Чем вызван был такой куняевский, по поводу тем этюдов, взрыв? Я думаю, что уже дома, взяв в руки работы, он понял, что их надо внимательно читать и разбираться в аргументации студентов. По себе знаю, что разбираться с новым поколением и их взглядами в нашем возрасте не всегда просто и легко. За час или два, как Куняев, возможно, предполагал, не получилось. А не сделать ли нам звонок Есину? Вот темы С. Ю. Куняева:

«Нет худа без добра…»

«На миру и смерть красна»

«С волками жить – по-волчьи выть»

«Помирать собрался, а рожь сеет»

«Снявши голову – по волосам не плачут»

Звонков с перерывами – надо было выплеснуться – было два, у меня настроение испорченное. Завтра рано вставать и ехать на коллегию по жалобам на прессу.

11 августа, вторник. С вечера все приготовил, чтобы рано встать и пешком идти на станцию. Списал даже у соседей утреннее расписание на Москву. Но еще утром что-то случилось с желудком, выпил лекарство, а в шесть решил, что так просто и без инцидентов до Москвы не доеду. Спал до десяти часов.

Утром в постели прочел рассказ Анатолия Ливри, который он прислал в «Российский колокол». Журнал с моим романом, о котором он мне писал, – был наводкой. Это все та же известная мне история со славистикой в Сорбонне и минутой молчания все по поводу тех же событий 11 сентября. В какой-то степени Ливри сейчас самый яркий по стилю писатель, пишущий на русском языке. В каждой фразе какой-нибудь замысловатый или изысканный троп. Вот начало рассказа, хотя по сравнению с другими его частями не самое яркое: «Утренний Париж смотрелся старичком в коляске, розовым, чистеньким, амнезичным, с парализованной правой стороной. Город был недвижим, беззвучен и только Сена, прячась за горбатым дворцом – тоже ухоженным, точно оскоплённый хищник в клетке, – с шипом влачила свои воды прочь из Европы». Сколько смыслов и как безошибочно. Не знаю, насколько точно описана современная славистика Сорбонны и насколько все документально, но сделано это чрезвычайно жестоко. Предельно жестоко, убийственно. Выписываю, поскольку это еще и описание еды.

«Ах, эти сентябрьские устрицы! Ох уж эти жареные тетерева животами вверх! Ах, этот Арарат грецких орехов с молочным Тереком пастилы! А вазы, полные фруктов! И где сейчас этот мученик лосось с укропом в питоновой ноздре?! А рахат-лукум с круассанами и калачами! А тот поросенок, пожертвовавший славистике последними неделями своей жизни и павший на оловянное университетское блюдо средь комьев капусты с черной сливой, разорвавшей ему пасть! Вечная ему память! И пусть славится в веках красная гвардия пивных банок да караул из задастых бутылей цимлянского, которое довольно успешно выдавалось профессорами начальству за шампанское!

А начальство действительно ожидалось. Не потому ли появились в горшках тюльпаны, уже наказанные за свою свежесть и повернутые меловыми лицами в угол? – и не из-за высоких ли гостей лесбийская пара матрешек да их многочисленные отпрыски лишились русых бород, которые они отращивали месяцами на книжных шкафах и которые заставляли чихать смуглянку-библиотекаршу с безуховским ключом на плоском заду? – не для них ли динамики пряли веберовсккое Приглашение к танцу , а стадо девиц своими красными руками с плебейским выражением пальцев волокло стонущего клавишами Петрофа к стенке, оклееной обоями гри-перль с бордюром, и посреди которой, словно жучок микрофона, виднелась шляпка гвоздя. На нее, в зависимости от ситуации, вешался то портрет Путина, то де Голля лондонского периода, коего незлобивая художница по ошибке наградила капитанскими эполетами петеновского адъютанта. Сейчас же, – Толичка это сразу заприметил, – обе картины были спрятаны под стол с пивом, а у стены скучал пустоголовый бюст Набокова с откушенным сорбонновской Агафьей Федосеевной ухом».

Как мне кажется, если журнал дойдет до Парижа, то опять возникнет скандал. Но Толичка – в рассказе Анатолий Ливри так именует своего героя – этого и хочет, и по-своему прав, око, как говорится, за око. Но себя тем не менее любит безумно.

