники, и малыши. Как всегда, сперва пошумели, но потом начался концерт, и стало тихо. Были песни и фокусы, стихи и танцы, и каждому, кто выступал, хлопали.

Наконец на сцену вышел Принц Понарошку. На нём был костюм из голубого бархата, на шее белая шёлковая косынка. Он поклонился публике. Потом сел за пианино, открыл ноты, устроился поудобней на стульчике. Задумчиво, тихо тронул клавиши.

И заиграл.

Ах как он играл! Чем дальше, тем лучше. Можно было действительно забыть всё на свете. Все просто пришли в восторг. Стали не только хлопать в ладоши, но даже ногами топать и кричать: «Браво! Ура!» Прямо остановиться не могли.

А Катенька только смотрела, как Принц Понарошку раскланивается. В её глазах стояли слёзы радости.

Один лишь Бродяга морщился:

— Ну, может, это кому-то и нравится… Только не мне. Моряцкая бодрая песня куда лучше.

И он затянул:

— «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там…»

— Тише ты, — остановил его Якоб Борг. Панадель, оскорблённый, умолк.

А потом ещё вышла девочка в красном нарядном платье. Бродяга толкнул Якоба в бок.

— Кто такая? Ты её знаешь?

— Да, это Катя, девочка из нашего класса, — ответил Якоб.

— Симпатичная, — сказал Панадель.

— И вовсе ничего в ней нет симпатичного, — отвернулся Якоб.