Иван собрался поспорить с другом, но тот вдруг прикусил нижнюю губу и прижал ладонь к сердцу.
— Что, Леня, шалит?
— Да, черт побери, отъездил верхом. — Рогов приглушил голос и доверительно прошептал: — Дело есть. Вчера кто-то подбросил ко мне в кабинет икону Старорусской богоматери…
— Соборную?! С драгоценностями?!
— Нашел дураков. — Чекист опустил руку и осторожно расправил плечи. — Мазню на фанере…
— Зачем?!
— Давай подумаем… — Рогов оглянулся на дверной стук: — Гони в шею!
«Только бы не она», — встревожился Иван. Ланская пела не только в местной опере, но и в церковном хоре. И Рогов даже в хорошем настроении высмеивал церковную хористку.
Воркун потеснил приятеля за ширму, застегнул пиджак и не без волнения пробасил:
— Войдите!
К счастью, это Калугин вернулся за портфелем. На столе сохла роговская фуражка с плетеным ремешком. Председатель укома перекинул с нее взгляд на ширму и, хитровато щурясь, обратился к Воркуну:
— Иван Матвеевич, прошу тебя! — Он поднял портфель. — Воздействуй на Рогова. Твой друг играет с огнем! Икону Старорусской богоматери обещал новгородскому музею…
— Ну и что? — пожал плечами Воркун. — От музея польза…
— Совершенно верно, друг мой! Но нельзя спешить! Эта икона — не только ценнейший памятник древней живописи, но и, сам знаешь, святыня верующих. Церковный староста Солеваров вылечил ноги местной грязью, а фунтовую свечу поставил чудотворной. Сначала развенчаем ее славу, чудодейство. Иначе, голубчик, польза обернется вредом. Верующие, а их пока большинство, возненавидят нас, коммунистов. Учти, массовая ненависть хуже стихийного бедствия!
— Подумаешь… деревяшка! — усмехнулся Воркун.
— Да, друг мой! — Калугин поставил портфель на стул и вскинул руки: — Эта деревяшка для них — спасительная магия! Они верят, что чудотворная отведет любую беду! Был случай, когда жители Тихвина выпросили здешнюю икону на время — спасти скот от мора…
— И зажали?
— Да! Не одно поколение тихвинцев и старорусцев бранились, даже судились из-за нее. И лишь в прошлом столетии чудотворную с помпой водворили здесь. Для рушан она — символ спасения, победы и благовести. В народе ее популярность не меньше, чем Казанской богоматери. Мой совет — не насильничать. Бунтом, погромом ответят фанатики. Пойми, друг мой, Старорусская — давняя богиня раздора!
Воркун задумался, но Рогов решительно отодвинул ширму:
— Это называется — удар в спину, товарищ Калугин! — Уполномоченный губчека не протянул руки. — Что, не ожидал такой встречи?!
Калугин улыбнулся:
— У подъезда, голубчик, твой Орлик, а здесь, — он указал на стол, — твоя фуражка. Нет, я вернулся не только за портфелем…
— Но и выступить в защиту Солеварова и других церковников?!
— Пойми, Леонид Силыч, я же краевед. Мне было бы лестно пополнить музей шедевром искусства. И все же стоит посчитаться с верующими. Кстати, я только что от председателя исполкома. Он тоже против преждевременного изъятия…
— Зато губчека и трибунал на моей стороне! И завтра же…
— Верующие выделят охрану.
— А штыки на что?!
— Штыки, батенька, повернутся против нас же, атеистов-большевиков! А тебя, зачинщика, просто растерзают! — Опять забыв портфель, Калугин потянулся к двери. — Не спеши, Леонид Силыч, подумай!
Когда Иван вернул портфель председателю укома и закрыл за ним дверь, Рогов нетерпеливо, с раздражением в голосе спросил товарища:
— Кто прав из нас?!
Воркун не пощадил больного:
— Поначалу казалось — ты. А вот послушал, поразмыслил и вижу: он мудрей тебя…
— Мудрей? Это в чем же? В сочувствии мракобесам?! Интеллигент чистейшей воды! Его счастье, что пришел в партию до революции. Теперь таких…
Раздался резкий звонок. Уполномоченный зло покосился на телефонный аппарат и, направляясь к выходу, махнул хлыстом.
