Дорогой Николай Николаевич!
Воркун приказал мне оставаться на месте. Выходит, Ерш пока не пришел в чека. Мы здесь думаем и говорим лишь на эту тему. Я обрадовался Вашему заданию: немного отвлекусь…
Философская библиотека Вейца небольшая: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Штирнер, Шопенгауэр и Ницше. Оказывается, Екатерина Романовна увлекается немецкими философами и, как сын, безумно любит Достоевского.
Я заговорил о «Братьях Карамазовых» как о философском романе. Она возразила: «Философия и роман — антиподы!» Я раскрыл «Карамазовых», прочел суждение Коли Красоткина о вольтеровском «Кандиде»: «Я, конечно, в состоянии понять, что это роман философский». И мягко добавил: «Гимназист в состоянии понять, а вы разве не в состоянии?» Старуха заупрямилась: «Это психологический детектив!» Я тоже: «Через детектив автор столкнул людей противоположных мировоззрений…»
Удивительно, спорю, а сам думаю: «Придет или не придет Ерш?»
Дорогой учитель, как только явится Анархист, напомните, пожалуйста, обо мне Воркуну. Груня верит, что Ерш сам придет в чека, а Нина заколебалась.
Вы говорили, что логика — искусство делать выводы. Жизнь, факты толкают к положительному умозаключению, а скрытый голос нашептывает одно: «Надует!» Выходит, логику нельзя отрывать от психологии?
Жду весточки!
Силу и ласку в Ваши руки!
Ваш А. С.
ПРИДЕТ ИЛИ НЕ ПРИДЕТ?
В кабинете председателя укома многолюдно. Отчитывались секретари партийных ячеек. Несмотря на скверную погоду, военные и рабочие охотно вышли на праздничную демонстрацию. Хуже обстояло дело со служащими…
Калугин слушал очередного оратора, а сам посматривал на телефон. Начальник угро и председатель губчека обещали немедленно позвонить, как только явится Ерш Анархист.
— Что там канцелярские крысы! — горячился докладчик. — У меня партиец не вышел на праздник. Я, говорит, не согласен с новой экономической политикой…
«Выступить в Дискуссионном клубе по вопросу нэпа» — записал в блокнот Николай Николаевич и, выронив карандаш из руки, взялся за телефонную трубку…
— Слушаю, — отозвался он, прикрывая рот ладонью.
Голос у Пронина сухой, чуточку раздраженный: то ли очередной приступ язвы, то ли лопнуло терпение ждать Анархиста…
— Прочитал я письмо Алеши. Обычно ученики подражают учителям. Неужели ты, Николай, отпустил бы преступника?
— Все зависит от места, времени, условий, голубчик. В данном случае, мне кажется, Алексей поступил не глупо. — Калугин поднялся: — Извини, друг мой, у меня народ: зайду…
Вскоре председатель укома освободился и позвонил Воркуну:
— Чем порадуешь, друг мой?
— Зимы как не бывало, — басисто проговорил Иван, — опять осень. На площади обсохли флаги, вот бы так в торжественный день…
«Ждет, смотрит в окно», — сообразил Калугин и пригласил друга в чека.
По дороге друзья обсуждали общую тактику. Правда, в одном вопросе Иван колебался: его смущал конь…
— И он не брал! — заступился Калугин. — Вспомни, голубчик, Ерш исчез, а коня оставил: без рук не сядешь в седло…
На вечерней улице показался извозчик. Друзья остановились. В коляске с открытым капотом восседал белобородый Солеваров.
Николай Николаевич опять вспомнил о своем письме к Ленину. Пользуясь доверием местных церковников, краевед обошел старорусские церкви, заглянул в инвентарные книги и составил примерную опись церковных ценностей. Одна Русса лишь ризницами спасет от голода целый уезд на Волге! Владимир Ильич, поди, заинтересован в таких фактах…
Первым нарушил паузу Воркун:
— Солевариха, говорит Федька, спокойно торгует в магазине.
— Хочешь сказать, ее любовник в надежном месте? Нуте?
— Нет, она пытала Груню. А та нашлась: «Ваш племянник лечит руки у знахарки».
— Голубчик! А что, если в самом деле лечит?
— Груня придумала.
— И неплохо, батенька!..
