— Увы! Друзья мои, — ответил атаман, подавляя вздох, — вы не имеете понятия о том, как отрадно несчастному человеку, стоящему вне закона, сознавать, что есть на свете существо, которое любит его ради него самого, без всякого расчета и задних мыслей.

— Тише! — быстро проговорил Руперто, положив руку ему на плечо. — Замолчите, мой друг. Вот она.

Руперто не ошибся. В эту минуту появилось прелестнейшее создание, подпрыгивая, как молодая лань. Это был ребенок — девочка самое большее лет двенадцати, миниатюрная, свеженькая, смеющаяся. Ее большие черные глаза, розовый ротик с жемчужными зубками, ее великолепные черные волосы, спускающиеся двумя густыми косами до колен, полумужской-полуженский костюм — все в этой девочке сочеталось как бы для того, чтобы придать ее наружности отпечаток чего-то необыкновенного, неземного и даже ангельского — так велико было ее природное изящество и настолько ее невинный и искренний смех и глубокий и вместе с тем мечтательный взгляд составляли резкий контраст с окружавшими ее грубыми и страшными бандитами.

Когда девочка увидела атамана, глаза ее радостно заблестели; одним прыжком она очутилась в его объятиях, и разбойник с любовью прижал ее к своей могучей груди.

— А! — воскликнул он, целуя ее шелковистые волосы, голосом, который он напрасно старался смягчить. — Вот, наконец, и ты, дорогая Газель! Ты запоздала.

— Отец, — отвечая на его ласки, возразила она нежным, очаровательным голоском, — я не знала о твоем возвращении. Уже поздно, я не надеялась более увидеть тебя сегодня и собиралась идти спать.

— В таком случае, нинья 26, — сказал разбойник, опуская девочку на землю и целуя ее в последний раз, — тебе не следует дольше оставаться здесь. Я видел тебя, я поцеловал тебя, я могу теперь быть счастливым до завтра. Иди спать, я не эгоист! Я не хочу, чтобы ты потеряла свою свежесть из-за меня.

— О! — воскликнула она, мило покачивая своей миниатюрной головкой. — Мне больше не хочется спать, я могу еще немного посидеть с тобой, отец.

Белый Охотник За Скальпами с возрастающим изумлением смотрел на этого прелестного ребенка, такого жизнерадостного, смеющегося и любящего, который также был, по-видимому, горячо любим. Он не мог найти объяснения его присутствию среди бандитов, как и нежности, которую высказывал атаман.

— Вы очень любите эту девочку? — спросил он, привлекая к себе ребенка и целуя его в лоб.

Девочка взглянула на него глазами, широко открытыми от удивления, но не обнаружила при этом ни малейшего страха и не старалась уклониться от ласки.

— Люблю ли я ее?! — воскликнул разбойник. — Этот ребенок — радость и счастье нашего дома. Вы думаете, — добавил он с оттенком упрека в голосе, — что раз мы бандиты и стоим вне закона, то заглушили в своих сердцах все хорошие чувства? Заблуждаетесь! Ягуар и пантера любят своих детей, даже серый медведь, и тот ласкает детенышей. Неужели мы больше звери, чем эти четвероногие, самые свирепые из всего животного царства? Да, мы любим нашу Белую Газель. Она — наш добрый гений, наша защита. Пока она среди нас, нам все будет удаваться, потому что счастье всюду следует за ней.

— О, отец! — воскликнула девочка с чувством. — В таком случае вы всегда будете счастливы, потому что я не покину вас.

— Кто может отвечать за будущее? — глухо пробормотал бандит, и облако печали легло на его суровое лицо.

— Вы — счастливый отец, — сказал Охотник За Скальпами, глубоко вздохнув.

— Не правда ли? Но Белая Газель принадлежит не мне одному, она принадлежит всем нам: она наша приемная дочь.

— А-а! — протянул Охотник За Скальпами, печально покачав головой.

— Иди, дитя, — сказал Сандоваль, — иди, отдохни, уже поздно.

Девочка бросила ласковый взгляд на троих собеседников и скрылась в глубине одной из боковых галерей.

