Борис Семенович был в белом костюме, подтянутый, энергичный, почти молодой. Всех встречал у трапа – как и на любом приеме, здесь образовалась очередь, – был мил, предупредителен и обаятелен. Празднество предполагалось проводить до 24 часов, но я все же вышел на технической остановке около десяти. Я подарил юбиляру толстую книгу, изданную в «Дрофе», приблизительно с такой надписью: «в день юбилея – не без авторского садизма, – знаменитому книжнику и директору самого большого книжного магазина в Москве, книгу, которой нет у него на стеллажах».
Отдельно не могу не написать об Е. А. Евтушенко. Собственно, знаком я с ним уйму лет, но впервые как-то его по-другому понял. И это не ответ на его комплимент, когда он при всех сказал, что Сидоров струсил дать ему диплом об окончании вуза, а Есин, дескать, нет. Я ему, правда, объяснил, что Сидоров просто не мог этого сделать, потому что существовали другие законы. Сидоров, вероятно, не знал о некоторых связанных с законами возможностях. Я сначала получил право на экстернат, которым, правда, воспользовались только единожды. Исключительно под Евтушенко, практически, и получали. Попутно вспомнили о Зинаиде Ермолаевне, уже покойной матери Е. А. Собственно, затеяв это длинное отступление, я хочу сказать только о двух моментах. Первый – это воспоминание о поездке Е. А. по Лене – «я ехал по местам и читал стихи там, где даже не знали слова «поэзия» и, по крайней мере, никогда не видели живого поэта». Второе – это его прекрасная застольная речь, вызвавшая аплодисменты всей разномастной публики. Е. А. говорил об отмене сочинения при поступлении в технические вузы. Он каким-то образом, но очень справедливо связал это с тем, что шестидесятники, техническая интеллигенция, которая, собственно, и вывела нашу страну в космос и к другим достижения цивилизации, были еще и прекрасными, лучшими нашими читателями.
7 августа, пятница. Не выспавшийся, что-то, как всегда, перепутав, утром в девять поехал в институт – мне показалось, что сегодня в десять начнется экзамен по этюду, но сегодня день объявления результатов творческого конкурса, и в соответствии с законом об образовании, в который вляпалась вся страна, будут проводиться апелляции. С этим я сидел весь день, иногда мне помогал М. Ю. Стояновский как член комиссии. Проводить одному апелляцию было нельзя. Собственно, запомнился мне один парень, который написал 40 страниц без единого абзаца. Текст его был полон телевизионными и кинореминисценциями. Но что-то иногда в его страницах прорывалось живое. Я, может быть, и взял бы его на платной основе к себе в семинар – как меня уговаривала его мать, – но парень совершенно больной и абсолютно в литературе темный. Не мог во время беседы вспомнить элементарных вещей из Л. Толстого и Ф. Достоевского. Мне даже непонятно, как он смог закончить школу. Похоже, что этот бедный парень наблюдается у психиатра. Кое-каких девчонок мне тоже было жалко. Какие-то огоньки иногда просвечивали и у них. Особенно, у одной девушки, которая учится в автомеханическом институте. На очное отделение мы взяли только двадцать парней на шестьдесят с лишним мест. Вуз, конечно, феминизирован. Но как им всем объяснишь, что при всем прочем отбирал их и браковал мастер, и теперь принудить этого мастера, завышая им оценки, взять их очень трудно. Это все равно, что принудить парня, которому девушка не нравится, полюбить ее. Насильно мил не будешь. Правда, одному парнишке, которого отбраковал Куняев, я все же поднял балл до минимума, чтобы он принял участие в следующем экзамене. Парень писал только на античные темы, упоминая всех античных героев.
Прямо из института поехал к С. П., взял его, Машу и Володю с Андреем и отвез всю компанию на дачу к С. П. – идет отладка и запуск отопления, которое делали еще весной. У С. П. поужинал, заодно кое-что подрезал у него на молодых яблонях и уехал домой.