В разговоре с Прониным друзья выдвинули версию со знахаркой. Но председатель чека кисло улыбнулся:
— Предположим, залечивает руки. А дальше? — Пронин почесал за ухом. — Выкопает клад, сядет на поезд и дернет, как Махно, в Румынию. Нет, товарищи, так не пойдет! И дело не только в золоте. Он знает Рысь! Его показания решающие! — Он бросил взгляд на дверь кабинета: — Я сейчас же дам команду начать розыск!
— Не спеши, голубчик! — оживился Калугин. — Мысль Груни Орловой здравая. Волотовская земля — ее родина. Там наверняка есть знахарка. И Жгловский вырос в тех краях. Он мог, вполне мог обратиться к ней за помощью. Тем более что пойти к городскому врачу рискованно, — Ершу выгодно самому прийти с повинной.
— А еще выгоднее — удрать за границу! — Председатель чека обратился к Ивану Матвеевичу: — Не ты ли заверял, что Смыслов прирожденный чекист, что он выполнит задание? — Он накрыл рукой пачку писем, лежавшую на письменном столе. — Хорош чекист! Отпустил контрика!
— Не шуми, голубчик! — Николай Николаевич отобрал предпоследнее письмо Смыслова, прочитал его и заметил: — Смыслов преследовал важную цель — толкнуть Анархиста на верный путь. Остаться на всю жизнь калекой — уже наказание, и страшное наказание. Такому инвалиду и расстрел нипочем! Смыслов верно разгадал его душевное состояние: «К стенке, и точка!» И золото пропадет! Признаюсь, батенька, я так же поступил бы! Теперь у Жгловского зародилась надежда: очистить душу и взяться за кисть. Я верю, он придет с повинной!
— А если не придет? — сощурился Пронин.
— Придет, голубчик! Груня отказалась бежать с ним. А Солеварова и такого пригреет. — Калугин взял письма Смыслова. — Подождем день-другой.
— Хорошо! Даю три дня! — Пронин перевел взгляд на Ивана. — Но если Ерш не явится — Смыслова под трибунал! Кстати, чего он застрял в деревне?
— Составляет опись коллекции, батенька. Мы хотим Воскресенский собор под музей…
— Но ведь коллекцию приобрел Оношко?
— Он дал задаток. А вся коллекция — огромные деньги. Где возьмет их профессор? Нуте?
— Его забота! — отмахнулся Пронин и поднялся из-за стола. Калугин задержал его. Председатель укома показал письмо к Ленину и попросил Пронина подписать его:
— Отправим за тремя подписями: моя, твоя и председателя исполкома…
— Боишься, что церковники растерзают?! — пошутил Пронин и скупо, сжато нацарапал свою фамилию. — Попомните мое слово: изъятие церковных ценностей не обойдется без кровопролития! У меня на это…
Он отозвался на стук в дверь. На пороге кабинета вырос Селезнев с запиской в руке.
— Товарищ начальник, — он протянул листок Ивану Матвеевичу, — Смыслов просит разрешить ему приехать на выборы начальника милиции[14]…
— На твоем месте, — вмешался Пронин, — я заставил бы Смыслова уточнить, есть там знаменитые знахарки или нет.
— Добро! Но это надо осторожно, чтоб не спугнуть Ерша…
— Телячьи нежности! — сказал с досадой Пронин.
И Николай Николаевич почувствовал, что председатель чека сам начнет (если уж не начал) поиск Анархиста. Иногда опыт приносит вред: начинаешь действовать по шаблону. Ерш любому следователю плюнет в лицо. К нему нужен особый подход.
Калугин задержался в кабинете председателя чека:
— Голубчик, почему Рысь до сих пор на свободе?
— Думаешь, он гуляет по Руссе?
— Похоже, батенька. — Калугин подошел к стене, где висела карта города. — Поджог фабрики — его след! Он здесь…
— Еще скажешь, в нашем аппарате?
— Во всяком случае, друг мой, он не один. И действует тонко. Случай в лагере, когда одно слово «Рысь» встревожило Ерша, говорит о том, что Анархист знает его. Твоя задача, голубчик, расположить Жгловского к откровенной беседе, именно к беседе, а не к допросу. Явится — пригласи к себе домой на чашку чая…
— Да ты что, товарищ, в своем уме?! Контрика к себе?!
— Вчера был контрик, а завтра — твой помощник. Вспомни, голубчик, Федьку Лунатика…
