Враги боролись уже долго, и все еще невозможно было угадать, кто выйдет победителем из этого поединка. Вдруг занавесь у входа в хижину приподнялась, и хижина осветилась ярким, ослепительным светом. Внутрь вошли несколько человек, это были команчские воины. Все, что произошло в эти минуты, было оговорено заранее между ними и Черным Оленем, однако они опоздали. Их против воли задержали важные обстоятельства, и, приди они пятью минутами позже, их вмешательство запоздало бы и один из двух борющихся скорее всего оказался бы мертвым, — настолько поединок двух врагов был яростен и беспощаден.

Когда Голубая Лисица увидел помощь, явившуюся к его врагу, он мгновенно оценил свое положение и счел себя погибшим. Тем не менее свойственные индейцам лукавство и хладнокровие не покинули его в эту критическую минуту — краснокожие, как бы ни была велика их ненависть к врагу, никогда не убивают его, если он сдался добровольно.

Как только вождь апачей увидел команчей, он тотчас же опустил руки, которые как тиски охватывали туловище Черного Оленя, сковывая его движения, откинул голову назад, закрыл глаза и замер.

Голубая Лисица знал, что на него будут смотреть как на пленного, и приговорят к пыткам, но надеялся, что сумеет ускользнуть до исполнения приговора, как бы его тщательно ни охраняли. Это был единственный шанс, оставшийся в его распоряжении, и он не желал терять его.

Черный Олень поднялся, изнуренный борьбой, но вместо того, чтобы вонзить нож в лежащего у его ног безоружного противника, заткнул его за пояс.

Расчет вождя апачей оказался верным: до начала пыток ему нечего было бояться своего врага.

— Голубая Лисица — великий храбрец, он сражался как храбрый воин, — сказал Черный Олень. — Он должен чувствовать себя утомленным. Пусть он встанет. Вождь команчей отнесется к нему с тем уважением, какого тот заслуживает. — И, сказав это, он протянул Голубой Лисице руку, чтобы помочь подняться.

Вождь апачей не сделал ни одного движения, чтобы взять свое оружие, и, смело ухватившись за протянутую руку, встал.

— Собаки-команчи увидят смерть воина, — сказал он насмешливо. — Голубая Лисица смеется над их пытками, они не смогут заставить дрогнуть ни один его мускул.

— Хорошо! Мой брат увидит! — И обратившись к стоявшим безмолвно воинам Черный Олень добавил: — Когда умрет этот воин?

— Завтра на закате солнца, — коротко ответил старший из индейцев.

— Мой брат слышал, — сказал Черный Олень. — Не хочет ли он что-нибудь сказать?

— У него есть одно возражение.

— Пусть брат говорит — наши уши открыты.

— Голубая Лисица не боится смерти, но прежде, чем отправиться в счастливые поля охотиться под милостивым взглядом могущественного Владыки Жизни, ему еще многое необходимо сделать на земле.

Команчи утвердительно кивнули головами.

— Голубой Лисице необходимо возвратиться к воинам своего племени, — продолжал вождь апачей.

— Сколько времени вождь будет отсутствовать?

— Целую луну.

— Хорошо! Что сделает вождь в подтверждение своих слов, чтобы команчи ему поверили?

— Голубая Лисица оставит за себя заложника.

— Вождь апачей-бизонов — великий храбрец! Какой вождь из его племени или воин будет в состоянии его заменить и умереть, если его позабудут выручить?

— Я дам кость от костей моих, кровь от моей крови! Сын мой заменит меня.

Команчи обменялись взглядами.

Воцарилось долгое молчание. Вождь апачей, горделиво завернувшись в свой плащ, невозмутимо ждал. Черты его неподвижного лица не отражали ни одного из чувств, волновавших его.

Наконец Черный Олень заговорил:

— Мой брат напомнил мне дни нашей молодости, когда мы были детьми пауни-змей и охотились вместе в прериях верхнего Миссури. Первые годы жизни — самые лучшие годы, слова моего брата заставили радостно забиться мое сердце. Я буду к нему добр — сын заменит его, хотя он и очень молод. Он умеет ползать, как змея, летать, как орел, рука его сильна в боях. Но пусть Голубая Лисица подумает прежде, чем взять на себя такое обязательство. Если вечером через двадцать восемь солнц мой брат не займет свое место у столба пыток, сын его умрет!

