Вот моя схема.

А как выглядит схема Соловья?

Жило-было коммунистическое государство. И внутреннее государство (народ – так, видимо?) слабело. Народ все меньше солидаризировался с коммунистическими ценностями. Он обладал все меньшим идентификационным потенциалом. И, наконец, когда идентификационный потенциал упал до нуля, внутреннее государство рухнуло и поволокло за собой внешнее.

Все это – ложь немыслимая. Банальная, пошлая, вненаучная. И уж в любом случае, конечно, опирающаяся на совсем замшелые аппараты описания социальных процессов. А ведь так хочется покрутиться вокруг какой-нибудь новизны. Ну, симулякров там разных, постмодернизмов. Но – покрутиться на большом расстоянии, чтобы, упаси бог, не разрушить политический заказ. Уши которого торчат из каждой фразы, а не только из лейбла "Горбачев-фонд".

Между тем, зверская идеологическая, психологическая, социокультурная и иная репрессия, осуществленная номенклатурой по отношению к обществу требует новых аппаратов для описания.

Тут мало противопоставления "объективное" – "субъективное". Тут надо говорить о сочетании собственных и вызванных колебаний в сложной социокультурной системе, о социокультурных вирусах и о многом другом. Тут надо обсуждать "проектное на рубеже столетий", потенциал социокультурного моделирования вне исторического процесса.

На рубеже веков появилась новая действующая сила – Игра. И эта Игра решилась противопоставить себя Истории. Игра стала инструментом перерожденной номенклатуры. И инструмент успешно применили для войны с Историей, то есть с народом (не-государством в неявной, но отчетливо прочитываемой классификации Соловья).

Тут надо говорить о "превращении" как квинтэссенции игровой стихии. О войне формы со своим содержанием. О социокультурной мутации. И о средствах, позволивших осуществлять все это, так сказать, в промышленных масштабах. Потому что, в каком-то смысле, уже апофеоз телевидения есть одновременно вызов конца истории.

Кто и как сумел это все применить? Насколько субъект был внутренним, внешним или гибридным? Кивать здесь только на внешние силы несерьезно. А серьезная адресация к внутренним силам совсем иначе раскрывает того заказчика, который маячит за наукообразными сентенциями Соловья. И это мы вскоре увидим. А пока продолжим разбор доклада.

Один еврей из анекдота, сидя у нотариуса, долго мучил того подробностями по поводу своего завещания. А в конце спросил главное: "Скажите, "никогда", "никому" и "ничего" – пишется вместе или раздельно?"

Сказав сквозь зубы по поводу СССР, что "никогда", "никому" и "ничего" пишется именно вместе, и никак иначе, Соловей тут же отпрыгивает в очевидное. Это вообще его манера: что-нибудь такое вдруг учудить – и сразу же начать бубнить, что "дважды два – четыре". Чаще всего это "дважды два" касается любимой Соловьем идентичности:

"Идентичность имеет не меньшее, если не большее значение, чем международное признание, новые институты и элитные пакты, новые символы".

Чему равняется дважды два? Правильно! А если кто-то сомневается, то вот вам опять цитата из антагониста Тишкова:

"Верхушечные договоренности, декларации властей и даже международное признание не являются достаточными для создания согражданства, т.е. государства-нации".

А кто спорит-то?

Только вот вы мне скажите – по отношению к чему я идентифицируюсь? По отношению к неким образам, символам, "историческим концентратам"?

Вы-то что хотите сказать? Что я идентифицировался-идентифицировался, а потом мне надоело. Это одна модель.

Но есть и другая. Образы были подвергнуты системной декомпозиции… диссоциации… как вы еще хотите? Деконструкции – чтобы было поприторнее, "попостмодернистичнее", так сказать? Символы оказались системно изгажены и осквернены. Наверное, есть постмодернистский аналог этого последнего слова. Но я предпочитаю классическую семантику. Идеалы оказались жертвой омерзительного шабаша, причем такого, по отношению к которому трудной найти какие-либо исторические аналогии.