— Разве тут поговоришь! Приходи обедать…
Напрасно Иван все утро прислушивался к шагам за дверью: не пришла и не позвонила…
Ну что ж, дорогуша, встретимся за круглым столом. Он представил братьев Роговых с гитарами и голосистую певунью с белоснежным лицом и яркой копной волос. Она живет рядом с роговским домом. Прошлый раз Иван хотел проводить ее, но его опередил младший Рогов. Этот чернявый кудряш с наглыми глазами открыто пристает к вдовушке. Однако соседка предпочитает петь народные песни под гармонь, а не под гитару.
Иван терпеть не мог Карпа и при одном воспоминании о нем нахмурился. Не о младшем ли Рогове хотела поговорить Ланская? Не нуждается ли она в защите?
Завернув гармонь в клеенку, Воркун быстро надел серый картуз с лакированным ремешком и коротким свистом вызвал своего четвероногого друга:
— Ну, Паля, поднажмем!..
Куда девались воркуновская медлительность и хмурый взгляд! Первая настоящая любовь в тридцать пять лет чего только не таит. Заломив по-мальчишески козырек, Иван размашисто шагал через лужи. Его с трудом узнавали встречные знакомые. Даже Пальма нет-нет да и нюхнет хозяина.
Вдруг Иван насторожился. Острый слух бывшего разведчика уловил два приглушенных расстоянием выстрела. В тот же миг над кронами могучих тополей, стоящих поодаль, взвились грачи. Взвились панически и высоко. Так не испугаешь камнем или свистом. Охотнику известны повадки пернатых. И собака безошибочно чует выстрел: вытянув морду, она ощетинилась. Начальник с ищейкой побежали в сторону парка. Впереди на мостовой толпились прохожие. Они показывали на балкон синего домика, где жили братья Роговы.
— Не спорьте! — надрывался мужской голос. — Два раза бабахнуло!
Воркун окинул взглядом собравшихся. Над хором зевак возвышался своей приметной широченной бородой староста церкви Солеваров. Острые глазки фанатика поймали начальника угрозыска и расширились: «Вот чудо, уже тут!»
Но Иван прочитал в глазах старосты и нечто другое: старик явно был чему-то рад. Неужели у Роговых беда?
— Кто стрелял?
Солеваров вскинул волосатую руку на синий домик с чердачным балконом:
— Вроде как… уполномоченный…
Воркун ринулся к воротам. Пальма передними лапами толкнула калитку. На дворе, возле бочки, переполненной дождевой водой, зашипел черный кот. Ищейка, не замечая взъерошенного противника, метнулась к распахнутой двери флигеля.
Во флигеле жила Тамара Ланская. Там не пахло порохом. Пальма круто развернулась и, минуя сарай, кинулась к низкому крыльцу роговского домика.
Иван устремился за овчаркой. Прихожая и столовая встретили начальника угрозыска подозрительной тишиной. На круглом столе, белевшем скатертью и аккуратно расставленными тарелками, колючим шаром темнел кактус.
Где же братья и Тамара? Мокрые следы собачьих лап на чистых половицах вели на деревянную лестницу. Леонид занимал комнату на чердаке.
Воркун одним духом взлетел на верхнюю площадку и замер.
В нос ударило едким пороховым дымом.
На полу, возле высокой вешалки, сидела Тамара, склонив голову. Ее пламенеющие волосы закрыли глаза, посиневшие губы судорожно вздрагивали…
— Что тут?!
Тамара безысходно кивнула на дверной проем Леонидовой комнаты.
Иван шагнул к распахнутой двери.
Глаза ослепил белый косой потолок мансарды.
Балконная занавеска надулась пузырем.
Воркун решительно переступил порог…
И оцепенел…
ЗАГАДОЧНАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ
Леонид обмяк на стуле, упав грудью и головой на письменный стол. Пальцы правой руки судорожно сжали рукоятку вороненого браунинга. Левая безжизненно свисала…
— Леня!..
Воркун наклонился над еще не остывшим телом. Леонид не нуждался в помощи. Хотя на лице, на руках, на костюме — ни капли крови.
Не трогая предметов, Иван осмотрелся. На полу, возле стола, поблескивали две пустые гильзы. Рядом с диваном, высунув язык, сидела Пальма и поглядывала на фанерный лист, лежащий на ковре.
Воркун подошел к фанере и вздрогнул: «Икона!»
Божья матерь с младенцем, а взгляд суровый, угрожающий. Чекист стрелял в богоматерь. Одна пуля угодила ей в грудь, другая — в плечо.
