Теперь еще два любопытных события. Обед и книжный аукцион.

За обедом самым любопытным оказался некий случайно подсевший к нам с Ниной Сергеевной за стол участник конгресса из Израиля. Мне этот господин показался поначалу не очень интересным, но разговорились, и я получил такое море удовольствия, перебирая знакомые имена. Человек, севший к нам за стол, сначала представился, – он Леонид Юниверг, издатель из Иерусалима. Уехал из Союза девятнадцать лет назад. Я, будто сманенный цыганкой, после обеда подарил ему две свои книги, которые привез для Сеславинского. В ответ получил маленький, затейливо изданный томик моих любимых античных поэтов. Может быть, любишь то, что тебе хорошо известно с детства? Но совпадений было слишком много. Леонид, конечно, моложе меня, но, похоже, даже круг чтения у нас совпадает. По крайней мере, когда я внезапно завел речь о романе, который я прочел в журнале «Москва» и где действуют Екатерина Гельцер и Маннергейм, то оказалось, что Леонид был его издателем в Иерусалиме. Легкий, бегущий ненатужный разговор.

В девять часов уже был дома. Ярославль позади, ехал обратно довольно удачно, опять под потолком о чем-то верещал телевизор, его, по-моему, никто не смотрит. Я вообще-то я не понимаю, этого обязательного, как восход солнца, просмотра в электропоезде фильмов. В связи с этим невольно вспомнить, что в самолете дают любителям обязательные наушники. Тем не менее под коммерческий говор телевидения за четыре с половиной часа пути прочел работы Денисенко и Марины Савранской. Марина практически повторила прошлогоднюю свою повесть «Выход в сад», уточнив и расширив отдельные ее повороты. Есть прекрасные, умные фрагменты диалогов, девочка слишком умна для серьезной прозы и в ней нет какого-то внутреннего беспокойства. Как и у любой беллетристки, у нее что-то неожиданное есть в сюжете: рак у студента, действие все происходит в Германии, несчастная и неразделенная любовь. А вот Наталья Денисенко сделала по сравнению со своей подругой крошечный рассказик. Даже скорее сценку в электричке, конечно, не очень много, но здесь есть что-то подлинное. Вообще, обе девочки прошли ту грань, которая отделяет профессионала от непрофессионала: обе, конечно, институт окончат. Я так рад, что, кажется, никого не придется в этом году исключать.

19 мая, вторник. Опять утром в институте возился с дипломом Сони Луганской, как будто это мой собственный. Еще раз смотрели библиографию и все прочие мелочи, которые, как иногда бывает, становятся главными для оппонентов. Помню, что из-за нескольких синтаксических ошибок друг Сони и мой ученик Антон не получил оценки «отлично».

В двенадцать тридцать, когда у ряда мастеров заканчиваются семинары, а у других еще только начинаются, провел кафедру: самое главное, надо было всех нацелить на июнь, он не отпускной месяц, хотя все занятия заканчиваются, здесь через кафедру должно пройти около семидесяти работ – защита дипломов. Для придания заседанию кафедры некоторой пикантности попросил Инну Люциановну Вишневскую, профессора ГИТИСа, кое-что нам рассказать. Выяснились некие подробности, хотя до сих пор неясно, как господин Шерлинг попал в список кадрового резерва, как мог министр Авдеев подписать подобный приказ, не познакомившись лично с человеком, который претендовал на одну из самых значительных ролей в нашем искусстве. Но, возможно, эта мысль у меня появилась только что, возможно, это была команда сверху, окрик боцмана! Ведь каждый раз, когда министерство начинает куражиться и сопротивляться любимцам верхов, каждый раз министр получает сверху по морде. Считается, что сверху ловчее наблюдать и за экономикой, и за искусством. В свое время экспертный совет не рекомендовал и министр Соколов не подписал представление на звание народного артиста России для Киркорова, а наверху посчитали, что участник корпоративных концертов это звание заслуживает. По морде министру! Потом экспертный совет не рекомендовал давать самое высокое артистическое звание государства тридцатидвухлетнему Баскову. Наверное, министр Авдеев тоже не подписывал подобного ходатайства, а тридцатидвухлетний Николай Басков все же стал народным артистом. При этом легендарная Татьяна Доронина к своему юбилею получила лишь орден Почета. А не нажали ли сверху на министра Авдеева, предложив ему в качестве кандидатуры ректора РАТИ (Российской академии искусства – новое название ГИТИСа) бывшего танцовщика и постановщика Еврейского театра?