— Благодарю моего брата, — ответил вождь апачей твердо. — В день двадцать восьмого солнца я вернусь, вот моя рука.

— Вот моя.

И оба врага, пытавшиеся за несколько минут перед тем убить друг друга, обменялись сердечным рукопожатием. После этого Голубая Лисица отвязал ремень из змеиной кожи, связывавший его волосы в виде обруча, и выдернул белое орлиное перо, торчавшее за правым ухом.

— Пусть мой брат одолжит мне нож, — сказал он.

— Собственный нож моего брата лежит у его ног, — ответил любезно Черный Олень. — Такой великий воин не должен оставаться безоружным, пусть он поднимет его.

Вождь апачей поднял свое оружие и засунул за пояс.

— Вот перо вождя, — сказал он, передавая перо Черному Оленю. Отрезав прядь волос, которые теперь в беспорядке падали ему на плечи, он добавил: — Пусть мой брат сохранит эти волосы, они составляют часть скальпа, который теперь принадлежит ему. Вождь сдержит свое слово и приедет требовать их обратно в условный день и час.

— Хорошо, — ответил Черный Олень, взяв волосы и перо. — Пусть мой брат следует за мной.

Команчи, невозмутимые свидетели этой сцены, потрясли своими факелами, чтобы разжечь их, и все индейцы, выйдя из хижины, направились к хижине совета. Хижина помещалась, как мы уже говорили, посредине площади, между ковчегом первого человека и столбом пыток. Индейцы медленным и торжественным шагом двинулись к столбу пыток. По мере того как они проходили мимо хижин, занавеси на них отдергивались, их обитатели с зажженными факелами в руках присоединялись к шествию, и когда вожди команчей добрались до цели, огромная толпа покрывала площадь. Толпа эта была сдержанна и молчалива.

Было нечто странное и захватывающее в зрелище, которое представляла в ту минуту площадь, освещенная множеством факелов, колеблемых ветром во все стороны.

Вожди стали полукругом у столба пыток, в середине находился Голубая Лисица.

— Теперь, после того как мой брат отдал залог, он может позвать своего сына, — сказал Черный Олень. — Дитя должно быть недалеко отсюда.

Вождь апачей лукаво ухмыльнулся.

— Маленький орленок всегда следует за могучим полетом отца, — сказал он. — Пусть воины расступятся в обе стороны, чтобы дать ему дорогу.

По знаку Черного Оленя толпа расступилась. Голубая Лисица поднес правую руку к губам и три раза с промежутками крикнул ястребом.

Через несколько минут в ответ ему раздался такой же крик, но слабый и отдаленный.

Вождь повторил сигнал. На этот раз ответом был сильный и короткий свист. В третий раз ответный свист раздался совсем близко, затем послышался топот лошадиных копыт и показался индейский всадник, скачущий во весь дух.

Этот воин, не обнаружив ни малейшего удивления, пересек площадь и как вкопанный остановился у столба пыток по правую сторону Голубой Лисицы.

— Я здесь! — сказал он.

Воин был сыном вождя апачей. Это был юноша лет шестнадцати, высокий и стройный, черты его лица были красивы, взгляд горделив, поза проста и благородна.

— Этот юноша — мой сын, — сказал Голубая Лисица, указывая на него вождям команчей.

— Хорошо, — сказали те, вежливо поклонившись.

— Согласен ли мой сын остаться заложником вместо своего отца? — спросил его Черный Олень.

Молодой человек утвердительно кивнул головой.

— Знает ли мой сын, что если отец его не сдержит своего слова, он умрет вместо отца.

— Я знаю это, — ответил тот.

— Мой сын согласен на это?

— Я согласен.

— Хорошо, — продолжал вождь, — пусть мой сын смотрит.

С этими словами вождь прибил к столбу пыток волосы и орлиное перо, полученные им от Голубой Лисицы.

— Эти волосы и это перо останутся здесь до тех пор, пока тот, кому они принадлежат, не придет потребовать их.

Тогда заговорил вождь апачей.

— Я клянусь на моем тотеме, — сказал он, — взять их в назначенное время!