Андрея все устраивает, он доволен работой, счастливо женат на красавице Оксане, и воспитывает двух замечательных сынишек, моих племянников, от которых я без ума. Они вообще самые лучшие дети на земле.

Андрей адвокат к большому огорчению моей мамы, которая надеялась, что он станет, как и она, судьей. Но он не захотел. Он вольная птица, в рамки не засунешь. Но мама говорит, что мужчина к тридцати пяти годам уже должен думать головой и сделать хоть какую-то карьеру. Остальные с ней соглашаются. Тетка солидарна с мамой, а я солидарна с братом. Если ему хорошо, то я за него рада.

— Значит, ты утверждаешь, что, во-первых, в твоей квартире без твоего разрешения неизвестные лица разместили гроб, во-вторых, не признались в содеянном, когда ты вернулась, и в третьих, намеревались нанести тебе телесные повреждения?

— Утверждаю. Только доказать не могу.

— Вместе сможем. Поразмысли надо всем этим в свободное время, ты хорошо соображаешь. Я тоже по своим каналам поспрашиваю. Вместе разберемся. Мне очень не нравится то, что произошло.

— Будто бы мне нравится…

— У меня не так много двоюродных сестер, чтобы ими разбрасываться.

— Я знала, что ты мне все равно поверишь! Подумаешь хорошенько, поймешь, что у нас в роду шизиков не было, которым гробы мерещатся, и поверишь!

— Что будем делать с компенсацией? — спросил брат.

— Какой?

— Которую тебе заплатят за этот гроб.

— Шкура неубитого медведя. Еще не заплатили.

— Надо заранее решить. Сколько ты хочешь? Или что ты хочешь?

— Давай на твое усмотрение, ладно?

— Договорились.

Я налила себе чай, а купленное вчера печенье почти доел брат, аж две пачки. И чай тоже скоро прикажет долго жить, а коробка большая, я думала, надолго хватит.

— Зачем вам с Мариной театральные билеты? — спросил брат, показывая, что тема гробов сегодня закрыта.

— Для отчета. Обещали дать премию тому, кто проведет со студентами больше всего мероприятий.

— Не дадут тебе эту премию.

— Как не дадут?! Дадут! У меня больше всех билетов!

— Ты же с Мариной поделилась.

— Марина в театре пять раз в жизни была, два из них в цирке.

— Все равно не дадут тебе премию.

— Дадут, — надулась я. — Не каркай! Кому же тогда, если не мне?

— Начальнику.

— Я ему не скажу про билеты. Сама отнесу!

— Милана, даже я не поверю, что можно провести такую массу мероприятий. Если тебя проверят и спросят у студентов? Обязательно же найдется гнида, которая скажет, что ты врешь.

— А теперь давай выпьем за здоровье того идиота из ректората, который придумал сдавать отчет не за учебный год, а за календарный! — провозгласила я тост так громко, что кошка, которая в этот момент залезала в форточку, удивилась и чуть не свалилась на пол.

— И что это значит? — не понял брат.

— То и значит. Отчет сдавать в конце декабря, а выпускной был летом! То есть выпускников уже почти невозможно найти и спросить. Можно отыскать старост групп, это не проблема, их контакты есть. Но они нашему вузу уже ничем не обязаны, и там такие старосты, что трое пошлют любую проверку по известному адресу, одна из старост вообще дура, а оставшиеся подтвердят что угодно, даже, что первыми на Луну слетали! Так что премия моя! Это факт.

— Мечтай, мечтай. Вот что точно, так это будет у тебя компенсация за то непотребство с гробом, которое здесь учинили без твоего на то согласия. Большая компенсация, в разы больше мифической премии. Или я тебе не брат.

Вот и хорошо, решила я. Будет у меня и премия, компенсация. Мне, пожалуйста, всего и побольше. И гроб назад верните, он мне понравился.

Кошку заинтересовали пакеты с билетами. Она бродила вокруг них, а я ее гоняла. Порвет еще или испортит. Кошка же настойчиво совала в пакеты морду и скребла лапой. Вот что ей там надо? Неужели не понимает, что для нее стараюсь? Ей же только лучше жить станет, если мне дадут премию. И зачем укладываться спать прямо на мешки? Другого места нет? Кошка же считала, что пакеты — самое подходящее место для ночлега, и пыталась на них взгромоздиться. Соскальзывала, цеплялась когтями, но не сдавалась.

