Имеет смысл остановиться на двух аспектах данного процесса, непосредственно касающихся нашей темы. Первый — достижение большинством более высокого уровня жизни. Этот уровень жизни мы выразим здесь, с порядочной долей обобщения, доходом pro capite, отражающим реальное поступление материальных благ и услуг отдельно взятому индивидууму. В таблице 6.1 представлен выраженный в современном долларовом эквиваленте внутренний валовой продукт pro capite для 14 европейских стран с 1820 по 1913 г.: это — плод кропотливой, героической работы экономиста Мэддисона.

Следует походя заметить, что доход pro capite для лидера группы, Англии, значительно возрос уже в предыдущие десятилетия (на 20 % в период с 1785 по 1820 г., несмотря на войны и нестабильность международной обстановки). Менее чем за сто лет доход pro capite в Европе увеличивается чуть ли не в три раза, с учетом некоторого отставания — например, в России, где он увеличился вдвое, — и опережения, как в Германии, где он вырос в три с половиной раза. Быстрее всего развитие происходит в Центральной Европе — Германии, Дании, Бельгии — и медленнее всего на периферии, в России и в Испании. Обратившись к ведущим странам Европы и приняв за 100 уровень, достигнутый Соединенным Королевством, мы увидим, что в 1820 г. на второй позиции оказалась Франция (69), на третьей — Германия (63), на четвертой — Италия (62), а на пятой — Россия (43); в 1913 г. на второй позиции стоит Германия (76), на третьей — Франция (69), на четвертой — Италия (50), а на последней — Россия (30). В 1913 г. Великобритания, а на континенте — Бенилюкс, Германия, Дания и Швейцария составляют наиболее процветающую часть Европы; периферийные регионы — Восточный, Балканский, Скандинавский (Финляндия и Норвегия) и Средиземноморский являются более отсталыми. Впоследствии мы увидим, что география развития лишь отчасти совпадает с географией демографической зрелости, которая представляет для нас особенный интерес.

Таблица 6.1. Валовой внутренний продукт на душу населения в странах Европы 1820 по 1913 г. (в долларах США 1990 г.)

Источник: Maddison A., Monitoring the World Economy 1820–1992, OECD, Paris, 1995.

Существуют показатели, которые, по некоторым частным соображениям, кажутся даже более полезными, чем индексы дохода, например, уровень образования или процент сельского и городского населения. Тем не менее индекс доходов, особенно в первой фазе современного развития, хорошо отражает элементарные условия жизни населения и тесно связан с уровнем выживаемости. Повышение доступности благ на единицу долларового эквивалента для преимущественно сельского населения с низким уровнем жизни означает, прежде всего, лучшее питание и одежду, более гигиеничные и защищенные жилища, больше энергии для отопления: элементарный прогресс, заметно влияющий, однако, на увеличение продолжительности жизни. Естественно, культура и знания, окружающая среда и климат, организация социума и семьи тоже являются важными элементами, определяющими снижение смертности. Вызывает, однако, сомнения — если использовать единицу измерения, предоставленную Мэддисоном, — что доход pro capite ниже 1000–1200 долларов (1990 года) может способствовать существенному повышению продолжительности жизни (если не учитывать вариации эпидемиологического цикла, вызванные внешними причинами). В беднейших слоях населения, с доходами, не превышающими этого порога, показатели смертности все еще оставались характерными для традиционного типа воспроизводства, что наблюдалось и в Финляндии, и в Ирландии, и в России, где в конце XIX в. ожидаемая продолжительность жизни при рождении едва превышала 32 года.

Другая важная характеристика этой общей картины — переход от чисто аграрного общества к такой форме социального устройства, при которой сельское хозяйство становится важным, но все же второстепенным компонентом формирования доходов и организации труда, а сельский образ жизни воспринимается как сугубо отсталый. Это фундаментальное преобразование значимо с точки зрения демографии по целому ряду немаловажных причин. Первая состоит в увеличении производительности сельского труда, частично предшествовавшей промышленному перевороту, что способствовало постепенному ослаблению кризисов выживаемости. Вторая касается недостатка земельных ресурсов в условиях быстрого прироста сельского населения и увеличения производительности труда, что создавало предпосылки для усиленной урбанизации или эмиграции. Третья, связанная как раз с эмиграцией, касается большей доступности земли в новой «заокеанской» (или «зауральской») Европе и увеличения обмена продовольственными товарами. Четвертая состоит в большей доступности разнообразных продуктов питания, что, если иметь в виду увеличение доходов, позволяет питаться лучше. Наконец, сужение сельского общества и его культуры способствовало ускоренному изменению демографического поведения (в частности, распространению контроля над рождаемостью или всесторонней заботы о детях). Эти пять аспектов (на некоторых из них я остановлюсь подробнее) требуют определенных уточнений.

У нас не много данных о распределении экономически активного населения по основным родам деятельности. Переписи начинают предоставлять достоверные сведения об этом только с середины XIX в., когда на большей части Европы промышленный переворот уже повлиял на способы производства. И все же общее мнение таково, что до переворота трудоспособное население, занятое в сельском хозяйстве, составляло от 60 до 80 % всего трудоспособного населения, а еще больший процент населения проживал в сельской местности. По данным Байроха, доля населения, занятого в сельском хозяйстве, составляла около 80 %: в Англии (где и началась индустриализация) — 75 % в 1688 г., а во Франции около 1700 г. — 80–85 %. Данные, относящиеся к периоду 1840–1870 гг., показывают снижение доли занятости в сельском хозяйстве для стран, наиболее развитых экономически (Англия: 26 % в 1841 г.; Бельгия: 51 % в 1846 г.; Франция: 54 % в 1856 г.; Дания: 60 % в 1850 г.), и подтверждают более высокий ее уровень для стран, только вступающих в начальную фазу индустриализации (Италия: 64 % в 1871 г.; Швеция: 67 % в 1860 г.; Австрия: 68 % в 1869 г.; Испания: 72 % в 1860 г.). Перед Первой мировой войной доля занятых в сельском хозяйстве в крупнейших европейских странах снизилась до 41 % во Франции, 37 % в Германии, 9 % в Великобритании, но все еще составляла 54 % в Италии и более 60 % в России. С середины XIX в. трудоспособное население, занятое в сельском хозяйстве, в первой половине века продолжавшее увеличиваться, начинает сокращаться в абсолютных величинах (еще более быстрыми темпами оно убывает в процентном соотношении).