Речь присяжного поверенного Шнеура, который несколько раз был останавливаем председателем, явилась полным противоречием высказанному Белецким, который, по его словам, является представителем только избранных конкурсом кредиторов. Шнеур поставлен в совершенно иное положение, так как конкурс признал, что кредиторы на 2 миллиона 500 тысяч рублей вкладных билетов, представителем которых является говорящий оратор, являются фиктивными и не имеют права на удовлетворение их конкурсной массы, а должны убытки свои искать с тех, которые им продали вкладные билеты. Оспаривая это положение, Шнеур высказал, что признание билетов подложными не соответствует действительности. Эксперты и многие из свидетелей, вызванных в суд, высказали, что выпуск вкладных билетов возможен при условии, если бы дела банка находились в блестящем положении, если бы у него сохранился основной капитал, гарантирующий означенный выпуск. Преступность заключается не в том, что банк выпускал свои вкладные билеты без всякого обеспечения, а в том, что банк зарвался, что он, не имея денег вообще, выпустил массу вкладных билетов, не имея права брать даже векселя в обеспечение их, так как он, на основании Устава, обязан был в это время ликвидировать свои дела. По мнению Шнеура, преступность банка вытекает из растраты основного капитала, из опубликования подложно составленных отчетов и из принятия участия в таких делах, которые не были разрешены банку его Уставом. Вот почему присяжные заседатели на вопрос о подложности вкладных билетов должны дать отрицательный ответ, так как, по заявлению экспертов и свидетелей, здесь преступления подлога нет. Затем, ввиду того, что председатель не дал возможности развить его мысль в дальнейших объяснениях, Шнеур просил занести это обстоятельство в протокол судебного заседания.

Присяжный поверенный Соколов уподобил Кронштадтский банк воздушному шару, на который сели члены правления с Шеньяном во главе и полетели сначала в Петербург, а потом по всей России искать клиентов для капитала, которому не было сбыта в Кронштадте. За них уцепились два посторонних лица — Суздальцев и князь Оболенский, и таким образом явилась почва, на которой банк мог работать.

Представитель интересов товарищества пароходного сообщения между Кронштадтом и Ораниенбаумом, присяжный поверенный Потехин проводил ту мысль, что операция со вкладными билетами была условной и допускалась лишь для излюбленных лиц.

Все гражданские истцы выражали надежду, что их хлопоты на суде увенчаются успехом.

Присяжный поверенный Пассовер высказал, что обвинение Суздальцева не так грозно, как представляется с первого раза. По постройке Боровичской железной дороги министр финансов допустил представление залогов вместо наличных денег вкладными билетами Кронштадтского банка и не только смотрел на это сквозь пальцы, но в то же самое время знал очень хорошо, что эти билеты взяты были под векселя Суздальцева. Таким образом является большое противоречие во взглядах на один и тот же предмет: орган администрации — министр финансов — находит возможным отступление от закона, изложенного в Уставе общества железной дороги, а другой орган — прокурорский надзор — привлекает за то же самое на скамью подсудимых. Необходимо также иметь в виду, что в правление общества вступили членами два директора Кронштадтского банка, на глазах которых происходила вся операция постройки, и один из них, именно Шеньян, сознающий теперь, что эта операция была дутой, вначале был совершенно другого мнения о ней и допускал выдачу билетов под векселя, считая их достаточным обеспечением для банка. Первоначально таких билетов выдано было на 321 тысячу рублей, они лежали на хранении в Государственном банке, который потом возвратил их в Кронштадтский банк, откуда они были снова выпущены в обращение, но кем — это осталось неизвестным. Такова судьба первого выпуска. В речи своей товарищ прокурора доказывал, что общества Боровичской железной дороги не существовало, что акции его не были напечатаны, и таким образом Государственный банк не мог принять их в обеспечение выдачи ссуд; затем он допускает возможность выпуска временных свидетельств на акции, но считает невероятным выпуск временных свидетельств на облигации; но для разъяснения этих вопросов Пассовер рекомендует представителю обвинительной власти отправиться к управляющему Государственным банком, настоящему и бывшему, и, со своей стороны, утверждает, что если Государственный банк счел возможным принятие таких свидетельств в обеспечение, то нельзя ставить в вину Суздальцеву, что он придерживался того же взгляда, который усвоил себе Государственный банк. Это финансовое учреждение, разрешая большую ссуду под вкладные билеты, тем самым подало примеры считать боровичское дело благонадежным, благодаря чему 1 апреля 1877 года и состоялось открытие новой железной дороги.