«Толичка с удовольствием воззрился на свое отражение: намеренно туповатый взор манекенщика, расколошмаченные о макиавру костяшки кулаков, бычий лоб, белые одежды, сходящиеся складкам в выпуклой промежности – всё то, за что его и взяли преподавателем в Сорбонну…».

В качестве примеров из этого рассказа я выпишу себе в картотеку описание праздничного стола и сексуальную сцену. Последнее просто ново, а первое замечательно.

Мой роман в связи со скандалом, устроенным Куняевым, снова встал, значит, займусь недописанными итальянскими впечатлениями, тем более что С. П. мне перенес на компьютер фотографии, которые он снял на мобильный телефон.

Вечером, когда я приехал в Москву, то нашел в почтовом ящике новую посылку от Ашота. Это копия указа Лужкова о присуждении премий Москвы. Я выписываю только то, что меня или интересует, или волнует. Во-первых, Инна Кабыш премию не получила, потому что в последний момент «Литературная газета», которая ее представляла, не принесла необходимый листок по учету кадров. Но это еще и привычка поэтессы, чтобы все было кем-то сделано: у нее плохие отношения в собственной школе, а ходить объяснять и просить у дирекции, видимо, не хотела. Обидно, потому что можно было бы подобрать что-то достойное из современной литературы. Литература опять потеряла место. Но есть и приятное: Олег Кривцун, автор замечательной книги «Творческое сознание художника», премию получил. Я приложил здесь много сил. В секции преимущественно театроведы, и все они лоббировали своих. Получил премию и Олег Пивоваров, редактор «Театральной жизни». Что касается премии по кино, то ее давали коллективно за фестиваль «Московские премьеры». У А. Баталова, который был в этой группе «паровозом», премий вагон и тележка, но вот В. Шмыров заслужил. В этом же списке есть еще и Елена Ардабацкая, редактор отдела кино «Московского комсомольца».

Средства массой информации гудят из-за открытого письма Д. Медведева к В. Ющенко.

12 августа, среда. У нас новая кампания. «Алкоголизм приобрел характер национального бедствия» – это вечером с экрана телевизора сказал Д. Медведев. Он же: «Мы выпиваем в год по 18 литров чистого алкоголя, включая младенцев». «Здесь мы абсолютные чемпионы, больше, чем мы, не пьет никто». Это уже далеко не первая антиалкогольная кампания, которую я наблюдаю за свою жизнь.

Сегодня много новостей, и маленьких и больших. Вчера выписали из больницы президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, на которого в начале лета было произведено покушение, а сегодня там же застрелили министра строительства.

Из маленьких новостей и наблюдений. Утром ходил в две мастерские по ремонту оптики. На Ленинском проспекте – отпуск у мастера, на Ломоносовском – нет точечной сварки. Магазин «Оптика» на улице Строителей закрылся навсегда. На этой же улице закрыты привычные и многие годы работавшие «Автозапчасти», куда-то исчезла «Кулинария» и большая палатка, где продавали моющие средства и другую химию. Нашествие кризиса я ощущаю и по другим более мелким признакам.

К часу приехал в институт проводить апелляцию по этюду. Шли в основном абитуриенты Куняева, которым мастер расставил привычные ему по журналу короткие повелительные резолюции. При этом сами абитуриенты по стихам отобраны очень неплохо. Троих удалось спасти от раздражения мэтра. Все время думаю: отчего такая агрессия и непонимание наших общих институтских проблем? Возможно, это занятость собственной работой и естественное раздражение от работ, с которыми надо разбираться. Возможно, это своеобразный подсознательный ответ на несданный в этом году его внуком государственный экзамен. А также думаю, что общее плохое настроение создало письмо, которое переделкинские гранды написали Медведеву о рейдерском захвате писательского поселка. Детали не выписываю. На всякий случай второй раз перепечатываю темы, которые предложил Станислав Юрьевич.

1) «Нет худа без добра…» 2) «На миру и смерть красна» 3) «С волками жить – по-волчьи выть» 4) «Помирать собрался – а рожь сеет» 5) «Снявши голову – по волосам не плачут».