24 сентября, четверг. Я опять утром совершил прежний маршрут: двумя пересадками на метро до «Сходненской», а там меня уже ждал Валера. На его машине поехали в Дубну. Если можно назвать похороны близкого человека мероприятием, то главное и основное в нем – наконец-то видишь почти в полном сборе свою родню. У Анатолия много родни; уже шесть внуков и даже правнучка. У всех, даже у не вполне русского мужа одной из его внучек, Рустама какая-то общая генетическая «мордатость». Все очень похожи друг на друга. Анатолий умер во вторник, через неделю после того, как я у него побывал. Оправдались трагические предположения моего племянника Валерия, а не моя вера в чудесное.

Покойного отпели в морге больницы, куда его после смерти забрали. Потом уже другой священник провожал на кладбище. Хоронили не в Дубне, где Анатолий много лет жил, а на городском кладбище в Дмитрове. Здесь похоронены родители его жены Светланы. С тайной грустью наблюдал я за всем этим. Какое родовое гнездо, как сердечно и достойно похоронили, какое замечательное и сухое место на самом кладбище, почти у самых ворот. У меня-то такого уже не будет, да и горевать обо мне будет некому.

Ценность для меня всего этого обряда заключалась в том, что на этот раз я стоял близко от священника и мог отчасти распознать высокие и справедливые слова, которые он говорил. Главное – не просить прощения у покойного и не искать в себе к нему сочувствия, а, выказывая любовь к нему, просить прощения за него у Господа. Постоянно во время этих похорон вспоминал Валю; с ее уходом буквально погибаю и я.

Еще в машине по пути в Дубну Валера, который вообще любит поговорить, очень умно пересказывал мне некоторые соображения, касающиеся экологии веры нынешнего Патриарха. В частности, мысль о многочисленных суевериях, которые порой царствуют в нашей повседневной жизни. Где и в каких древних книгах написано, что надо занавешивать зеркала, когда в доме покойник? Сегодня священник сказал, что и верующим и неверующим, крещеным и некрещеным Господь даровал после смерти жизнь бессмертную, но по делам его. Кстати, я где-то читал, что именно православная религия определяет человека не по вере, а по делам. Это тоже вроде бы говорил Патриарх.

После похорон пришлось снова вернуться в Дубну на поминки. Они проходили на закрытом предприятии, где Анатолий работал. Там делали и создавали приборы для нашего подводного флота. Здесь сегодня тоже грустная статистика: раньше работало 4 тысячи человек, теперь осталось четыреста.

Вернулся в Москву и принялся продолжать читать роман Курчаткина. Дочитал до середины и заглянул в конец. Проза эта, как и сам Курчаткин, очень важная и одновременно расслабленная. Все растянуто и с каким-то длинным, многообещающим, но не проявленным смыслом. А практически – о жизни верхних этажей нашего безумного общества, которой Анатолий Николаевич не знает. Не Бальзак. Поначалу все как-то резво начиналось, и даже вдруг проявился не свойственный Курчаткину, как известно, пострадавшего от покойного Осташвили, мотив. Это буквально на второй странице, когда автор описывает билетную мафию, существовавшую в Москве, в театры и на концерты. «Во главе спаянной команды, отхватившей себе три четверти билетов, поступивших в продажу, стоял ясновельможный пан Ян (впрочем, спустя несколько лет, уже в новые времена, оказавшийся будто бы евреем и слинявшим на социалку в Германию)…» Да, как он такое посмел… Однако…

Буквально в самом начале Курчаткин представляет и знакомит всех своих героев в консерватории. В качестве еще одного представителя специфической интеллигенции здесь выступает даже покойный Андрей Миронов, но это частность.

«Обладатель толстого кошелька, с застывшим выражением похмыкивания на лице… представился:

– Андроник. Имя такое. Уж извините.

– Ничего. Бывает, – милостиво простил ему Рад. – Мы с вами, можно сказать, одного помёта: Радислав.

– Радислав, Радислав, – размышляюще произнес их неожиданный сотрапезник. – Чех, что ли?

– Еврей, конечно, – сказал Рад, отнюдь не горя желанием углублять общение с этим случайным типом, у которого вдруг оказался кошелек, набитый дензнаками.