Все это было сделано. По отношению к происходящему человек был абсолютно беспомощен. Ибо делалось это, повторяю, всей мощью информационного оружия, находящегося под монопольным и непререкаемым контролем правящей партии.

А после того, как все это было сделано, человеку говорят: "Идентифицируйся, пожалуйста, соотносись с обгаженным. Не хочешь? Наверное, у тебя идентификационный потенциал иссякает?"

Так вот для чего нужно так обильно встраивать в свои тезисы некую очевидность! Для того, чтобы этот мухлеж потонул в банальностях? А несомненная политическая истина была растворена в наукообразных ссылках на опросы Российского независимого института социальных и национальных проблем, Фонда "Общественное мнение", Института социологического анализа (Т.Кутковец, И.Клямкин), ВЦИОМ, Левада-центра… А когда и этой туфты не хватает, то надо уцепиться за глубинные психологические зондажи Института этнологии и антропологии РАН? И еще вдобавок оговорить, что "при всех различиях в идеологических и культурных позициях"… (У кого различия-то в позициях? У Клямкина и Кутковец? У них у обоих с Ослоном, у Левады со всеми вышеупомянутыми? Кого дурить-то хотите?)…

Так вот, "при всех различиях в идеологических и культурных позициях, исследовательских методиках и интерпретациях, опросы различных центров зафиксировали одни и те же тенденции".

И что ж то за тенденции, боже ж мой? Не мучайте, не пугайте. Говорите правду в глаза! Честно, научно, внеидеологично.

Они и говорят, как умеют. А Соловей озвучивает: тенденция в том, что "империя умерла. На этот раз навсегда".

Это, конечно же, не идеологическая и не политическая формулировка. Это чисто академическая наука, объективно описывающая объективное! И опирающаяся на внеидеологические авторитеты Клямкина и Кутковец, Ослона и Левады, а также спецгрупп по антропологическим (видимо, человеко-обезьянним) зондированиям!

Вот что пишет Соловей по поводу своего "совершенно объективного" тезиса:

"Практически все наблюдатели (Кутковец, Клямкин, Ослон и пр.) едины в том, что деградация союзной идентичности, включая ее мобилизационную функцию, необратима (как приятно-то, какой кайф!). Важно, однако, понимать, что не гибель СССР привела к умиранию советской/союзной идентичности, а происходившее под покровом советской стабильности разрушение этой идентичности, выхолащивание ее жизненной силы послужило кардинальной предпосылкой гибели СССР. Другими словами, разрушение союзной идентичности было причиной, а не следствием гибели СССР. 25 декабря 1991 года – лишь формальная дата кончины советской империи, которая в умах, в массовом сознании почила в Бозе гораздо раньше. В противном случае в стране нашлись бы люди и структуры, готовые проливать кровь – чужую и собственную – ради сохранения империи как высшей ценности".

А дальше – цитата из совсем большого специалиста по империям Б.Г.Капустина (как же нам без цитат-то?):

"Способность или неспособность производить готовность идти на смерть – это в конечном счете последний аргумент в пользу жизнеспособности или нежизнеспособности той или иной политической системы".

Что здесь важно соорудить? Все тот же коктейль из мухлежа и банальности.

Что должен скрыть этот коктейль? Разницу между естественным маразмом и искусственно вызванным параличом. Для того, чтобы идеалы и ценности носили мобилизующий, в том числе, жертвенный характер, должна существовать ценность жертвы, безусловность необходимости того или иного идеального.

Ни один самый жестокий и грязный политик не будет на это посягать, потому что завтра он сам останется ни с чем. Не опираясь на такое или иное идеальное, на ту или иную версию идеального социального магнетизма, на ту или иную систему ценностей и, конечно же, на значимость жертвы, он, сокрушив чужое, не сможет построить своего. Поэтому аксиомой было то, что никакая элита не рубит сук, на котором она сидит.