Но я ведь не об актере говорю. Актер здесь так, пример… Очередная метафора. Я о человеке говорю и об обществе. Собраться надо. А выход на "собирающее в себе", на эту самую точку сборки, невероятным образом затруднен. В этом и состоит суть нынешней российской метафизической Травмы. В этом – профессионализм тех мерзавцев, которые эту Травму организовывали и усугубляют. Маркс говорил об отчуждении в том, что касалось средств производства. Он на этом не останавливался. Он понимал, что отчуждение от средств производства в качестве средств обеспечения деятельности вообще означает нечто гораздо большее, нежели просто эксплуатацию (примитивное извлечение из этого отчуждения прибыли и сверхприбыли). То есть, в конечном счете, речь идет об отчуждении человека от себя самого, своей сути (неизбежно имеющей символическую природу).
Но марксистский оптимизм базировался на том, что природа капитализма не позволяет замкнуть это отчуждение, сделав его тотальным. Частичный работник все же остается человеком. То есть не становится "антропочастичностью".
Ленин уже был менее оптимистичен (если внимательно читать "Империализм как высшую стадию развития капитализма"). Каутский был еще менее оптимистичен (ультраимпериализм, ультрамоноимпериализм и т.п.). Фрейдо-марксизм, Эрих Фромм с его "бегством от свободы" и Герберт Маркузе с его "одномерным человеком" (одномерный – значит антропочастичный) довели пессимизм до признания возможности отчуждения от человека всего человеческого. Именно всего – целиком и полностью. Что дальше? Постмодернизм, исследование возможностей так называемого шизокапитализма… По сути – исследование возможностей разрывания связей между смыслом и мотивацией, мотивацией и всеми видами ее "энергообеспечения".
В этой ситуации невозможен выход ни на какую точку сборки. Человек может забавляться с любыми символами. Но это будет именно забава, "игра в бисер". Человек будет забавляться мертвыми символами. Смерть смыслов – это и есть смерть символов. Символы оказываются экспонатами, чучелами в музее. Человек может забавляться в том числе и религиозными символами. Главное – он должен забавляться. Он должен потерять серьезность.
Потеря серьезности – очень важная черта постмодернистской "плюралистической диктатуры". Ибо, в каком-то смысле, серьезность является синонимом революции. И в той же мере революция является синонимом истории и судьбы. "Революция как любовь! Горе тому, кто этого не понимает!" (Ромен Роллан). Блок писал о музыке революции. В каком-то смысле любая музыка революционна, по крайней мере, любая серьезная музыка. Недаром героя "Волшебной горы" сразу предупреждают: "Бойтесь музыки, инженер!"
Подмена революции спецоперацией (а я уже не раз говорил о том, что в этом содержание так называемых "банановых" революций) основана все на той же ампутации серьезности. Именно спецслужбы, осуществляющие подобную подмену, они сами и их адепты (вольные или невольные), рассуждают о серьезности со знаком минус. Называют эту серьезность "звериной серьезностью". Мол, де, животные бывают серьезными, а отсутствие серьезности, веселье, праздник – это существенно человеческая специфика.
К празднику мы еще перейдем. Здесь же необходимо заметить, что именно серьезность является фундаментальным человеческим свойством. Потому что серьезность в онтологическом смысле знаменует собой принятие человеком вызова человеческой смертности.
Вопрос не в смертности как таковой. Зверь может выть в предчувствии смерти или по поводу гибели ценимой им рядоположенной особи. Но принять вызов смерти может только человек. И только в этом принятии, доведенном до тотального переживания, в котором сливаются признание и отрицание, рождается символическое. Оно рождается вместе с серьезностью и вместе с ней умирает.