Разобрав до мельчайших подробностей весь образ действия Суздальцева по отношению к Кронштадтскому банку, г. Пассовер остановился на следующем вопросе: если Устав банка разрешает выдачу вкладных билетов только под обеспечения, то как же могло случиться, что он выдал Суздальцеву большую сумму без всякого обеспечения и таким образом допустил большую неправильность? Но ведь это дело банка, по отношению же к Суздальцеву мы видим, что хотя его и приглашали вступить членом в правление Кронштадтского банка, но он отказался от этой чести, потому что не мог контролировать действия банка, по отношению к которому он состоял контрагентом. Вот если бы Суздальцев принял сделанное предложение, то тогда он действительно являлся бы ответственным за допущенные банком неправильности по выдаче вкладных билетов без всякого обеспечения; в настоящее же время вся вина его состоит в том, что он по небрежности взял этих билетов на 400 тысяч рублей без всякого обеспечения. Вооружившись документами и сделав подробный расчет долга Суздальцева банку, защитник пришел к тому выводу, что Суздальцев заплатил все, за исключением 32 тысяч рублей, билетами Кронштадтского банка, которые очутились в руках трех частных лиц. Но по этим билетам вытекает одна лишь гражданская ответственность, и те лица, у которых очутились билеты, приобретая их, или верили в кредитоспособность Кронштадтского банка, а если не верили, то, покупая билеты, рисковали получить по ним или не получить деньги из банка, и тут Суздальцев ровно ни при чем, так как они все брали на свой личный страх. Отвергая доводы обвинительной власти о том, что Суздальцев знал о несостоятельности банка и тем не менее вынудил банк выдать ему ссуду в значительном размере, Пассовер высказал, что глумление товарища прокурора над делом Боровичской железной дороги сделано преждевременно, потому что оно не так уж дурно, как его представляют, и имеет свою историю, довольно поучительную. В основании этого предприятия лежала мысль соединить Мариинскую систему у города Череповца с Николаевской железной дорогой, но эта мысль на первых же порах потерпела неудачу, и Боровичская дорога не соединила с Николаевской даже города Боровичей, от которого она отделяется рекой Мстой, так как на этой последней не дозволили построить моста и сделать конечную станцию в самом городе. По мнению Пассовера, уж если дано было согласие на это дело и допускались неизвестные льготы, то его нужно было довести до конца, а не останавливаться на полдороге. Впрочем, Суздальцев судился не за боровичское дело, а за то, что, зная о подложности вкладных билетов Кронштадтского банка, он сбывал их, но в этом отношении ни прокурорский надзор, ни гражданские истцы не представили доказательств.

Присяжный поверенный Бобрищев-Пушкин высказал, что Шеньяна можно обвинять лишь в неправильной выдаче ссуд, но никоим образом не в растрате на свои личные нужды, так как он все деньги употребил на операции, от которых ожидал получения выгод. По мнению защитника, в военном комиссионерстве не было хищения, а убытки произошли благодаря стечению несчастных обстоятельств; точно так же и относительно путиловской операции. Что касается отношения Шеньяна к постройке Боровичской железной дороги, то участие в этом предприятии не могло не показаться ему весьма выгодным, да кроме того, оно было вынужденное и делалось под влиянием того, что на него уже был затрачен капитал. Сухарная операция тоже была выгодной, но тут на сцену является князь Оболенский, который в одном из писем к Шеньяну говорит: «На одном корабле не может быть два капитана — я останусь один и один за все отвечу». И действительно, князь Оболенский остался один, но в настоящее время он на этот корабль хочет посадить капитаном Шеньяна, «но едва ли это ему удастся». Шеньян, по своей натуре, легкомысленно доверился князю Оболенскому и не положил ничего себе в карман. Операция вкладных билетов с точки зрения Шеньяна не считалась противозаконной и, во всяком случае, обстоятельства дела таковы, что присяжные заседатели могут признать факт подложности вкладных билетов, но о виновности в этом Шеньяна не может быть речи.