В почтовом ящике лежала статья, которую Ашот вырезал мне или из «Культуры», или из «Коммерсанта». – Виктор Матизен и Кирилл Разлогов по-своему, но точно видят ситуацию в Союзе кинематографистов. Это, правда, все из одного критического лагеря, но убедительно. Витя расставляет все вехи, что чрезвычайно важно для общей истории и союза, и самой интеллигенции. Каким ловким человеком здесь оказывается Н. Михалков! Разлогов говорит о внегрупповых причинах, он как бы проходится по карте, предложенной Матизеном. Вытерпеть, чтобы всего не законспектировать, я не смог.
В. Матизен. Причины возникновения и задачи. «Союз кинематографистов благополучно существовал в СССР, так как отвечал интересам работников кино и советской власти. При его помощи кинематографисты обрели привилегированное положение, а власть – возможность эффективно управлять важнейшим из искусств. СК был не более чем орудием государства в лице Госкино и отдела культуры ЦК КПСС».
Необходимо запомнить понятие «привилегированное положение». Сейчас это уже воспоминание, членство в любом творческом союзе ничего не дает, важно только собственное имя.
Некоторый идеологический нюанс. К. Разлогов. «Примат функции идеологического контроля привел к уникальной особенности отечественных «союзов творцов» в них, наряду с создателями произведений (как везде) вошли и теоретики, и критики».
По горячим следам перестройки, что же все-таки перестроечный союз сделал. В. Матизен. «Под нажимом союза Госкино отменило цензуру и реорганизовало отрасль, предоставив объединениям и студиям независимость».
Довольно быстро союз потерял влияние, деньги и какую бы то ни было роль в обществе. В Дом кино практически могли ходить все. Зарубежное кино перестало быть дефицитом.
О том, что ничто человеческое человеку не чуждо. В. Матизен. »Для Михалкова приход к власти в СК был прежде всего психологическим реваншем за унижение, испытанное в 1986 году, когда его не выбрали в «климовское» правление СК из-за того, что он попрекнул кинематографистов неизбранием Сергея Бондарчука делегатом съезда».
Последняя фраза очень хорошо иллюстрирует положение на знаменитом «революционном» V съезде. С. Бондарчук независимо от того, нравился он кому-то или не нравился, являлся крупнейшим мировым режиссером. Впрочем, в свое время Л. Толстому не присудили Нобелевской премии, а Горького не ввели в состав академии.
Положение с союзе через некоторое время после спасительного избрания Н. Михалкова. В. Матизен. «Материальное положение в СК кое-как поддерживалось продажей и сдачей в аренду собственности, его влияние на систему господдержки кинематографа осталось нулевым, а побочные инициативы Михалкова вроде создания второй академии киноискусства и второй национальной кинопремии не столько прибавили ему сторонников, сколько увеличили число противников, недовольных тем, что председатель СК все более явно стал брать курс на православно-державно-«народный» кинематограф с очевидным желанием контролировать распределение средств».
Понятие «недовольные» – это мягкое название оппозиции.
Интриги или производственная необходимость? К. Разлогов. «Что же лежит в основе кризиса и распада большинства творческих союзов? В первую очередь, конечно, – исчерпанность их первоначальных функций, того, ради чего они создавались».
После исторического V съезда и после VI, на котором избрали Н. Михалковаглавой союза, наступает съезд следующий. В. Матизен. »vii съезд, как известно, счел деятельность михалковского правления неудовлетворительной и избрал новое руководство СК во главе с Марленом Хуциевым. Михалков не признал результатов съезда, отказался передать своему преемнику атрибуты власти, оставив за собой право распоряжаться средствами союза, и объявил победившей оппозиции войну».
Более осторожная точка зрения на те же события. И нечто о стимулах художников. К. Разлогов. «Не берусь судить, насколько Седьмой «нелегитимный» съезд кинематографистов России был кем-то «заказан» или изначально обречен. Ясно одно – его готовило «активное меньшинство» с целью сменить руководство СК. В этом процессе самую активную роль играли именно критики. Как и в других союзах, бескомпромиссность определялась «эго» тех крупных кинематографистов-практиков, которые были вовлечены в этот процесс».