Инна Люциановна поведала главное, что не министерство испугалось общественности, а еще только прислушавшись к поднимающейся волне, ему предложили отменить приказ. Парадный ученый совет с привлечением телевизионных камер и всех желающих состоялся уже после того, как пришел приказ, дезавуирующий первый, уволили нового ректора Шерлинга. Но, как говаривали ранее, «за позор», «за бесчестие» наградили его при увольнении тремя должностными окладами. Ура.

Я абсолютно уверен, что все так просто не закончилось. Есть и еще детали, свидетельствующие о том, что все не так просто, самые благородные люди высказались чрезвычайно красиво, утверждая свою репутацию. Во-первых, Калягин послал министру письмо, в котором энергично сказано: «ГИТИС – это театральный вуз, а не военное ведомство, где приказы не обсуждаются». Во-вторых – дальше цитата из вчерашней «Российской газеты»: «Педагог РАТИ-ГИТИСа Михаил Швыдкой при известии о назначении Шерлинга подал заявление об уходе». Зная неутомимость Михаила Ефимовича, я предполагаю, что это начало его избирательной кампании на пост ректора этого самого РАТИ-ГИТИСа. Четыре года назад, еще будучи директором Федерального агентства, он уже выставлял свою кандидатуру, но проиграл Хмельницкой. Что-то будет осенью. Все остальные байки Инны Люциановны, в том числе о появлении танцора с приказом министра в пять часов в кабинете ректора и, будто бы, сорванный танцором со стены портрет отца ректора актера Хмельницкого, и прочее я опускаю. Без подробностей.

После семинара я успел еще сходить на сорок дней по Михаилу Ивановичу Кодину. Все это состоялось в нашем институтском кафе «Форте», где, казалось бы, совсем недавно мы праздновали 65-летие Михаила Ивановича. Я говорил о диалогах с мертвыми, которые для нас постоянно оставались живыми. Был почти весь клуб, даже ненадолго приезжал Примаков.

Вечером домой звонил Роман Михайлович Мурашковский. Он только что прилетел из Нью-Йорка вместе с Соней. У нее в четверг в Библиотеке иностранной литературы на английском языке будет идти написанная Соней пьеса о Цветаевой. Пьеса уже была показана в Нью-Йорке и в Лондоне.

20 мая, среда. В девять часов двадцать минут Ашот прислал сообщение: «УЖАС! Ушел Олег Янковский… Чуда не случилось…» Со смертью чудес и не случается. И с творчеством тоже.

Потом, когда я поехал по делам в издательство «Дрофа», то, покупая в палатке торт для милых редакторш, я услышал, как молодая продавщица спросила: «Вы знаете, что Янковский скончался?» Зрители постепенно остаются без кумиров. Встретился с Натальей Евгеньевной, моим редактором, поговорили о новой книге. Кажется, надо созывать презентацию и что-то еще организовывать в прессе. Наталья Евгеньевна показала мне замечательную заметку в журнале «Читаем вместе». В материале есть занятные ошибки – «Герциновская усадьба» и прочее, – но стоит редакционный рейтинг в пять баллов и рекомендация «приобрести в личную библиотеку». Наверняка этот сочувствующий материал писал кто-нибудь из наших студентов или выпускников. На обратном пути из «Дрофы» заезжал в институт, выправил автобиографию в магистерской работе Сони и поехал обедать с одним из своих друзей.

Вечером приезжал Гордей Салтыков. Уже некоторое время назад я вдруг понял, что без помощи я не сумею разобрать архив В. С. Сам я немножко его почистил и кое-что разложил по пластмассовым файлам. Теперь очередь Гордея. Некоторое время назад он сделал мне расшифровку моего обсуждения в Доме литераторов. На первый раз он взял целый чемодан вырезок и газет. В идеале он должен сделать каталог всего, что написала в газетах