Смех убивает бога – и в этом суть карнавала. Спецоперация, суррогатное действо на тему о революции, во многом строится на теории и практике карнавала. Мысль о возможности убить через это дух подлинной революции, видимо, согревала не только западную, но и нашу номенклатуру. Отсюда и особый интерес к Бахтину. К постмодернизму. К клоунаде и комикам. Герой фильма Сабо "Мефисто" интересуется актером как носителем торжественности, суррогата серьезности. Это качество классического фашизма. Неофашизм начинает интересоваться комиками. Ему нужен черный юмор, жестокий фарс. Отсюда уже один шаг до маркиза де Сада (подлинного создателя теории террора), один шаг до шоу террористических акций, которыми может с ужасом упиваться нынешняя российская публика.
Карнавал и черный фарс – это возлюбленные романтиков, ненавидевших Просвещение. Для Великой Французской революции важнее фригийского колпака были Расин и Корнель. Для Наполеона важнее всех властных побрякушек была героизация, осуществляемая тем же Давидом, который перед этим воспринял дух французского революционного героизма. Молодежь начала ХХ века, готовившая новую революцию во Франции, религиозно верила в труд и серьезность. Ее называли поколением серьезных молодых людей. "Шутки в сторону, господа! На сцену выходит Ее Величество Революция".
Революция никогда не разрывала с символическим и святым. Свергая одни символы, она сразу заменяла их новыми. Революция, по сути, не имеет другого оружия, кроме релевантности символов, их насыщенности "зиждительным смыслом". Иначе она не революция. То, что произошло в России в конце 80-х годов ХХ века, было лишено всяческой символической самости. Это была первая антисимволическая спецоперация мирового масштаба, выдававшая себя за революцию.
Ельцина не устраивала коммунистическая символика? О`кей! Его право! А какая символика его устраивала? Символика дореволюционной России? На ней топтались ничуть не меньше, чем на коммунистической. Ее использовали, как таран, для того, чтобы смести враждебную атакуемую символику "красного". Но ей не дали ходу. И не случайно. У новой России нет праздников и нет символов. Есть оргмероприятия и эмблемы. А это не одно и то же.
Какое-то время казалось, что семантическое поле христианского возрождения сможет поддерживать в обществе хотя бы энергетический минимум идеального. Но и этого не произошло. Безыдеальность как синоним либерализма? Да пойдите вы! Причем тут либерализм? Что такое либерализм вне революции и истории? Что такое либерализм вне символологии совести и свободы? И что такое эта символология? Она ведь не эмблематика! Через нее должна прорываться в мир подлинная большая энергия!
В нормальном обществе карнавалу отведено строго определенное место. Нет и не может быть уравнивания всей праздничной стихии со стихией карнавального праздника. В России – что ни праздник, то карнавал. Но даже в карнавале есть хоть какие-то смыслы. Чтобы выворачивать смыслы наизнанку, надо их иметь. Российская праздничность вообще не оперирует смыслами. Суть ее – даже не выморочный обряд, а пьянка, чревоугодие, разврат… Либо – отбывание номера.
Для праздника создается символическое пространство. И в это пространство приходит Смысл. Праздник и есть встреча со Смыслом. Встречаясь с ним, обретая его в себе самом, человек прозревает. В высшем смысле этого слова. Прозрев же, он может увидеть свой Алеф, свою метафизическую точку трансформации, точку сборки.
Фильм "Белорусский вокзал" – символически чудовищен. Это самопризнание – признание в самоисчерпании. Герои не могут выйти на собственный смысл. Они не знают, что с этим смыслом делать. Но во всем саморазоблачении (и авторском, режиссерском, и исполнительском) еще размещено атавистическое ощущение обязательности смыслов и праздников. И потому – в финале нужно показать Войну и Победу. Мол, мы вне смыслов, но они где-то блуждают, путешествуют в отчужденно изгнанном состоянии.
Да что "Белорусский вокзал"! Целая серия фильмов лучшего качества – "Июльский дождь", "Застава Ильича" и т.п. – должны были иметь этот обязательный атавистический орган праздника Войны и Победы. Внедрение всего этого в фильм происходило по пресловутому принципу "бога из машины". Идет-идет абсолютно безблагодатная, беспраздничная и бесправедная жизнь, а потом к этому пришивается праздник и благодать.
