41. Два стихотворения о вдохновении I Когда я стихи говорю В келье — в пустыню ночи Слетается целое воинство И образует Ухо. Я перед ними кочет Жертвенный. Голошу. Мелькают, бледные, садятся ближе, Подобны торопливому ножу. Средь них — как в облаке — себя я вижу, Им жизнь дика, я жизнию дышу. И думаю — за что ж мне эта сила? Мне, жалкой, а не светлым им? Да потому же — что цветок из ила, Из жертвы кровяной — молитвы дым. II Когда белое Солнце восходит Луной (На Луне живут Заяц и духи) — Крови темный прибой Подползать начинает глухо. Пена морская тогда на губах, Мечется ум фрегатом — совсем плох. «Где же я? В Луне? корабле? волнах? Где же я?» — по слогам повторяет Бог. 42 С тела жизни, с ее рожи Соскользну — зовут. Сейчас! Как ошметок наболевшей кожи, Под которым леденеет третий глаз. 43. Огненный урок Мальчишки на заднем дворе развели Живой огонь из ящиков и тряпок, И он гудел, как сердце, и сиял — Напрасно март в него слезами капал. Мы с Аббатисой мимо шли, и я Все плакалась и хныкала и ныла Про жалкую и к жалкому любовь, О том, что не совсем я мир забыла. Ей надоело. На руки меня Схватила, как беспомощную мышку, И в сердцевину жидкую огня Швырнула. «Во дает!» — пропел мальчишка И бросился куда-то наутек. А я горящий приняла урок. Мне Аббатиса говорила так: «Терпи, терпи — миг, пустяк! Гори, дитя, гори, старушка, Расчесанной души Бинтом огня перевяжи Все язвы, зуды, Намажься жаром, Огня тоской». И наконец меня оттуда Кривою выгребла клюкой. «Дитя, не больно? Саламандрой Была ты в прошлом. В настоящем Я поменяла твою кровь На пламень легкий и кипящий». Я стала новой, золотой, Звенящею, странноприимной. Огонь трещал, а мы пошли В обитель, напевая мирно. Я стала крепкой, золотой, Какими идолы бывают, Когда они вдруг забывают, Что сами были — Бог простой. Когда на взгорьях средь лесов Стоят, упершись лбами низко, Забытые. Вдруг из боков Полевка прыснет с тихим писком. 44
Я читаю псалмы над самою собой, Над ладонью, над белой рукой, Над сплетением линий, над Волей, Судьбой. О забудь, о забудь свое счастье и горе, И расступится Жизни Чермное море! На глазах у себя превращаюсь в костяк, Сползает от пенья плоть. О, как скоро все будет пыль. И земля, и звезды — и даже Огонь Воды не переживет. Я оставила все — Как моряк на утопшем своем корабле, — Деньги, паспорт, одежду, И долго кружилась в море, держась за весло, И не чаяла жизни уже, но теченье К островам Блаженства несло. 45. Дитя Поста Наконец смирилась, Наконец — умалилась. Видно, это угодно Богу. У себя на руках уместилась, Отнесла в собор к порогу. Положила на паперть дитя Поста — В лед молчанья, В воду покаянья, В весеннего в трещинах снега стекло. Не в отца — слабосильно И слезьми обильно, В мать — провал лица, И совсем оно — Спуск куда-то вниз, Где темным-темно. Беру я, как мертвец, Дар пустоты — и мир В игольное ушко Сочится глаз моих. 46. Игра Стою за вратаря — а бесы бьют Мячом соблазна — чтобы пропустила, И, отбивая, прыгая весь день, Лицом в траву упала — нету силы. О, тут они сбежались всей гурьбой! И, гомоня и окружив кольцом, С расчетом лупят сблизи — чтоб Похлеще мне окровянить лицо. Но не дождетесь: шеей, языком, Глазами отобью я — чем угодно. Я знаю: проигравшему — в огонь, А Богу — победители угодны. Тут мне на помощь выступает Лев, Он их пронзает золотой стрелою, Они кричат и корчатся, а он Мне лечит раны жаркою слюною. 47. Меж «я» и «ты» Снятся мне до сих пор светские сны, Грешным делом — даже постом, Вот сегодня — будто бы на бегах Ставлю на лошадь по кличке «Потом». О Боге я думала — где Он, — бродя по двору, Вдоль стены кирпичной, ворот. То к дереву никла, то к нутру. И когда он меня позовет? Что он мне ближе отца, сестры, Но не бренного моего ребра. Все искала я слово — роднее, чем «ты», И чуть-чуть чужее, чем «я». 48. Ожидание В наше кладбище с древних дней Ложатся святые, девицы, старухи, Проросло камнями, на буквах — цвель, Сирени тянутся вниз руки Взбить эту черную постель. Рассказывали сестры, что когда-то Чудное было здесь явленье — Все слышалось из могилы святой По ночам — флейта, смехи и пенье. Ну не вынесли — стали копать, Видят — щели в гробу светятся, Будто свет там горит внутри. Подумали — бесы бесятся. А великого старца домовина была, И они его громко спросили: «Слышишь, отче? Во имя Христа — не обидишься? — мы б отрыли». Доски подняли — там горит свеча, А старец смеется, сидит, Рубаха сотлела, сползла с плеча, И веселый, как пьяный, на вид. А гроб и вправду полон вина, И его как лодку качает. Старец весело им говорит: «Воскресения мертвых чаю. Уж близко, близко, заройте скорей, Не мешайте праздновать тут. Я слышу, слышу предпенье трубы, И ангелы обновленье несут». Я с тех пор — как мимо иду, Наклонюсь, крестясь от прельщенья, — «Отче, скоро ль?» — и слышу гул, Будто ветер из-под земли: «Мгновенье!» |
