* * * Мне снилось золото Великого Ивана… Ю. Кублановский Я вижу золото Великого Ивана. Потомок слаб – ему не впору крест. Какое сердце так возликовало, чтобы из сна изнежившего – в Кремль — стоять стеной, собором, колокольней. Как Лествичник. А здесь снует народ. У зрячего в груди звучит и колет. У спящего – бесформенный нарост. Мы будем умирать. По лествицы ступеням — и верным, и любым, — мы будем проходить, смолкая постепенно. И всё любить? Кремль, 14 июля Словарь. Посвящение Из чужеземных слов составленная книга, где дока-сибарит соседствует с серсо, знакомая игра – симптом (а намекни-ка!)… Нет «совести», и «стыд» отсутствует – персон чувствительных не тешащие слуха, и это, как ни глянь, стечение – не случай. Есть жуир и жонглёр (см.), журфикс, жантильный. Нет «жизни» (живота) и «жалости» пробел, поставленные за – ненадобностью – тыльно, за изгородью в круг впадающих проблем. 16 июля ПИСЬМО (Из цикла) 1. На смерть А. Боящийся грозы, болезней и деревьев, вдруг падающих ниц. Хранящий глубоко и трепетность, и ревность к чужих гробниц чередованью. Высота иссиня, воздушен мост. Взойди и оглянись – ты сильно как будто мог ступать (а боязно однако), держаться за. Как жизнь и смерть – не ставка на кон, не грома залп — дорога, путь, ответ свободной одной души — так ранит навсегда и больно о дно ушиб. Взлети! Ни птицей, ни витией — собой самим. И станет о таком вестимо, что Бог за ним. 23 июля 4. Искажение Люблю прямое, ровное, люблю изгиб, наклон, колонну, ствол, былинки. Дарю и принимаю, и ловлю предчувствием и засуху, и ливни, к чьей правде прислоняюсь, и влекусь за нею до изгнанничества кущ. А ты, бедняк, бедняга, долго вкривь спускаешься. Смотреть невольно мне бы не стоило. Пристало – не смотреть. Смотрю. И слышу, как взывает в крик творящее – озвучено и немо, для каждого, отдельно, наотрез. 25 июля САД. УПРАЖНЕНИЯ 1 Я б вырастила сад по сущему ранжиру Подателя. Но сны садовника жены, в отсутствие земли, садовника, транжиры весеннего тепла, всегда искажены надеждою на сад… Закладывая в подпол полученный талант, рискуешь и кривишь — душой, судьбою, всем, что подаётся в помощь, поддерживая жизнь в биеньи на крови. Я б вырастила дом, талант, надежду, веру, любовь к благим плодам, конечности цветов и таинству корней поднять на те же вехи и страждущий росток, и жертвенник святой — во славу Сада и Садовника. Таланта вперёд не занимать: изведан, извлечён, умножен, возвращён и выстрадан (да ладно ль?) — растёт, как дом и сад, не нами изречён. 26 июля 2 А если о плодах, о яблоке, о яблок паденьи в тишине сквозь август, – замерев, ему внимает сад, вселенная… и я ли, вместившись? И уже пространство за моей спиной – меняется… И лето свершилось до полёта яблок… И друзей свершается полёт, без ропота… И лепту оставленную так торопимся узреть… Всему – черёд. Терпеть учась не у собрата, проворного до слёз, закрытого слезам, — я вслушиваюсь в сад, вселенную, с оправой бессмертья, где призыв: «Возлюбленный! Сезам…». 3 А если о тебе, до косточек незрелом, блестящем напоказ, как позлащённый шар, — чем сделаешься вдруг? Нечаянно назреет не видимость – пора. О, яблоко-душа! Прости нарочный слог. Сегодня не в ущербе июльская луна. Незрелости ущерб винителен едва ль для любящих, для щедрых родительских садов, но ежели ты щедр отдать и плоть, и блеск за зрение, за зрелость. Пожертвовать – и весь Родителя завет. Но мир спешит вперёд без совести зазренья, поглядывая вскользь, поверху да за верх. 30 июля 4 А если глубоко, где косточек несметно зелёных, где в земле ни света, ни тепла, знакомого как жизнь, где бабочкам на смену спелёнуты кульки иль куколки-тела? А если глубоко, где толщи вод давильня, где в раковинах клад, как выморочный груз, где сыро и темно, и дела нет до ливня, до крапинки дождя, умножившего грусть в груди, где глубоко гортанно бьётся сердце, гоняющее кровь оттуда и туда? Где зреет на ходу ещё незримый серпик для сущей жатвы душ, как будто без труда. 30, 31 июля |