Главарь не отрывал от нее взгляда, пока мог ее видеть. Потом, обернувшись к гостям, которые, как и сам он, все еще находились под впечатлением этой трогательной сцены, сказал:

— Следуйте за мной, сеньоры кабальеро, уже поздно. Вы, вероятно, голодны и хотите отдохнуть. Гостеприимство, которое я могу вам оказать, будет хотя и скромным, но предложат его вам от чистого сердца.

Охотник За Скальпами и Руперто последовали за главарем в одну из боковых галерей. С каждой стороны в ней были своего рода ниши, закрытые вместо занавесей циновками. То там, то здесь на стенах галереи были прикреплены на железных кольцах зажженные факелы, распространявшие вокруг себя красноватый дымный свет, которого, однако же, было вполне достаточно, чтобы найти дорогу. После того как авантюристы шли в течении десяти минут по различным галереям, казавшимся настоящим лабиринтом, где нетрудно было заблудиться, атаман остановился у одной пещеры и, подняв полог, скрывавший ее вход, знаком пригласил спутников войти. Сам Сандоваль вошел за ними следом, опустив за собой полог. Пещера, в которую атаман привел своих гостей, была очень большой и высокой. Через незаметные для глаз трещины в нее проникал наружный воздух, отчего здесь не было душно. Несколько перегородок разделяли пещеру на комнаты. Золотое паникадило, похищенное, по всей вероятности, в какой-нибудь церкви, висело под самым потолком. К нему была прикреплена лампа с ароматным маслом, освещавшая ярким светом внутреннюю часть пещеры.

К сожалению, остальная меблировка совсем не соответствовала этому драгоценному предмету. Напротив, она была в высшей степени скромна и состояла из большого стола темного ореха, шести скамеек грубой работы и двух бутак. Лишь эта мебель могла претендовать на то, чтобы считаться комфортабельной. На стенах висели рога бизонов, когти гризли — охотничьи трофеи разбойников, добытые на охоте в прериях. Единственным предметом, останавливавшим на себе взгляд, были козлы, где помещалось все оружие, употребляемое в Америке, начиная с копья и лука и кончая саблями, ружьями и двуствольными пистолетами.

Было очевидно, что разбойник отдал распоряжения по приему гостей. На столе стояли деревянные миски, хрустальные стаканы и серебряные блюда, среди которых разместили кувшины — одни с водой, другие с винами, наиболее любимыми мексиканцами.

Урс со своей мрачной физиономией приготовился прислуживать гостям.

— Прошу к столу, сеньоры кабальеро, — с важностью проговорил Сандоваль, усаживаясь на скамью.

Гости последовали его примеру. Каждый из присутствующих, вынув из-за сапога нож, с жадностью принялся за великолепный пирог из дичи, что было вполне понятно, если учесть, что они почти весь день ничего не ели. Впрочем, мы должны отдать справедливость предводителю разбойников: судя по угощению, которое он предлагал гостям, было очевидно, что недостатка в хорошей провизии здесь не испытывали.

В начале обеда все молчали, думая лишь о том, чтобы утолить голод. Но когда аппетит их был до некоторой степени удовлетворен и по англо-американскому обычаю, принятому в прериях, чаша с вином пошла вкруговую, напускная холодность, царившая среди общества, сразу исчезла, и каждый заговорил со своим ближайшим соседом. Затем голоса зазвучали громче, и вскоре все заговорили разом.

Только двое изо всех, сидевших за столом во время обеда, угрожавшего перейти в пьяную оргию, умеренно прикасались к вину. Это были Сандоваль и Белый Охотник За Скальпами.

Атаман, старательно подливая своим гостям, заботился о том, чтобы самому не опьянеть и сохранить необходимое хладнокровие. С некоторым беспокойством присматривался он к незнакомцу, которого случай сделал его гостем. Этот мрачный человек внушал ему неприятное чувство, которого он не мог себе объяснить, но, вместе с тем, он не осмеливался расспрашивать его. Законы прерий запрещали задавать какие бы то ни было вопросы чужестранцу, пока тот сам не пожелает сказать, кто он такой.

К удовольствию Сандоваля, любопытство и нетерпение которого возрастали с каждой минутой, у Руперто появилось не менее горячее желание объяснить цель своего прибытия к разбойникам, а потому, в то время, когда разговор сделался общим и каждый старался перекричать другого, Руперто несколько раз с силой ударил рукоятью своего кинжала по столу, требуя молчания.