– Бросьте, бросьте, бросьте, – с видимым удовольствием заприговаривал, однако, их сотрапезник. – Чтобы еврей – и Радислав? Так не бывает.

– Бывает, – отрезал Рад».

Радислав и Андроник с прекрасной фамилией Цеховец так потом и будут действовать во всем романе. Мне кажется, что это новый вид беллетристики для класса, который чуть выше читателей Донцовой. Жизнь здесь хотя и не без опасности, но красивая. Естественно, есть атрибутика благородной рекламы – роман вошел в Лонг-лист премии «Русский Букер» за 2007 год. Это тоже надо взять на вооружение, я всегда расценивал подобное место в конкурсе как поражение. Я ведь тоже со своим «Марбургом» сидел в Лонг-листе, но приемов, чтобы понравиться смелому жюри, не предъявлял. Хороша и аннотация. Я ведь люблю печатать чужие аннотации.

«Цунами» – выразительный и динамичный рассказ о времени и о судьбе человека, роман-аллегория, роман-предупреждение. Герою, математику по образованию, мечтавшему в юности об университетской преподавательской карьере, в новое время (девяностые годы ушедшего века) приходится стать предпринимателем. Но карьера не складывается, столкнувшись с бандитами, он оказывается на краю гибели. Справиться с этой ситуацией сам он не может, надеется на помощь друзей. А друзья не спешат… Действие романа происходит в России и Таиланде, куда поиски помощи забрасывают героя…»

Таиланд, где я побывал несколько раз, меня совершенно не вдохновил, а вот собрание диссидентов где-то в Москве, где они образовывали новую партию, – это, пожалуй, интересно. На какое место в списке рейтинга мне ставить этого известного мастера прозы, я просто и не знаю. По крайней мере, за заслуги он должен войти в короткий список «Москва-Пенне».

25 сентября, пятница. Моя двухнедельная командировка в Ленинград окончательно решена. Это особенность нашей системы: выделены деньги на повышение квалификации преподавателей. Деньги надо истратить. У начальства теперь забота, как бы отправить меня подороже и пороскошнее, чтобы истратить деньги. Я настаиваю на удобном и демократическом поезде: сразу во вторник после семинара, сидячее место, но чтобы приехать в Питер в одиннадцать ночи. В любой поездке самое главное для меня – собраться, все продумать и ничего не забыть: одежда, лекарства, компьютеры, книги.

В связи с отъездом стал запасаться лекарствами. В Ленинграде может и не быть: оксис купил пару дней назад, а сегодня дозванивался до справочной и поехал в аптеку на угол Нахимова и Профсоюзной, где есть бенакорт. Лекарства все время дорожают. Больше всего боюсь, что во время кризиса эти два необходимых мне препарата против астмы исчезнут. В свое время, когда оксиса еще не было в Москве, им меня снабжала Барбара.

В связи с поездкой день разбит. А сегодня вечером надо ехать в зал Чайковского на концерт ансамбля «Гжель». Здесь начинает танцевать мой внучатый племянник Алексей. Здесь нельзя никого обидеть, тем более что в семье я считаюсь кем-то вроде эксперта. Решил так: на машине до института, а там пешочком на концерт. А уже после концерта с недолгим заездом домой махну в Обнинск. Ребята уже должны быть там. Они поедут на машине, которую С. П. купил, чтобы ездить на ней в Дзержинск, где он читает лекции в местном университете. Но, видимо, танцы в этот день должны были меня преследовать.

Выехал рано, позвонила Ирина из «Колокола» – до отъезда мне надо прочесть верстку последней главы, надо было за нею заехать. А вот по дороге вдруг раздался звонок от Николая Чевычелова, премьера балетного театра Касаткиной и Василёва: «Сергей Николаевич, напишите на меня характеристику». Характеристика ему нужна на представление к званию. Писать надо от имени руководителей. Николай уже десять лет танцует в театре, но с давно заслуженным званием тем не менее возникли трудности. Везде своя очередь. Парень он безответный, радуется жизни и танцует. А более ловкие и пробивные хлопочут за себя. И вот – это по рассказам – он выставил ультиматум: или представляете на звание, или перехожу в другой театр. Я понимаю, что написать такую характеристику руководителю или даже кадровичке в балетном театре – целая проблема, тут Николай, видимо, вспомнил, что два раза организовывал мне пропуск в театр.