Я позвонила Яне. Дело важное у меня к ней. То есть не к ней, но все равно к ней.

— Яночка, привет. Мне надо поговорить с Витьком.

— Привет, Миля. Не надо.

— Надо.

— Не надо.

— В твоем присутствии, — настаивала я.

— Все равно не надо.

— Как хочешь. Я честно предлагала. Позвоню ему, и пусть он сам решает, хочет ли со мной разговаривать, но уже без тебя.

Мы обе понимали, что он обязательно со мной поговорит, придет, куда я скажу, а Янке наврет, что был на работе. И ведь мне с ним поговорить-то надо всего пять минут и по делу. Лучше бы подруге согласиться. Она и согласилась.

— Приходи вечером в гости. Мы с тобой давно не виделись, надо посидеть за рюмкой чая, посплетничать.

— Яна, только не чай! Мне от него уже дурно.

— Ладно, приходи, разберемся, что пить будем.

— Жди вечером. Спасибо.

Прохладно пообщавшись с лучшей подругой, еще раз сделала внушение кошке о том, что надо бережно относиться к имуществу, но она на этом имуществе уже спала. Теперь пора было заняться важным делом — навестить квартиру Василисы с ее дедом, гробом и вчерашними похоронами.

Дорогу я знала, дошла шустро, поднялась по лестнице, подняла руку позвонить, но из квартиры вышли люди, и я зашла так. Поздоровалась в пространство, незнакомые люди мельтешили в разных направлениях. Попросила кого-то позвать хозяйку. Василиса выглянула из комнаты. Я сделала тупое и наивное лицо и затянула:

— Извините, пожалуйста! Я вчера была здесь, приходила за ключами. Я уезжала на выходные, отдала их своей маме, а мама отдала их соседке Люде, а Люда тоже уехала со своей мамой, которая болеет, и передала ключи своей однокласснице, а она ногу повредила и вам их отдала, а вчера они должны были сюда прийти, но задержались!

— Чего?

— Я вчера за ключами приходила, — заново затянула я, но объяснить более подробно и развернуто мне помешали.

— Ты же забрала свои ключи! — вспомнила Василиса.

— Да, большое вам спасибо. Только я где-то здесь розового дельфинчика потеряла!

— Чего?

— Дельфинчик. Розовенький весь такой, блестящий.

— Нет, не приплывал.

— Он от брелока отлетел. Можно поищу? Я быстро. Это мой любимый дельфинчик!

— Поищи, — разрешила Василиса, и добавила, снова скрываясь в комнате: — Может быть, на пол куда-нибудь упал.

Конечно, на пол, куда же еще. Я его вчера собственноручно под шкаф бросила. Так, просто на всякий случай. Подумала, что повод вернуться сюда может пригодиться. Вот и пригодился, даже скорее, чем я ожидала.

Пройдя везде с грустной физиономией и уперев взгляд в пол, остановилась возле деда, который сидел в пустой уже комнате. На столике фотография, возле нее стакан водки с куском черного хлеба, свечка горит. Весь народ на кухне продолжает поминать, а он здесь сидит. Посмотрела на черно-белую фотографию столетней давности. Он сейчас скажет, что это его мама. Но по качеству фотографии — это может быть кто угодно, даже переодетый мужик. И даже я могу быть.

— Это моя мама, — пояснил мне дед. — Красивая, правда?

— Очень, — без возражений согласилась я.

— Сейчас и нет таких красивых женщин, — осмотрев меня с головы до ног, сделал вывод дед. И как только всем удается говорить мне гадости на пустом месте, как будто так и надо?! — У нее волосы черные, а кожа белая-белая, как снег! И такая молодая была.

И если он мне сейчас продолжит рассказывать сказочку про Белоснежку, то лучше я отсюда пойду. Но он не стал, замолк.

— Сочувствую, — подобающим дежурным тоном сказала я.

— Ей там холодно.

Кажется, деду требуется срочная психологическая помощь. Жаль, что я не психолог, и не знаю, как надо действовать. Если только как в том анекдоте. Стоят два психолога на остановке, один говорит: «Что-то автобуса долго нет», второй отвечает: «вы хотите поговорить об этом?». Елена когда-то рассказала. Она много анекдотов про психологов знает, а я — про юристов.